— Нас ищут, — догадался Виктор.

— Кого? — не понял Генка.

— Нас с тобой и немца.

— Нас? — повторил Генка. Он все еще никак не мог до конца осознать, что происходит.

Виктор понимал всю бессмысленность и все бессилие своего положения. Товарищи убиты, трое лежат возле поста, неизвестно, жив ли четвертый, немцев много, и схватка будет неравной. И все же он решился, и от этой решимости враз отмерзли пальцы на ногах.

— Сейчас я им сыпану! — сквозь зубы процедил Виктор и выдвинул автомат между камней. — Сейчас я им!..

Никогда в жизни он не стрелял по живому человеку и вообще по живому существу. Один только раз, в детстве, был он на охоте с отцом и подбил чирка из малопульки. Подранка принесла собака. И чирок умер у него в руках. Когда маленький Витя услышал, как перестало биться сердце птицы, его охватил ужас. Он тогда осознал, ощутил всем своим существом, что такое смерть, и понял свою причастность к ней. Он был потрясен своим открытием и с тех пор никогда не поднимал руку на живое существо. Теперь же надо было стрелять по людям. НАДО! Виктор это понимал, но никак не мог нажать на спусковой крючок автомата.

— Сейчас я им!.. — продолжал шептать Виктор и никак не мог преодолеть ту внутреннюю грань, которая была барьером между жизнью и смертью и не давала стрелять. — Сейчас я им!..

Виктор зажмурил глаза и нажал на курок. Оглушающе гулко ударил автомат и затрясся в руках непокорно и незнакомо. Виктор широко раскрыл глаза и повел стволом слева направо. Стараясь удержать автомат в руках, он бил и бил без передыху, пока не высадил весь магазин. И опомнился только тогда, когда автомат смолк. Навалилась страшная тишина. Руки дрожали от напряжения, по лицу лил горячий пот.

Немцы ответили яростным огнем. Из валунов, за которыми лежали ребята, полетели искры. Виктор лихорадочно перезаряжал автомат и никак не мог втолкнуть рожок в гнездо.

— Бей! — горячим шепотом молил Генка. — Бей!

— Перекос! — стонал в отчаянии Виктор.

Чужое, незнакомое оружие не подчинялось, и Виктор, продолжая втискивать рожок в гнездо, бросал испуганные взгляды на немцев.

— Сюда бегут! — крикнул Генка.

Виктор и сам видел, как немцы продвигались к сопке короткими перебежками и стреляли на ходу. Чиркнув длинным голубым огнем, рикошетили пули от камней и тонко свистели. Виктор даже не сразу сообразил, что этот нежный звук издают пули. А когда понял, его продрал по спине мороз. Пули! И это стреляют в него! В него!

— Давай назад! — крикнул Виктор, поняв, что автомат ему не зарядить, и первым стал отползать от валунов.

Потом, задыхаясь, они бежали по склону сопки в ложбину, бежали по мелким каменным плиткам, по щебенке, обдирались о низкий жесткий ивняк. Виктор больно ударился ногой о камень, свалился и на спине заскользил вниз. Генка бежал рядом и тащил свою незаряженную винтовку, сейчас совершенно бесполезную.

Они убежали.

Пленного нашли в той же лощине, где и оставили, но на другом месте. Форма на нем была смята, ремни на руках и ногах хранили следы потертости. Он пробовал перетереть их об острые камни. На ребят немец глянул озверелыми, налитыми кровью глазами.

— Развяжем ему ноги — и ходу! — торопливо сказал Виктор, стараясь распутать затянувшиеся узлы ремней. — Помоги!

Вдвоем кое-как развязали немцу ноги.

— Пошли! Ком!

— А куда, Витя?

— Подальше. Пока они нас не накрыли. Ком!

Опасливо оглядываясь — нет ли погони! — торопливо двинулись в глубь тундры. Немец удивительно покорно спешил рядом.

— А я видел, двоих ты срезал, — сказал Генка, шагая позади с двумя винтовками.

Виктор не ответил. Он проклинал себя, что так не вовремя у него заело оружие. Теперь, когда бой позади, он совершенно легко и свободно вставил рожок в гнездо автомата. Мог бы еще положить их кучу! Если бы еще были патроны, они бы с Генкой расквитались с ними за ребят!

К обеду сделали привал.

Тяжело дыша, все трое рухнули на влажный мягкий мох, будто в перину. Долго лежали молча.

