Девушка нерешительно пошла по коридору и наткнулась на вылетевшую из-за угла женщину с тазом:

— Оп! — оглядела незнакомку острым взглядом черных глаз. — Ты к кому?

— К себе, — протянула, оглядывая не менее пристально женщину: платок на боку, съехал и открывал гребень в черных с проседью волосах, а лицо молодое.

— Это к кому "к себе"? — грохнула таз с бельем на пол и руки в бока уперла, выпрямившись — кофточка, застегнутая поверх линялого платья, выплюнула пуговицу, и Лену тут же словила ее, неожиданно для себя и для женщины. Разжала кулак и выставила:

— Третья комната.

Женщина носом шмыгнула, взгляд растерянным стал. Забрала пуговку, покрутила и в карман сунула:

— Новенькая что ли? — спросила почти доброжелательно.

Лена плечами пожала.

— С госпиталя?

— Из больницы.

Женщина шумно вздохнула и руку протянула:

— Домна. У меня пятая комната. Слышишь, бухает — этой мой на горке накатался, теперь кашляет как сводный хор собак! А у тебя дети есть?

— Нет, — наверное.

— Чего неуверенно так? — хмыкнула. — Не в курсе?

— Нет, — ответила более уверенно.

— Ага? А зовут как?

— Лена.

— Откуда сама-то?

— Отсюда.

— Да ну?! А чего ж я тебя первый раз вижу?!

— В эвакуации была. На Урале.

— Ааа, — успокоилась женщина. — Тогда с возвращением. Комнату твою не трогали. Михалыч бузил, пытался пронырнуть, но его погнали. Так что, давай, загружайся! — посоветовала почти по-матерински. Таз подхватила, пошлепала к своей комнате по коридору в сторону выхода.

Лена постояла и пошла искать свою — третью. Нашла — в углу. Подход к ней был «заминирован» гирями, останками велосипеда и лыжными палками. Открыла и насилу протолкалась внутрь. Пыль слоем по всему периметру лежала, девушка даже чихнула от нее. Вещ мешок скинула и села на обшарпанный табурет у стены, у дверей. Осмотр местности занял пару минут. Два окна — прямо и слева. Слева у стены громоздкий сервант. Меж двух окон стол и стул, в углу тумбочка и стопка книг. У стены справа диван. Все.

Н-да, — нахмурилась, соображая, за что браться и каким образом.

— Домой вернулась, да? — спросила у лампочки над головой. — Интересно, а почему тогда я ни черта этот дом не помню?

.

Николай с удивлением рассматривал внушительный сверток, что положила перед ним Лидия Степановна. Уставился на нее вопросительно.

— Это вам, с доставкой в кабинет. Вы же не озаботились получить положенное, а я все равно была по делам в распределителе. Вы же сами послали меня с Володей, с водителем, списки отвезти.

Женщину что-то смущало, Николая по чести тоже, но что ее — он не знал, его же — объемы пакета и запах. И если он не Муссолини, то это запах сырокопченой колбасы.

Санин вспорол шпагат ножом для бумаги и раскрыл сверток. Слов не было — подарок, да такой, что Валюха точно будет до потолка прыгать! Две плитки шоколада, две кральки сырокопченой колбасы, две банки настоящей лососевой икры, пряники, осетр свежего копчения.

Николая заметил взгляд Лидии Степановны и, взяв одну кральку колбасы и плитку шоколада, подвинул ей:

— С Новым годом.

— Ой, вы что? — женщина даже отпрянула, испугавшись не на шутку. В углу глаза слезинка блеснула, когда Санин без церемоний вложил богатство в руки женщины.

— Лидия Степановна, и часто мне такое полагается?

— Эээ…да.

— Вы не могли бы взять на себя получение этих продовольственных пособий?

— Ааа… конечно.

Женщина была близка к шоку от запаха колбасы, которая была в ее руках. Но в это никак не верилось. Зато на полковника Ковальчук смотрела, как на Бога — еще бы, такая щедрость!

— Эээ… там еще водка и сигареты. Все в руках не уместилось.

— Сигареты? Это замечательно. А водка?

— Две бутылки, — кивнула услужливо.

— Одну возьмите себе, и завтра можете прийти на час позже. Идите.

Женщина в конец растерялась, повернулась, пошла, а куда, зачем? Только у дверей вспомнила: батюшка! Чуть по лбу себе не треснула, но колбаса с шоколадом не дали.

