— Я вас не знаю, — какой уж помнить?

Андрей растерялся. Неожиданная встреча, что и говорить. Как только вошла девушка, поверить глазам не мог, а узнал сразу. И шрам этот на скуле и на руках приметные пятна. Нет, не ошибся.

— Постойте, — к себе развернул за плечо. — Помните: "передайте ноль шестому"? Ну? Я тот лейтенант!

Лена молчала, второй мужчина тоже. Паспорт в руках вертел, с подозрением на коллегу косился.

— "Ноль шестому!" "От Пчелы!" Неужели не помните?

— Извините. Я не воевала.

Заявление было неожиданным. Каретником выпустил ее, руки в карман сунул, соображая, не подвела ли его память. Но не мог он ошибиться! Как не мог забыть того «языка»!

— У нас прием закончен, товарищ Санина, — осторожно заметил второй мужчина.

Лена одно поняла — зря пришла. Паспорт забрала, только к выходу развернулась, Каретников вдруг испугался, что она опять исчезнет и, к себе за рукав развернул:

— Постойте, мы можем подумать.

— Андрей Иванович! — возмутился Пиарковский.

— Сам разберусь, — отмахнулся Каретников и кивнул девушке. — Пойдемте со мной.

— Прием действительно закончен, обучение по программе идет, — сообщил уже в коридоре, вглядываясь в ее лицо и снова убеждаясь — она! Та разведчица! Пчела! — Но если вы до завтра выучите параграф, я смогу взять вас в пятую группу. Набор туда перед Новым годом закончился.

— Я выучу, — заверила. — Скажите что.

— Я вам учебник дам, — толкнул дверь в соседнюю аудиторию. В ящике стола шарить начал, но все на девушку посматривал.

Лена хмурилась, не понимая, что он на нее все пялится и пялится.

— А вы где живете?

— В столице, — ответила — грубо вышло. Каретников не стал дальше лезть, побоялся. Нашел учебник химии и подал. — Вот. Выучите историю науки химия. Первая глава.

Девушка обняла книгу, к груди прижав и, со всей серьезностью заверила:

— Выучу.

— До завтра?

— Да.

— Тогда завтра, в десять утра, сможете подойти?

— Да. Пошла?

— Да.

Странный разговор и ситуация странная.

Лена на выход поплелась, а Андрей все стоял ей в спину смотрел и не знал, то ли кинуться за ней, то ли завтра дождаться.

А что он хотел? Ну, не помнит она его. А чем он таким запомнится мог? Да и не в том состоянии она была тогда, чтобы лейтенантов запоминать. Но "не воевала?"

Андрей вернулся в аудиторию и в задумчивости забродил от стены к стене.

Ошибиться он не мог, чем больше думал, вспоминал, тем больше в том убеждался. Но тогда вставал вопрос — что с девушкой?

Помочь нужно однозначно, долг это его. Пробьет, но в пятую группу ее возьмет, а там все может и выяснится.

Лена довольная домой прилетела — еще бы, так легко, в общем-то, шанс получила!

Чайник вскипятила, засохшую булку хлеба раскрошила, поделив на неделю, и заварила часть хлеба в миске. Поела и за стол села перед учебником, учить принялась. Только сколько не учила, ничего не могла запомнить. До слез дошло — первую страницу читает, вторую перелистывает и первую уже не помнит.

Расстроилась совершенно. Темно уже на улице, в животе опять урчит от голода — а она и строчки не выучила!

В дверь робко стукнули, Сережка голову в щель, открыв дверь, сунул:

— Теть Лен, — засопел. — Вы мне не поможете? — учебник выставил.

Девушка вздохнула: кто б мне помог? Лицо ладонями потерла, чтобы хмарь с расстройства отогнать — не зачем ребенка своим расстроенным видом пугать. И кивнула:

— Заходи.

Отодвинула свой учебник, его взяла. Сережа на стул залез, рот открыл, слушая:

— "В красной папке сто пятьдесят листов. В зеленой в два раза больше, а в голубой в три раза меньше чем в красной. Насколько листов в зеленой папке больше чем в голубой?" Что непонятно, Сережа?

— Все не понятно, — носом шмыгнул.

— Давай разбираться, — кивнула.

К тому времени, когда Домна с работы пришла, они с мальчиком все задачи решили, и чай пили. Лена ребенку сахар дала и тот счастлив был, улыбался вполне по — детски, потеряв свою серьезность.

