— А что там?

— Ну, чего? Танцуют, целуются. Смотреть противно.

— Конечно, — согласился Володя, — все на них смотрят, а они…

— Я в это время всегда свистаю…

— Свищу.

— Все равно. Я свищу.

Рядом, приплясывая, бежала Тая. Помпон подрагивал на ее шапочке. Она презрительно сказала:

— Ничего вы оба не понимаете.

— Ты много понимаешь!

— Побольше твоего. Когда в деревне жили, какие есть картины, я все перевидала.

Васька свысока поглядел на нее и, желая показать, что не она, а он тут самый старший и опытный, сказал:

— То, что ты видела, я уж давно позабыл. А ну, отойди на пушечный выстрел, а то получишь.

Васька все время терял варежки, и ему приходилось прятать в рукава свои красные от мороза руки. И портфель поэтому носил в обнимку, прижимая его к груди. Для того чтобы выполнить свою угрозу, ему пришлось бы вытаскивать руки на мороз и потом снова согревать их. Поэтому Тая не очень-то испугалась.

— Подумаешь, воображуля!

И пошла вперед, потряхивая помпоном.

Вот тут-то Володя и узнал все, что его интересовало: и что такое любовники, и что они делают. Уж Васька, будьте спокойны, все выложил, ничего не утаил. Наговорил столько, что Володя понял, почему взрослые держат в тайне все, что относится к любви.

Если только Васька, по своему обыкновению, не привирает, то теперь понятно, почему, говоря о любви, даже девчонки понижают голос и хихикают, будто их щекотят.

Неужели и они все это знают? А Мария Николаевна? Она тоже все знает? И мама?

«А мама сегодня уезжает — приду домой, а ее уже нет». Эта тревожная мысль вытеснила все остальные недоумения и тревоги. Когда он после школы прибежал домой, его встретил Ваоныч. Он стоял на пороге своей мастерской и добрым голосом приветствовал Володю:

— Поздравляю с началом самостоятельной жизни! А ты знаешь что, если в чем затруднение, обращайся ко мне. Понял?

И он рассказал, как ездил на вокзал провожать маму и как она хорошо устроилась на нижнем диване в купейном вагоне.

Вечером все было, как всегда: Володя лежал в своей постели, и над ним в холодном небе сияла его звезда. Стекла в фонаре запорошены снегом, блестят искрами инея, и сквозь них, конечно, ничего не видно, но все равно звезда стоит на своем месте.

И капитан сидит в своей каюте. Его корабль, занесенный снегом, дрейфует во льдах. А в каюте тепло. Капитан слушает, как от мороза потрескивают заиндевевшие снасти и мечтает о весеннем ветре, который взломает лед и откроет вольные пути на все стороны света белого.

А в доме тоже ничего не изменилось. Спит в своей комнате Тая, тетка похрапывает на печке, а дядя ушел к Капитону. Он почти каждый вечер уходит к соседу. Васька говорит: в карты играют. В подкидного дурака. Ваоныч ушел к своей «пигалице» в норушку на горушку. Елена Карповна ужинает. Она всегда ужинает в одиннадцать часов, такой уж у нее порядок.

Все это Володе известно, и он ясно видит каждого на его привычном месте, за привычным занятием. Однако он никак не может представить себе: где сейчас мама и что она делает.

Володя никогда не ездил в поездах и не мог представить себе маму в такой непонятной и сложной обстановке. Что она делает сейчас? Лежит, наверное, на своем нижнем диване и боится пошевельнуться, а купейный вагон несется в темноте.

А он лежит один в двух комнатах, совершенно один, и никому до него нет дела.

Подумав так, Володя почувствовал, что у него защекотало в носу и глаза налились слезами. Он начал доказывать сам себе, что он вовсе не плачет, а просто никак не может чихнуть. И он уже совсем было доказал, но в это время открыл глаза и увидел белеющую в темноте подушку на маминой постели.

Тут уж он совсем перестал хитрить, а просто заплакал от всей души. И, все еще рыдая, босиком по холодному полу подбежал к маминой кровати, взял ее подушку и перенес к себе.

Так он и уснул, плача в мамину подушку.

