— Полагаю, что письмо, адресованное тебе, не менее категорично, чем вот это, — сказал Моррис, помахав конвертом, который лежал на его столе.

— Да, будь оно проклято.

— Знаешь, Перри, до настоящего момента тебе предоставляли просто сказочную свободу. Не моё, конечно, дело, приятель, но, честно признаюсь, ничего подобного мне прежде видеть не доводилось. Ты и директор, и режиссёр, и автор. Тут легко заработать головокружение.

— Надеюсь, — веско произнёс Перигрин, глядя прямо в глаза своему менеджеру, — я заслужил такое отношение. Другого приемлемого объяснения здесь быть не может, Уинти.

— Разумеется, старина, — поспешно пробормотал Моррис.

— Что касается Хартли Грава, тут не поартачишься. Тем более, что роль для него есть. Именно для него. Просто мне это не нравится.

Перигрин прошёлся по кабинету и застонал:

— Господи! Неужели тебе мало того, что я решился дать главную роль Маркусу Найту? Что на репетициях придётся терпеть клокотание трех великих темпераментов? За что же карать меня Гарри Гравом?

— Суперзвезда уже показывает свой характер. Он звонит мне дважды в день: контракт обрастает дополнительными сложностями и туманностями.

— И кто же побеждает?

— Я, — сказал Моррис. — Пока.

— Молодец.

— У меня уже голова идёт кругом, — пожаловался Уинтер. — Зато вот: доказательство победы — на моем столе.

Он торжественно помахал сколотыми страницами печатного текста и гордо произнёс:

— Подпись получена, так что теперь ему уже не отвертеться. Правда, чтобы его росчерк поместился, пришлось добавить дополнительную страницу. Взгляни, каков гусь.

Чудовищная, совершенно нечитаемая подпись действительно заняла внушительное место. Перигрин скользнул по ней глазами, затем вздрогнул и вгляделся более пристально.

— Этот циклон я уже где-то видел, — задумчиво проговорил он.

— Такое раз увидишь — никогда не забудешь.

— Я точно её видел. Интересно, где именно? Взгляд Морриса выразил тоску.

— Случайно не в своей книжке для автографов? — язвительно осведомился он.

— Это было в каком-то неожиданном месте… Ах, неважно. Надо думать, потеха начнётся с первой же репетиции. Он, разумеется, потребует, чтобы я заново переписал его роль, добавив побольше перца, хотя она и так весьма непроста. Нет, драматург не должен ставить собственные пьесы! Они слишком дороги ему. Но я уже грешил этим и — видит Бог! — буду грешить снова и снова, а Марко пусть проваливает к дьяволу. Он фантастически похож на портрет Шекспира кисти Графтона; у него голос ангела и колоссальный престиж; он блистательный актёр, и роль эта написана под него… В общем, ещё бабушка надвое сказала, кто из нас двоих победит, но могу побиться об заклад, что все-таки он.

— Ну и прекрасно, — сказал Моррис. — «Пусть Бог хранит тебя, мой милый мальчик»[5].

Перигрин наконец уселся за свой внушительный стол. Почти в тот же момент тренькнул телефон, и секретарша, располагавшаяся в отдельном уютном закутке, сообщила:

— Мистер Джей, вас спрашивают из «Виктории и Альберта».

Перигрин не стал говорить: «Всегда к услугам Её Величества и Наследного Принца», поскольку это, во-первых, было бы несолидно, а во-вторых, его охватило чувство, похожее на страх. Он ответил:

— Спасибо. Соедините, — и услышал в трубке голос эксперта:

— Мистер Джей, вам удобно сейчас разговаривать со мной?

— Да.

— Я решил, что лучше будет вам об этом знать. Мы, конечно, оформим официальный документ для передачи вашему патрону, но… — тут голос эксперта дрогнул от едва сдерживаемого возбуждения, — дело очень важное. Я… короче говоря, переданные вами документы были подвергнуты самой тщательной проверке. Свои заключения дали три независимых специалиста по почеркам, и они единодушны в своих оценках. Установленное ими авторство подтверждается возрастом кожи и бумаги. Можно с уверенностью заявить, что, кроме пятен, оставленных солёной водой, эти предметы не подвергались никаким существенным обработкам. Итак, мистер Джей, невероятно, но факт — перчатка и документы подлинные.

