– Канат перерублен, сэр! – прокричал с бака Кристэл. Хукер отдал грот-марсель, корабль уже набирал скорость.

– Команда гички, команда первого тендера, к брасам! Бенскин! Ледли! К штурвалу! Руль круто направо!

Браун, сидя на корточках и загораживая спиной ветер, высек искру. Ракета взмыла к звездам и рассыпалась водопадом искр. Поставили фока-стаксель, корабль развернулся и с ветром на траверзе заскользил из бухты. Прямо по курсу вставала луна: ущербная, дрожащая, она еле-еле освещала Хорнблауэру путь между батареями. С берега донеслись свистки, прорезавшие еще не смолкшую ружейную пальбу – Рейнер и Джерард звали своих людей в шлюпки.

У борта плеснула вода – раз, другой. Кто-то из французов, спасаясь от плена, вплавь добирался до берега. Закончилась хорошо спланированная операция.

Лионский залив не обещал серьезной поживы – к такому выводу Хорнблауэр пришел, прочесывая подзорной трубой французское побережье. Залив мелководен, опасен, в шторм буен, он глубоко вдается в сушу – при северном, западном и южном ветрах кораблю угрожает подветренный берег. Богатые трофеи оправдали бы навигационный риск, но Хорнблауэр не видел подходящих жертв. От Пор-Вандра до самого Марселя, где кончается вотчина Прибрежной эскадры, вдоль пологого берега тянутся большие однообразные лагуны, отделенные от моря песчаными косами или полосками возделанной земли. На косах там и сям стоят форты или батареи, а города – Сет, Эг-Морт и другие – окружены средневековыми крепостными стенами, против которых Хорнблауэр ничего предпринять не может.

Но главным препятствием оставались все те же лагуны, еще римлянами объединенные в судоходный путь посредством каналов. По ним могли передвигаться корабли водоизмещением до двух тонн – Хорнблауэр и сейчас видел в подзорную трубу грязновато-бурые паруса, которые, казалось, плыли по зеленым виноградникам. Входы в лагуну со стороны моря основательно укреплены: чтоб напасть на одно из этих суденышек, ему пришлось бы вести корабль в опасный пролив между песчаными отмелями, к тому же под обстрелом. Даже осуществив это, он вряд ли смог бы атаковать судно в лагуне.

Синее Средиземное море под ослепительно голубым небом то зеленело, то даже желтело на мелководье, постоянно напоминая Хорнблауэру об опасности. На баке кипела корабельная жизнь. Буш, с часами в руках, гонял по реям пятьдесят человек марсовых – за последние девяносто минут они раз двенадцать ставили и убирали фор-брамсель, и, надо думать, окончательно сбили с толку французских наблюдателей. На главной палубе восседал на низком табурете боцман Гаррисон, а вокруг него человек двадцать недавних новичков, сидя по-турецки, постигали премудрости сплесней и морских узлов. С нижней палубы доносился визг и грохот орудийных катков – это Джерард обучал желторотых артиллеристов обращаться с двадцатичетырехфунтовками. Джерард решил, что ему нужно по шесть опытных канониров на каждую пушку, и был еще очень далек от задуманного. На полуюте Кристэл с секстаном терпеливо внушал мичманам начатки навигации – он бубнил и бубнил, нетерпеливые юнцы вертелись и переминались с ноги на ногу. Хорнблауэр им сочувствовал. Он с детства любил математику, в годы юного Лонгли щелкал логарифмы, как орехи, а задачкой из сферической тригонометрии наслаждался не меньше, чем некоторые из этих молодых людей – непонятной ему музыкой.

В недрах судна монотонно стучали молотки – плотник с помощниками заканчивали латать большую пробоину, полученную вчера при штурме батареи в Льянце – трудно поверить, что это произошло только вчера. Перестук помп напоминал, что кто-то отбывает мелкие провинности, откачивая из трюма воды. «Сатерленд», недавно из дока, почти не течет, в спокойную погоду – меньше дюйма в день. Помпы работают всего по часу в день, каждое утро, и назначают на них матросов из черных списков Буша или Гаррисона – тех, кто последним поднялся по трапу, или неправильно повесил гамак, кто нарочно или нечаянно совершил один из бесчисленных проступков, которые выводят из себя боцманов и первых лейтенантов. Однообразная и малопривлекательная работа на помпе – наказание куда более практичное, чем порка, и притом более действенное, что бы ни думал по этому поводу лейтенант Буш.