— Николай Иванович, так капитан Дрозд из оперативного отдела просил вас его принять.

— Пусть пройдет, — кивнул.

Через минуту Саша вошел степенно:

— Можно, товарищ полковник?

Дверь закрыл и хохотнул, руки в брюки сунул:

— Я по поводу дислокации войск в связи с празднованием Нового года! Предложения есть… Ооо! — увидел богатство на столе. В руку взять хотел банку с икрой, удостовериться, что настоящая, но получил шлепок по ладони.

— Руки прочь!… До решающей атаки!

— В смысле, до боя курантов? Идет! Пофартило тебе.

— Ну, — руками развел, улыбнувшись довольно и насмешливо. — Учись, мальччишшка!

— А по морде? — предложил, наивности в глаза напустив, сел и папироску из пачки друга вытянуть хотел, но замер, увидев портрет: Николай и Лена в обнимку.

Улыбка слетела, взгляд расстроенным стал.

— Тогда?

Николай папиросы достал, одну себе, одну ему. Закурил:

— Сорок третий. За месяц до гибели.

Сашка смотрел на снимок, глаз не отрывая и, Николай укол ревности почувствовал. Неуютно от него стало. В руки другу фото подал, а сам к окну отошел, открыл створку, морозного воздуха глотнуть и вон глупости прогнать. Два святых человека у него на этой земле остались — сестра и друг. Не осквернит он их своей грязью, и память о Леночке не запятнает.

У Дроздова в душе что-то дрогнула, потекло, как смола из ранки на сосне, тягучее, солнечное как янтарь и липкое до въедливости. Бередило оно, жгло.

Пальцем силуэт Лены обрисовал и решительно отставил снимок на место, закурил.

— Я с чем пришел-то? — горло прочистил, чтобы сиплость эмоции не выдавала. — Предложение: у тебя праздновать. Валюха твоя все равно подруг позовет.

— Феклу и Галину.

— Вот. К десяти и я подойду. С патефоном.

— Не проблема, — кивнул, повернувшись к Сане.

— Ну, тогда двинулся. Ты во сколько будешь?

— Часов в пять буду дома. Порадую, — кивнул на провиант. — Сдвиг у Валюшки на продуктах, все голода боится. Натерпелась.

— Заметил, — поморщился Дроздов. — Мои — один в один.

— Банку икры матери возьми, пряников отсыпь.

Мужчина отказаться хотел, но подумал и взял. Улыбнулся другу и подмигнул:

— Секретаршу тоже ты отоварил?

— Ты же знаешь, под подушкой в темноте жевать не привык. Все мы люди, и всем несладко.

— Но не каждому поможешь.

— Точно. Но кому-т о можно. Хоть немного порадовать.

— Дело, — подмигнул. — Пошел я. До вечера.

Лена обшарила шкаф — в ящиках газеты за май сорок первого, швейный набор, нож столовый, вилка и две чайных ложки. На полках за стеклом пыльная кастрюля и три тарелки. Внизу за дверцами ватное одеяло и галоши размера сорок пятого, а еще примус, паяльник, отвертка, чернильница с высохшими чернилами и старая, грязная майка.

Уже что-то. Чем мыть есть, а вот во что воду налить для генеральной уборки?

Девушка огляделась, под диван заглянула и вытащила пустую катушку из-под ниток. Из тумбочки извлекла корзину под мусор. Увы, в нее воду не нальешь, следовательно пол не вымоешь. Постояла, со скепсисом оглядывая нарытые «сокровища» и решилась к Домне постучать, ведро или таз напрокат попросить.

Стукнула в дверь и отпрянула от резкого окрика в ответ:

— Ну, кого еще несет?!!

Дверь распахнулась и Домна на Лену уставилась:

— А, ты это, — протянула уже спокойно. — Чего, на месте все?

— Не совсем. Ведро у вас попросить хотела, полы вымыть.

— Да бери, — плечами пожала.

Из-за занавески паренек лет восьми вышел. Встал рядом с мамой, серьезно оглядывая незнакомку:

— Вы наша новая соседка, да?

— Да, Лена, — улыбнулась его серьезности и взъерошенным волосам, что вместе ну никак не сходилось.

— А меня Сергей Федорович, — протянул худенькую ручку. Девушка пожала ее с той же степенностью, как мальчик подал.

Домна улыбнулась. По волосам пострела огладила.