— Знаете, — произнёс Перигрин, — я всегда надеялся услышать это, однако в данную секунду просто не верю своим ушам.

— Встаёт вопрос, как поступить дальше.

— Вы можете подержать их у себя ещё некоторое время?

— Безусловно. Мы даже были бы готовы, — тут до Перигрина донеслось что-то вроде смешка, — вообще оставить их у себя. Я уверен, что мои начальники, посовещавшись, сделают предложение… э-э… владельцу. Разумеется, через вас и, насколько я понимаю, через мистера Гринслэда.

— Да. Но, надеюсь, никакой огласки?

— Помилуй Боже, нет! — едва не завизжал эксперт. — Вот уж чего решительно не хотелось бы. Даже представить страшно…

Он помолчал и после паузы осторожно осведомился:

— Как вы полагаете, не намеревается ли он… выставить их на продажу?

— Понятия не имею, а гадать не берусь.

— Ясно. Ну что же… Мы представим вам полное официальное заключение на следующей неделе. Должен признаться, я позвонил вам… в общем, мне хотелось… Короче говоря, просто я такой же фанатик, как и вы.

— Об этой перчатке я написал пьесу, — поддавшись внезапному порыву, сказал Перигрин. — Она откроет сезон.

— Пьесу? Неужели? — в голосе эксперта слышалось замешательство.

— Эта пьеса — моя дань. Она вовсе не нахальна! — горячо воскликнул Перигрин.

— Да, да, конечно.

— Ладно, спасибо, что позвонили.

— Ничего. Не стоит благодарности.

— До свидания.

— Что? Ах да, конечно, до свидания.

Перигрин медленно опустил трубку и только тут обнаружил, что Уинтер Моррис смотрит на него во все глаза.

— Знаешь, Уинти, ты просто должен обо всем услышать. Только — чур! — никакой огласки. Дело касается Великого Человека, так чтобы дальше тебя это не пошло.

— Ясно. Буду нем как могила.

— Режим строжайшей секретности?

— Самой строгой. Слово чести.

И Перигрин все рассказал. Когда он замолчал, Моррис запустил свои тонкие бледные пальцы в чёрные кудри и запричитал:

— О-о, какой материал! Какой бум! Пьеса об этой самой перчатке! Она же так и называется — «Перчатка»! И она у нас! Самая великая реликвия из всех известных и — одноимённая пьеса. Перчатка в «Дельфине»! И статьи… Много статей! Ох, Перри, Перри… Такая прекрасная реклама, а мы должны молчать как рыбы!

— Ты бы лучше не продолжал в таком духе, а?

— Господи! Да как мне ещё продолжать?! Великого Человека необходимо уломать. Он должен показаться. Он должен приняться за дело. Как же его заставить?.. А? Ты ведь его видел… Слушай! Он же финансовый гений… Он знает толк в бизнесе! Если разыграть все как по нотам… через психологию… Ты умеешь обращаться с прессой… знаешь, как направить её энтузиазм в правильное русло…

— Спусти пары.

— Ой, ой, ой!

— Уинти, я почти точно знаю, что он сделает: положит все в сейф в каком-нибудь из своих банков, и никто из нас никогда больше не увидит шевроновой перчатки молодого Гамнета Шекспира.

Однако это умозаключение Перигрина оказалось ошибочным.

— Это не имеет значения, — читал Маркус Найт своим прекрасно поставленным голосом. — Уберите их куда-нибудь. Я не в силах глядеть на них. Уберите.

Он положил на стол листки со своей ролью. Остальные шестеро членов труппы последовали его примеру. По комнате пронёсся тихий шелест страниц.

— Спасибо, — сказал Перигрин. — Мне это серьёзно помогло. Прочитано прекрасно.

Он обвёл глазами собравшихся. Громадные чёрные очи Дестини Мейд были устремлены на мистера Джея с покорностью средневековой святой. Однако, как прекрасно знал Перигрин, это ничего не означало. Поймав его взгляд, актриса послала томный воздушный поцелуй и промурлыкала своим знаменитым хрипловатым меццо-сопрано:

— Перри, дорогой, у нас просто нет слов. Это потрясающе. Просто грандиозно.