— Ты уроки сделал? — выступила с порога женщина.

— Мне теть Лена помогла. Она хорошо объясняет.

— Да нет, — вихры ему взъерошила девушка. — У тебя сын смышленый, Домна.

— Ох, ты, значит, точно воспитательницей была?

— Я?

— Ладно, — отмахнулась, верхнюю одежду скидывая. Смысл с увечной спрашивать, все равно то одно, то другое говорит — память-то отшибленная. — Пойду я ужин сготовлю. Суп из твоей тушенки, как обещала.

— Помочь?

— Пошли, — плечами пожала.

На кухню перебазировались, Лена картошку чистила, Домна лук и капусту на сковороде прожаривала.

— Чего в институте, как сходила? — спросила, кастрюлю на керогаз ставя.

У Лены картофелина из рук выпала: вот голова дырявая! Начисто все вылетело: и что ходила куда-то, и что учила и еще учить надо. Ну и как она завтра рассказывать заданное будет?

Домна на стол облокотилась, уставилась на подругу с прищуром прозорливым:

— Чего? Погнали? А что говорила?

— Не погнали, — с тоской глянула на нее Лена. — Но, похоже, ты права. Мечта о институте мечтой и останется.

— Во! — пальцем в ее сторону ткнула. — Не до институтов — прокормится бы.

Вернувшись в комнату, Лена закрыла учебник и провела по нему ладонью — жалко, но факт — ничего она из того, что полдня учила, не помнит. Не стоит даже думать об учебе. И ходить завтра, позориться, у людей время отнимать. Вернет учебник и пойдет на работу устраиваться.

И жалко так не сбывшейся мечты, ущербности своей, что даже душно стало. Окно открыла. Воздуха свежего глотнуть и сползла на пол от бессилия, дурноты обморочной. Лежала и думала: кто ее на работу возьмет? Что ей делать? Как жить?

До дивана доползла, а окно закрыть сил уже не было.

Николай домой вернувшись первым делом сестренке газету в руки подал:

— Читай, — и в ванную руки мыть. Настроение отличное было — по новостям.

Вышел из ванной и, Валюха у него на шее повисла:

— Ой, как здорово, Коля!!

— В ухо только не визжи, — засмеялся. — Я тебе говорил «наладится» и налаживается. Цены на продукты снизили, лоточные везде открылись, чайные. Собирайся! — постановил, — в чайной посидим. Чтобы ты у меня точно поняла — плохого уже не будет, незачем продукты складировать!

Глава 55

Лена на почту устроилась, письма и прессу разносила. В январе, а в феврале уже не смогла, промерзла и заболела. Слегла и почти неделю то ли в бреду, то ли в пылу пролежала. Домна ей врача вызвала, но Лена даже не видела его, не знала, что приходил. Худо было. Только голову поднимет — падает, и ничего, что было до, не помнит.

Вера с Домной и Сережа за ней ухаживали, таблетки спаивали пригоршнями, а ей только вроде лучше — соображать начинает кто и что перед ней, как опять плывет туманом перед глазами незнакомое, чужое.

В этом тумане ей постоянно виделся мужчина со шрамом на щеке. Глаза у незнакомца были удивительные. Он слова Лене не говорил, будто только сидел молча рядом, а она казалось, слышит его. И хорошо ей, спокойно только оттого, что есть, что рядом.

Понемногу в себя пришла, а ее уже уволили. Не больничный бы да не Вера, что с криком на начальницу налетела, посадить могли. Даже приходили, но убедились — болеет, и больше не привязывались. Но наказать все равно не забыли, хоть и мягко. Теперь Лена работала сверхурочно и получала вовсе копейки. Голод незаметно стал прокрадываться все ближе и, снижение цен на пайки не спасало. Денег хватало строго на картошку и ржаной хлеб.

Но печали не было. Тяжело, да, но всем нелегко. И не одна она — с девочками.

Тушенку всю Домне отдала, сахар Сереже скормила, с зарплаты старалась ему то пряник, то бублик купить. Тот отнекивался, но сметал мигом.

А весной появились машины с хлебобулочными изделиями — вот уж настоящее испытания: булочки такие и этакие, круассаны, бублики, ватрушки. Дух шел от сдобы — слюнки текли. Раз в неделю получалось у Лены мальчику на французскую булочку наскребать денег. И счастлива была, когда его глазенки вспыхивали от вида угощения, будто весь мир ее обнимал.