— Двоих точно ты положил, — опять сказал Генка. — Один на спину упал, а другой вперед ткнулся.

Виктор не видел этого, но поверил Генке. И странно, не чувствовал никакого угрызения совести, не ощущал того чувства, которое было в детстве, когда убил чирка. Он сейчас думал о другом, он думал об убитых товарищах и об одном живом, о том, что кто бы он ни был — Пенов, Костыря, Жохов, — они с Генкой уже ничем ему не могут помочь.

Виктор стряхнул с себя усталость и поднялся, внимательно осмотрел ровную в этом месте тундру. Ничего подозрительного не обнаружил.

— Давай порубаем немного, — предложил он.

— Давай, — обрадовался Генка. — А то живот подвело. Со вчерашнего дня не ели.

Виктор вытащил немецкие галеты.

— Рубанем — и дальше. На метеостанцию надо идти. — Виктор кивнул на немца. — Там его допросят.

— Ага, — оживился Генка. — Точно, на метеостанцию. Там ученые, они языки знают. И в штаб оттуда сообщим, чтобы лодку ихнюю накрыли.

— Еду надо разделить на все дни. — Виктор оглядел скудные запасы пищи. — Сколько придется идти?

— Два дня, — не то спросил, не то утвердил Генка.

— Нет, — не согласился Виктор и прикинул: — Дня четыре. Больше ста километров. В общем, делим галеты на пять дней. Мало ли что! Запас должен быть.

Генка кивнул.

— На, полгалеты вот. И шнапсу по глотку будем пить. Отпивай — снегом закусишь.

Генка отпил глоток из фляжки, задохнулся от крепости, торопливо заел снегом, еще сохранившимся в низинках.

Виктор оглянулся на пленного. Немец за этот переход обвял, ссутулился и сидел, обреченно вперив взгляд под ноги. Видимо, он понял всю безнадежность своего положения и покорился судьбе.

— Как по-ихнему жрать? — спросил Виктор.

— Фрэссен, кажется.

— Ага, подходит, — одобрил слово Виктор и подал немцу полгалеты.

— На! Жри! Фрэссен!

Не спуская глаз с автомата, немец неуверенно взял.

— Кто же из ребят живой остался? — спросил Генка и с болью посмотрел в сторону поста.

Виктор нахмурился. Было ясно, что немцы захватили пост именно затем, чтобы узнать, сколько кораблей проходит мимо, когда и куда они идут. На этих кораблях ценный груз, который посылают нам союзники. Идут сюда и с востока с углем, лесом, военным грузом. Доставляют все, что необходимо флоту и армии. Надо скорее довести немца до метеостанции, он там расскажет, откуда появилась подводная лодка. Теперь ясно, что транспорт потопила она. Может быть, она и не одна, может, еще шныряют немецкие подводные лодки по нашему морю. С метеостанции передадут по радио в штаб, и тогда крышка им, этим лодкам. Наши кокнут их.

Виктор посмотрел на немца. Они встретились глазами, и Виктора прошиб озноб — он наткнулся на что-то острое и затаенное во взгляде немца. Пленный отвел глаза.

Поели и двинулись на восток, где в тундре стояла метеостанция, с которой иногда по рации разговаривал Пенов.

Третьи сутки. Сколько прошли и сколько еще идти, неизвестно.

Тундра. Гробовая тишь. Порою доносит с моря тусклый крик чайки.

Идут по кромке прибоя, по утрамбованному морем песку. Некрупная зыбь взбегает на берег и, прошипев, как газированная вода, уходит сквозь песок. Когда начинается прилив, приходится отступать от берега и шагать по кочковатой болотистой земле.

Тундра. Бескрайняя враждебная пустыня. Низкие пепельные облака не пропускают солнца. Сыро. Зябко. Эта жестокая земля держит в своей груди вечный холод.

Виктор опустился на обломок камня и бессильно уронил руки.

— Не могу больше.

Тяжело дыша, Генка погладил его по плечу.

— Надо идти, Витя. И его вести.

Оба посмотрели на пленного. С провалившимися глазами, с черными запекшимися губами, изможденный, немец сидел на камне.

— Вставай, Витя.

Виктор отрицательно покачал головой. Сердце давил страх перед неизвестностью, перед этим пронзительным безмолвием. Тишина тундры, наглухо захлестнувшая их, казалось, имеет вес — так была она тяжела и бесконечна.