двух небоскребов, что таращатся в небо слепой чернотой окон. За ними тихо и
уютно, но девушка туда не дойдет. Еще пара десятков шагов, пара минут ожидания.
Терпение, терпение…
Варн насторожилась — навстречу им двигался одинокий прохожий — худощавый,
высокий мужчина. Он ей не нравился — силуэт, стремительная и уверенная походка,
запах, не раз уже использованное и пополненное НЗ, и разбуженная кундалини,
греющая его чакры. Охотник встречает охотника?
Девушка ускорила шаг, Варн чуть отстала.
— Вадим! — воскликнула радостно девушка и бросилась навстречу прохожему.
- `Вадим', - передразнил тот. — Почему не позвонила? Приключений захотелось?
Темнота, улицы безлюдны. Все нормальные люди уже либо дома, либо подъезжают к
нему. В машине!
— Да, в том-то и дело! День такой неудачный и вечер хуже некуда. Прямо полоса
невезения. Шеф до макушки загрузил, только закончила, в машину села, какой-то
ненормальный на повороте подрезал. Теперь машина в сервисе, а я домой пешком.
Темно, холодно, страшно — девушка жалась к мужчине. А тот слушал и вглядывался
в темноту за ее спиной. Чудился ему силуэт человека.
Варн максимально слилась с тенью облетающего дерева, но уходить не торопилась.
Ей было жаль терять жертву. Она почти чувствовала нектар на языке и хотела, чтоб
иллюзия превратилась в реальность. Если б не мужчина, она б, пожалуй, напала
прямо сейчас.
— Ничего странного не заметила? — тихо спросил он у своей женщины. Настолько
тихо, что та еле расслышала. Но Варн четко услышала каждое слово, уловила
интонацию и поняла подтекст — он насторожился и чувствует ее, как она его. И оба
не отступят. Вот только у Варн есть одно, незначительное с виду, преимущество —
она не знает и не понимает слово смерть. Оно пусто для нее, как для него сказки
о любви капризных женщин.
— Нет, я ничего не заметила, а что? — насторожилась девушка и испугалась.
Обернулась, силясь разглядеть в темноте причину столь странных вопросов Вадима,
но ничего не увидела. — Пойдем домой, — предложила, зябко передернув плечами.
— Да, Марина, — кивнул он, но не двинулся.
— Вадим, пойдем, мне страшно! — потребовала настойчивей Марина.
Тот нехотя повернулся к ней, обнял и медленно повел к арке. Варн тенью
скользнула следом за парой.
Мужчина остановился:
— Ты иди, Мариша, я за тобой.
— Вадим… — она не понимала.
— Иди, — процедил. В голосе не просьба — приказ, и тон грубый, властный,
недовольный. Видимо, девушке еще не доводилось видеть таким. И отступила,
обидевшись и растерявшись одновременно.
— Иди, милая, иди, — повторил мужчина, внушая и успокаивая, уже мягче, но не
менее настойчиво. Она поддалась, сделала неуверенный шаг в сторону от него и от
Варн. Та не сдержала стон сожаления, губы искрились от злости, тело
приготовилось к прыжку.
— Беги!! — предостерегающий крик мужчины подстегнул девушку и толкнул Варн к
нападению. Она прыгнула и напоролась на его удар, впечаталась в кирпичный забор
и, спружинив от него, в полете отвесила ответный удар противнику. Мужчина
отлетел и рухнул на землю. Марина закричала и тут же смолкла, услышав странный
завораживающий звук — Варн смотрела на нее, щуря черные глаза, в которых,
казалось, нет зрачков, и словно пела.
Вадим поднимался с земли.
— Уходи!! Не слушай ее!! — попытался перекрыть своим криком странную манящую
чудесную мелодию. Или песню? Или что-то еще не имеющее названия? И губы, что
издавали эти звуки, влекли к себе и сама певица — стройная, ирреально красивая,
гордая и сильная. Идеал. Мечта, звезда.
Иди ко мне — звали вишневые губы, такие же приметные на абсолютно белом, неживом
в своей красоте лице, как и черные глаза, в которых играли искры безмятежных лет,
прошедших, как миг, таких дорогих, что нет сил думать о них не плача, не сожалея.
Но они вернулись и зовут, и нужно сделать всего лишь шаг, чтобы вновь обрести
утерянное счастье, покой и безграничную любовь, которая окутает все существо,
пронзит каждую клетку восторгом и негой…
— Стой!!
Вадим криком пытался остановить любимую и силой — Варн.
Чарующая мелодия стихла, Марина скривилась, готовая расплакаться от огорчения и
щемящей тоски, что вытеснила из сердца радость и счастье.
— Уходи!! — врезалось в мозг яростным грохотом.
Девушка вздрогнула и очнулась. Взгляд еще стремился к предмету обожания —
странной женщине, но глаза уже видели и Вадима. Тело еще не слушалось, мозг
соображал вяло, да и не хотел соображать вовсе. Ей хотелось спать так сильно,
что она б легла прямо здесь, на мокрую плитку асфальта, но где-то на краю
сознания плавало глупое, нервирующее ее правило, взятое, бог знает где — нельзя
спать на улице, на сырой земле.
Она видела, как мечутся две фигуры — Вадима и женщины, и понимала — они дерутся,
и не воспринимала данный факт иначе, чем кадры фильма или сценку особо бездарной,
компьютерной игры для юных фанатов какого-нибудь особо заумного и давно забытого
вида рукопашного боя. Ей вдруг стало смешно — женщина так красиво двигалась,
взлетала высоко и легко, словно парила и пела ту чудесную мелодию даже
движениями. Вадим же был неуклюж и груб. Бил всерьез, промахивался, получал
плюху, падал и вновь неуклюже вставал.
Она не узнавала его — этот человек был слишком груб с женщиной, бился со всех
сил, неистово, зло, не делая скидки ни на возраст, ни на пол, ни на красоту. И
бил, стараясь попасть по лицу.
— Как ты смеешь так себя вести с ней? — возмутилась Марина и упала, мгновенно
заснув. И не видела, как женщина вспорхнула вверх черной птицей и исчезла в ночи.
А Вадим, тяжело дыша, шатаясь, подошел к девушке и опустился рядом прямо на
грязный асфальт. Долго вслушивался в ее ровное, сонное дыхание, набираясь сил,
прежде чем доставить ее и себя домой.
— Она вернулась ни с чем, — Ойко злорадно усмехнулась, качнувшись к Бэф.
Лесс облизнула разбитые губы, затравленно следя за вожаком. Что он скажет, что
сделает? Пятая охота неудачна. Наверняка это выведет его из себя.
Широкоскулый мужчина с задумчивым взглядом огромных карих глаз, покачивал пустым
хрустальным фужером и, как обычно, не торопился высказать свое мнение. И как
обычно — по его лицу невозможно было определить, какое оно.
Его мощный обнаженный торс обнимали тени, и мужчина казался расслабленным, не
годным ни к нападению, ни к сопротивлению. Но и это было обманом, как и
равнодушная безмятежность лица, как вальяжная поза, которую он занял в кресле,
как небрежность одеяния — лишь легкие домашние брюки и знак вожака на груди — то