Мегрэ никогда не забудет эту необычную минуту. Прежде всего, накопившуюся к концу ночи усталость, запах влажной шерсти и теряющийся в бесконечности незнакомый коридор. Опять послышался туманный горн. В тот миг, когда Альбер Форлакруа ринулся на дверь, Мегрэ взглянул в сторону лестницы и увидел бесшумно поднимавшегося судью. За ним, в лестничном пролете, лицо Межа…

Дверь поддалась, и гигант очутился на середине комнаты.

Мегрэ ждала неожиданность. Ничего подобного он не мог предположить.

В изголовье кровати горела лампа под искусно присборенным абажуром. В постели эпохи Людовика XVI полулежала молоденькая девушка; когда она приподнялась на локте, чтобы оглянуться на дверь, ее ночная рубашка спустилась с плеча, открыв тяжелую, налитую грудь. Мегрэ не смог бы сказать, красива ли девушка. Лицо, пожалуй, чуть широковатое, лоб не слишком высокий, нос детский. Однако очертания крупных губ напоминали сочный плод, а глаза были огромны.

Зажгла ли девушка свет, услыхав шум в коридоре? Спала ли? Этого комиссар не знал. Она не без удивления смотрела на коренастого Мегрэ, стоящего в дверном проеме, и брата, который в своих резиновых сапогах возвышался посреди комнаты. Наконец, спокойно осведомилась:

— В чем дело, Альбер?

Судья не показывался, но стоял у двери и все слышал. Мегрэ чувствовал замешательство: он не мог оторвать взгляд от груди девушки, а брат это заметил. Правда, комиссар его не интересовал. Альбер подозрительно осмотрел комнату, потом открыл какую-то дверь.

Интуиция? Мегрэ был уверен, что дверь ведет в пресловутый чулан для фруктов, и подошел поближе.

— Что вы ищете? — спросил он.

В ответ — лишь свирепый взгляд. Вдруг Альбер Форлакруа нагнулся. И в комнате, и в чулане виднелись на полу следы ног. Едва заметные грязные отпечатки чьей-то обуви; грязь была еще влажной.

— Чьи это?

Альбер подошел к окну чулана: оно было открыто, и холодный воздух проникал в комнату. Вернувшись в спальню, Мегрэ увидел, что девушка с обнаженной грудью лежит в той же позе. Выходит, этой ночью, быть может, даже когда Мегрэ уже находился внизу, в этой комнате, в этой постели побывал мужчина?

Альбер широким шагом пересек комнату. Ожидавший в коридоре судья пробормотал:

— Теперь я не смогу запереть дверь. Его сын пожал плечами и, не обращая ни на кого внимания, стал спускаться вниз; Мегрэ шел следом.

— Межа!

— Да, шеф?

— Присмотри-ка за домом. Снаружи.

Мегрэ снял с вешалки пальто, взял шляпу. Еще не рассвело, но в гавани было уже оживленно, отовсюду слышались голоса и шум.

— Вы мне давеча не ответили. Вы знаете, кто это?

Мегрэ прошел мимо подстерегавшего его маленького таможенника, к замешательству последнего сделав вид, что никого не замечает. Что же до Альбера, этот не спешил открывать рот. Чудной парень!

— Я могу отправляться за мидиями? Или вы собираетесь меня арестовать?

— Ступайте к вашим мидиям. Вот только скажите: кто этот человек, чьи следы вы нашли в комнате сестры?

Тут Альбер вдруг остановился и положил руку на плечо Мегрэ. Они стояли у самого берега. Вода быстро отступала, обнажая коричневатую вздувшуюся тину. Мужчины и женщины в коротких штанах и резиновых сапогах грузили пустые корзины в плоскодонные лодки, приводимые в движение шестами.

— Человек? Стойте-ка… Вот он.

Парень, такой же высокий и сильный, как Альбер, и так же, как он, одетый, помог старухе влезть в лодку и разом отвалил от берега.

— Его звать Эро, Марсель Эро, — с этими словами Альбер толкнул двери сарая и вынес из него стопку корзин.

Когда Мегрэ вернулся, служанка гостиницы «Порт» уже встала и мыла в зале пол.

— Где это вы пропадали? — удивилась она. — Вы что, совсем не спали?

Он уселся у печки и заказал кофе, хлеб, колбасу, сыр. И только устроившись как следует на скамье, спросил за едой:

— Вы знаете некоего Эро?

— Марселя? — выпалила она, и комиссар посмотрел на нее внимательнее.

— Да, Марселя Эро.

— Это здешний парень. А почему вы спрашиваете? Мегрэ все равно не удалось бы убедить ее, что парень ему безразличен.

— Он сборщик мидий? Женат?

— Нет, что вы!

— Помолвлен?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Просто так… Мне показалось, что он крутится вокруг дочери судьи.

— Не правда! — процедила она сквозь зубы. — Может, на нее и другие охотники есть. А крутиться да любезничать им вовсе ни к чему, потому как, если уж хотите знать, эта девица, она… она… — служанка попыталась подобрать словцо покрепче, но в результате выпалила слабенькое:

— не бог весть что! Это всем известно. А если ее братец и дальше станет лупцевать всех мужчин, которых застанет у ней в комнате…

— И много таких?

— Да кому не лень! А когда она сбежала в Пуатье, ее отыскали там в таком виде, что не приведи бог! Если вас пытались убедить, что она с Марселем…

— Вы не добавите мне малость кофе? Еще вопрос: человек, приехавший во вторник на автобусе… Когда это было?

— Он приехал автобусом, который приходит в половине пятого.

— Ушел сразу же?

— Сказал, что вернется обедать, и пошел в сторону моста, куда точно — не знаю: было уже темно.

— Если вам покажут фотографию, узнаете его?

— Пожалуй…

— Ладно! Я пошел спать.

Она изумленно посмотрела на постояльца.

— Значит, так. Сейчас шесть. Разбудите меня в восемь утра и принесите очень крепкий кофе. На вас можно рассчитывать? Вы на меня не сердитесь из-за Марселя?

— А мое какое дело?

Спал он крепко. Это было его большое достоинство — умение спать в любом месте и в любое время, мгновенно забывая все свои заботы. Когда служанка, которую звали Тереза, разбудила Мегрэ, держа в руках чашку дымящегося кофе, его ждал приятный сюрприз. Вокруг все изменилось. В окно светило солнце. Комнату наполнял веселый шум, складывавшийся из множества разных звуков.

— Принесите-ка мне, пожалуйста, кусок мыла, детка. И купите где-нибудь поблизости безопасную бритву и помазок.

В ожидании служанки комиссар облокотился на подоконник, глотая холодный вкусный воздух, словно ключевую воду. Вон бухта, показавшаяся ему ночью черной и вязкой. Вон дом судьи. Сараи на берегу. Все вызывало у него восторженное удивление. Сараи, к примеру, были светлые — белые, голубые, зеленые; дом судьи — весь белый, крытый нежно-розовой черепицей. Это был действительно старый дом, который на протяжении веков неоднократно перестраивался. У окна чулана для фруктов Мегрэ с удивлением заметил довольно широкий балкон с перилами; на каждом его углу стояла огромная фаянсовая ваза. По ту сторону сада — небольшой, на две комнаты, белый домик, палисадник за забором, прислоненная к яблоне лестница. На пороге домика кто-то стоит и смотрит в сторону Мегрэ: белый чепец, руки сложены на животе — быть может, Дидина?