Из камбузной трубы шел дым, и даже на шканцах пахло готовкой. Сегодня матросы славно пообедают, с пудингом. Вчера их кормили одними сухарями и водой, поскольку за двадцать четыре часа корабль трижды участвовал в стычках.

Они не сетовали – главное, что им сопутствовал успех. Удивительно, как благотворно победы сказываются на дисциплине. Потеряв убитыми одиннадцать и ранеными шестнадцать человек, отправив еще сорок два человека на трофейные суда и приобретя взамен лишь двоих – пленных, которые английской тюрьме предпочли службу в английском флоте – «Сатерленд» сегодня куда боевитее, нежели вчера при почти полной команде. Хорнблауэр со шканцев видел, что все довольны и веселы.

Он сам был доволен и весел. Суд совести временно безмолвствовал, вчерашние страхи забылись, а три успешные операции помогли вернуть самоуважение. Он стал на тысячу фунтов богаче – об этом и поразмыслить приятно. У него никогда еще не было тысячи фунтов. Он вспомнил, как леди Барбара тактично отвела глаза от латунных пряжек на его башмаках. Следующий раз, когда он придет в гости к леди Барбаре, на нем будут башмаки с тяжелыми золотыми пряжками – с бриллиантами, если он того пожелает. Как-нибудь ненавязчиво он сумеет привлечь к ним ее внимание. У Марии будут браслеты и кольца – зримые приметы его успеха.

Хорнблауэр с гордостью вспоминал, что вчера ночью в Пор-Вандре вовсе не испытывал страха, даже когда прыгал в караульную шлюпку, даже когда лихорадочно цеплялся за абордажную сетку. Он не только заполучил вожделенное богатство – он еще и убедился, к собственному изумлению, что обладает той самой отвагой, которой нередко завидовал в подчиненных. Что характерно, он и сейчас не придавал значения смелости моральной, организационным способностям, изобретательности – реальным своим заслугам. Он был исполнен оптимизма и уверенности в себе. В таком-то приподнятом настроении он вновь поглядел на мерзкий берег по левую руку и призадумался, чем бы насолить здесь. Внизу в каюте – трофейные французские карты, которыми снабдило его Адмиралтейство, надо думать, такие же имеются на «Плутоне» и на «Калигуле». Хорнблауэр спозаранку просидел над ними несколько часов. Сейчас, глядя на зеленый отмелый берег и коричневый песок, он припоминал подробности. Он подошел к берегу до опасного близко, однако вон до того паруса выстрел и еще полмили.

Налево Сет, высится на холме посреди гладкой низины. Хорнблауэру припомнился так же возвышающийся над болотами Ромни Риай, но Сет – мрачный городишко с преобладанием черных строений, Риай – зеленый с красным. И Сет окружен крепостной стеною, за ней гарнизон. Соваться туда бессмысленно. За Сетом – большая лагуна, Этан-де-То, главное звено в цепи внутриматериковых сообщений, укрывающей французские корабли на пути от Марселя и Роны к подножию Пиренеев. Сет по всей видимости неуязвим, равно как и корабли в Этан-де-То.

Самое слабое звено в цепочке лагун – короткий отрезок судоходного канала между Эг-Мортом и Этан-де-То, отделенный от моря всего лишь узкой косой. Если ударить, то только сюда; в эту самую секунду Хорнблауэр увидел, по кому нанести удар – грязновато-бурый парус в каких-то двух милях от «Сатерленда». Это, видимо, французское каботажное судно, снующее между Пор-Вандром и Марселем с грузом вина и масла. Безумие – замышлять что-то против него, и все же… все же… сегодня Хорнблауэр ощущал себя безумцем.

– Позовите старшину капитанской гички, – приказал он вахтенному мичману. Приказ передали по цепочке на главную палубу, и через две минуты запыхавшийся Браун уже ждал распоряжений.

– Плавать умеете, Браун?

– Плавать, сэр? Да, сэр.

Хорнблауэр взглянул на кряжистые плечи и мощную шею Брауна. В разрез рубахи выглядывала густая черная растительность.