Пароход заканчивал посадку. Через несколько минут Шурка и Димка должны были покинуть Тихую. Все столпились у борта.

— А вот, кажется, и последний пассажир! — произнес капитан, показывая рукой на устье.

Оттуда полным ходом, приплясывая на волнах, шел зеленый пограничный катер. Мойжес крепко поцеловал Шурку и сказал:

— Помните, ребята, вы притащили мне однажды из японского барака какие-то вещи, хотели помочь отыскать убийцу Савелия Петровича? За хорошее желание спасибо, но нашли мы его и без вас: у нас руки крепкие, длинные, крепче, чем у вас, ребята. Мы повсюду достанем врага. Вот кто убил твоего отца, Шурка, вот кто поджигал тайгу…

Шагнув с зеленого пограничного катера на трап и ступая тяжело, точно у него были чугунные ноги, подымался Накано-сан. Позади него шли Федя Речкин с наганом в руке и радостный, сияющий Колька с Савелькой. Когда поднялись на палубу корабля, Речкин отрапортовал начальнику:

— Арестованный доставлен, товарищ начальник.

— Сдайте его под расписку судовой администрации, — ответил Мойжес и, повернувшись к ребятам, сказал: — Когда-нибудь потом я расскажу вам все подробно, а сейчас только знайте: во всем виноват Накано-сан со своим хозяином. Он воспользовался картой, которую Чекрыга взял у Дмитрия Никитича, чтобы впутать в дело о поджогах невиновных людей, сбить со следа. Поджигал приказчик не сам — он использовал для этого одного рабочего, вы его сейчас видели, по имени Саканами. Того, который однажды ранил Савелия Петровича. Это было давно… Но Накано-сан спрятал его тогда и, постоянно угрожая выдать, заставлял его действовать по своим планам.

Савелий Петрович настиг поджигателей в лесу. Он их преследовал. Но он был один, а их было двое. Накано приказал рабочему убить объездчика, но Саканами отказался, и никакие угрозы хозяина не помогли. Саканами уже надоело жить затравленным зверем. Тогда Накано, спрятавшись за дерево, сам выстрелил в Савелия Петровича и попал. А рабочего Саканами Накано объявил убийцей и посадил у себя в подвал, распространив среди рабочих слух, что тот сошел с ума.

— …Но, ребята, — закончил Мойжес, — я сказал уже вам: руки у нас достаточно длинные, и Колька недаром ходил в гости на концессию к японцам. Ведь и на концессии живут рабочие. Врагам нашим спрятаться трудно, ни уплыть, ни уехать.

Так закончил свой рассказ Мойжес и, потрепав ребят по плечу, добавил:

— Ну, друзья, счастливого пути! — Он еще раз поцеловал Шурку, поцеловал и Димку. — До свиданья, инженер-паровозостроитель. До свиданья, капитан дальнего плавания. Скоро и я буду с вами!

Послышался гудок парохода. Белый пар вырвался из тонкой трубы, смешался с дымом. Палуба сотрясалась ровной дрожью.

Все стали прощаться.

Дмитрий Никитич обнял Димку. Глаза его вдруг покраснели. Он застыдился слез, отвернулся и плачущим голосом сказал:

— Поезжай, сынок, поезжай!

Провожающие спустились в катер, и тот стал медленно отходить.

А друзья остались на корабле.

Через несколько минут устье Тихой закрылось Поворотным мысом. Скоро и его очертания поглотила голубая дымка. Берег слился с небом. Узкий серп молодого месяца посеребрил широкую, дорогу, расстилавшуюся перед кораблем. Казалось, конца-краю не будет этой дороге.

Ребята посмотрели вперед и взялись за руки:

— Ну, поехали, Шурик! — сказал Димка.

— Поехали!