Как казалось Элдину, было нечто трогательное в том, что некогда всемогущий царь вынужден теперь командовать таким сбродом. Он все еще находился под впечатлением манер и облика Александра. Имелись все основания ожидать с его стороны проявления некоторого высокомерия, подобно тому, как держались с ним кохи, которым он служил. В нем, несомненно, чувствовалось царское величие, но оно не мешало Элдину оценить по достоинству, а затем даже полюбить этого человека. Чувства Элдина основывались не на том, какое место он занимал в истории, что само по себе являлось достаточным поводом для восхищения. Они были более личными. Александр обладал удивительными талантами, но они не пробуждали в окружающих злобы или зависти, а, напротив, заставляли полюбить его. Порою он походил на любознательного юношу, перед которым лежала целая непознанная Вселенная, и в то же время под поверхностью чувствовалась бесконечная печаль. Элдин попытался отбросить эти мысли в сторону, но понял, что и он сам, казалось бы, толстокожий профессионал, оказался под влиянием этой незаурядной личности. Ему оставалось только надеяться, что события, о которых Александр даже не подозревал, не разрушат его полностью, оставив без остатков самоуважения, способного смягчить последствия.

— Полуповорот налево!

Наступающая фаланга, что являлось характерным для данного построения, начала отклоняться вправо, поскольку каждый человек инстинктивно стремился заслонить себя щитом, удерживаемым его соседом.

Они уже находились в ста шагах от киевантов, чьи насмешливые выкрики полностью прекратились, уступив место напряженной тишине. Почти все солдаты правильно выполнили команду, за исключением нескольких человек, не уверенных, где у них находится левая сторона, а где правая. На мгновение в шеренгах возникла легкая неразбериха, но под давлением большинства самые бестолковые быстро повернули в нужном направлении.

— Полуповорот направо!

Теперь середина фаланги оказалась напротив толпы киевантов, которые неловко переминались с ноги на ногу, не совсем понимая, что происходит. В конце концов, нормальные люди должны были сейчас остановиться, начать выкрикивать оскорбления и в течение нескольких часов прохаживаться вперед-назад, прежде чем, набравшись храбрости, подойти поближе. Эти же воины, сохраняя странное молчание, приближались, как штормовая волна.

— Опустить копья!

От вида копий, опущенных более или менее синхронно, по спине Александра пробежали мурашки. Это было почти как в прежние времена.

— Не сбивайтесь в кучу, черт вас возьми!

Голос Пармениона дрожал от радостного возбуждения. Он впервые командовал в бою отрядом и, по-видимому, испытывал от этого большое удовольствие.

Киеванты находились в полной растерянности. Некоторые из них бросили копья, по большей части не долетавшие до первой шеренги, но пара копий все же попала в цель, и один человек свалился на землю, громко крича от боли. Ряды марширующих солдат начали терять стройность.

Наступил решающий момент, от которого зависел исход сражения. Александр понял, что ему пора вмешаться, или его люди сломают строй и вернутся к своим любимым, но совершенно абсурдным способам ведения боя.

— Ну а теперь, мои македоняне, — крикнул Александр, поддавшись внезапной фантазии, — в атаку ускоренным шагом!

Он перевел Буцефала на рысь, направив животное к правому флангу, и одновременно с его громким призывом фаланга бросилась вперед — накопленное напряжение нашло себе выход в атакующем порыве.

Александр хорошо знал, что исход большинства сражений во многом предопределяется еще до того, как противники в первый раз скрестили оружие. Когда триста человек одновременно издали воинственный клич, киеванты, убедившись, что ситуация серьезная, побросали свои щиты и со всех ног побежали к городским воротам. В течение нескольких секунд сражение, если его можно было так назвать, превратилось в преследование киевантов, которые, крича от страха, думали лишь о том, как бы побыстрее оказаться под защитой стен и оторваться от преследующей их по пятам фаланги.