Еще во время зимних каникул четвертый класс два раза побывал в театрах. В драматическом и оперном. А потом Дворец культуры судостроительного завода пригласил в гости всех ребят своего района. Перед гостями выступили детские кружки — драматический и балетный.

И, конечно, после этого весь класс дружно заболел театром. О девчонках и говорить нечего — они и без того все воображали себя артистками и балеринами. Смешно было смотреть, как они ломаются и закатывают глаза. Ну а сейчас у них только и разговоров, что о театре, и все по очереди отводят в уголок Милочку Инаеву и о чем-то шепчутся.

А сейчас мальчишки — и те не устояли. Оказалось, что все как-то связаны с театром.

Павлик Вершинин своим певучим девчоночьим голосом сообщил:

— А у меня брат в театре электриком работает. Я когда захочу, к нему хожу. Он на самом верху сидит. Видали, где все прожекторы? Вот он там и сидит. Есть прожектор, называется «пушка». А еще бывает «пистолет»…

Володя вспомнил, как он ходил с мамой в типографию на вечер. Там выступали рабочие, как настоящие артисты. Самая трудная обязанность была у мамы: она все время выходила на сцену и объявляла, кто сейчас будет выступать. И еще он рассказал про Елению:

— Берет она простой мешок и так его раскрасит, что издали подумаешь, что это — золотая вышивка. И один раз на мешке ковер нарисовала — лучше настоящего.

О Милочке и говорить нечего — в театре она свой человек. И она знает такие театральные слова, которых не знает ни один человек в классе: «Разводка. Ремарка. Пауза». И уже совсем великолепные слова: «Вошла в образ».

Нечего и говорить, что любимыми, книгами: сделались пьесы. В класс натащили массу сборников и журналов со всевозможными пьесами. Особенным успехом пользовалась какая-то драма неизвестного названия, так как первые и последние страницы были оторваны. Но все равно эта пьеса понравилась всем, а особенно мальчишкам. Тут было все, что надо для отважных сердец: отчаянные, сражения, схватки разбойников с полицией в горах на краю пропасти. Зря, конечно, неизвестный автор приплел сюда любовь и этим испортил все дело. Атаман пошел на свидание, тут его и схватили. Очень ему надо было влюбляться.

Девчонки закатывали глаза и говорили такими ненормальными голосами, словно у них к зубам приклеились ириски:

— Ах, много вы понимаете…

И, обнявшись, уходили шептаться.

Сначала Васька держался в стороне и не принимал никакого участия в общих разговорах. Но вдруг он объявил:

— А мой батька в опере участвовал.

— Так он же хрипатый! — закричал Володя.

— Ну и что?

Милочка строго посмотрела на Ваську и со знанием дела спросила:

— Хорошо. Тогда расскажи, какая эта опера?

— Про черта.

Васька вытаращил глаза, указательными пальцами растянул рот и зарычал. Все засмеялись, а он вдруг строго спросил:

— Такую оперу знаешь, «Демон»?

— Конечно, — ответила Милочка. — Кто же этого не знает?

— Там еще одного убивают…

— Князя Гудала.

— Его мертвое тело приносят показать невесте. Вот батька его и представлял.

— Князя? Ни за что не поверю!

— Да не князя, а, говорю, его мертвое тело. Живого другой представлял. Артист. На батьку не очень похожий, но такой же мордан. «Я, — говорит, — не могу долго лежать не дыша. Я щекотки, — говорит, — боюсь и не выдерживаю, когда на мое убитое тело невеста со всего размаха кидается. Я вздрагиваю, и тогда из меня не тело получается, а черт знает что…» Вот батьку и наняли. По пятерке выплачивали за каждый раз.

Над Васькой посмеялись, и все решили, что он врет, а он сморщил нос и спросил:

— Дураки. Кто же задарма врет?

— А тебе бы все за деньги.

— За деньги каждый соврет, — рассудительно заметил Васька. — Только и врут за деньги или для выгоды. А даром правду говорят.

Но все равно ему никто не поверил.

Словом, целую неделю после каникул в классе стоял такой гомон, какой поднимают воробьи, собираясь напасть на ворону. Мальчишки распределяли роли из разбойничьей пьесы, при этом они все Отчаянно размахивали руками и прыгали по партам и бились линейками, как мечами.