На скачущем теперь во весь опор Буцефале Александр настиг убегающую толпу. Убрав лук в чехол, он обнажил меч и начал щедро награждать ударами всех, кто подворачивался ему под руку, но предварительно повернув лезвие плашмя, поскольку имел уже свои планы относительно этих людей. Киеванты рассыпались перед ним в стороны, не осмеливаясь даже посмотреть в лицо человеку, оседлавшему страшное животное гафов.

Александр достиг ворот, намного опередив своих людей. Главарь киевантов, стоявший в проходе, делал угрожающие жесты, словно бы вызывая Александра на поединок, но когда Александр опустил меч, дав понять, что он с радостью ответит на это предложение, главарь отбросил в сторону щит и, забежав за ворота, быстро затерялся в шумной толпе детей и женщин, всего лишь несколько мгновений назад заполнявших городские стены.

Александр развернулся в воротах, внезапно осознав, что, увлекшись кавалерийской атакой, ускакал далеко вперед и теперь вся армия киевантов находилась между ним и его войском. И поскольку он перекрыл единственный путь к спасению, ему придется удерживать его в одиночестве, пока не подоспеет подмога.

Оборачиваясь, он ожидал увидеть перед собой толпу загнанных в угол людей, готовых с ожесточением прорываться мимо него, но ему предстала совсем другая картина.

Киеванты упали перед ним на колени и умоляюще сложили руки, с ужасом оглядывались через плечо на приближающуюся фалангу, а затем снова смотрели на него. Битва была выиграна, даже не успев начаться.

В недоумении покачав головой, он вложил в ножны меч и сделал знак Пармениону прекратить наступление.

Потребовалось несколько минут на то, чтобы успокоить людей, и Пармениону пришлось нокаутирующими ударами остудить пыл нескольких жителей Риса, готовых расправиться со своими старыми врагами.

Во взглядах победителей и побежденных присутствовала некоторая неловкость, поскольку ни одна из сторон не имела опыта в подобных делах и теперь никто не знал, как себя нужно вести.

Александр повернулся к городским стенам и громким криком объявил, что главарь киевантов должен выйти из ворот, прежде чем он досчитает до ста, или иначе пленников начнут казнить одного за другим. Ответом ему были горестные завывания женщин. Оставалось только надеяться, что здесь имеют хоть какое-то представление об арифметике, но прежде чем он успел сосчитать до пятидесяти, женщины вытащили из ворот главаря, покрытого синяками и ссадинами, и бросили его к ногам Александра.

Внезапно из-за спины воинов, размахивая огромной двуручной дубиной, выскочил Иварн и начал приближаться к стоявшему на коленях врагу.

— Старый негодяй, мерзавец, спящий со своими сестрами, сейчас ты у меня получишь!

Главарь испуганно покосился на Иварна, а затем умоляюще протянул руки к Александру.

— Спаси меня, о герой, равный богу, и я, Борет, буду служить тебе верой и правдой.

Александр бросил взгляд на Иварна. После нескольких недель притворства было приятно дать выход своим истинным чувствам.

— Достаточно, Иварн, этот человек теперь мой. Точнее, все эти люди теперь мои, и никто из них не должен пострадать. Киеванты отныне составляют второй отряд фаланги.

— Что? После того как я выиграл бой? — воскликнул Иварн и искоса посмотрел на Лотара, который вышел вперед вместе со своим командиром и встал рядом с лошадью Александра.

— Когда я прикончу этого мерзавца, очередь дойдет и до тебя, проклятый выскочка!

Иварн бросился к Борсту, подняв дубину высоко над головой, и распластавшийся на земле Борет завыл от ужаса. Александр начал разворачивать Буцефала и вытаскивать из ножен меч, собираясь сначала нейтрализовать Лотара, а затем разобраться с Иварном. Он надеялся, что смерть главаря не подтолкнет фалангу к бунту. Но теперь он знал точно, Иварн и в самом деле хотел его убить, и это было все, что ему требовалось знать.

Лотар двигался значительно быстрее, чем Александр мог себе представить.