Уезжать домой вовсе не хотелось.

Рутина ждала каждого и была смерти подобна.

К тому же Николай был серьезно обижен на сестру и видеть ее не мог. С поезда к Сашке отправились, у него и заночевал.

А с утра опять бардак в управлении в порядок приводить принялся. «Летали» в понедельник все, кто под руку попался.

Во вторник генерал к себе вызвал и молча докладную Санину протянул.

"Довожу до вашего сведения, что полковник Санин Н.И, систематически ведет себя как тиран, поносит офицеров, кричит и требует воинской дисциплины, в то время как управление внутренних дел не является военной организацией".

— Чушь, — бросил отодвинув. Но подпись заметить успел — майор Карпов. Паспортный отдел. Понятно. Как раз вчера Санин Карпову взбучку устроил.

Павел Аркадьевич хитро посмотрел на Николая и подвинул другой лист — наградной. Два удостоверения: за взятие Зееловских высот полковник Санин награждается орденом Александра Невского, за взятие Берлина — медалью за взятие Берлина.

— Поздравляю, Николай Иванович, герой ты у нас! — пожал руку мужчине. — На счет остального, — вышел из-за стола и прошелся по кабинету, нагнетая обстановку. Только Санину на нервы таким образом капать было глупо после фронта, и видно понял то генерал, бросил ерундой заниматься. — Претензий у меня нет. Более того! — палец выставил. — Могу только содействовать твоим методам, ибо приводят они к самой высокой трудовой дисциплине по сравнению с другими управлениями. В общем… Хоть закричись ты там, хоть лично всем по мордам наддай, главное, чтобы показатели были не хуже нынешних. К премии тебя хочу представить. Заслужил, что и говорить, — улыбнулся. Листок с доносом взял и порвал. — Сильно Карпова притеснил?

— Есть подозрения на взятничество. Пустил в негласную разработку.

— Вот как? — генерал бровь выгнул и покивал. — Что-то такое и думал. Ну, давай тогда, действуй, а то ишь, забегал. Тут если не он тебя — ты его, не ты — он. Выбор невелик.

"Не новость", — согласился молча. И подумал: "а если б не нулевые проценты по опоздавшим и прогульщикам, не девяносто восемь процентов раскрываемости, не слаженность работы подразделений, что удалось наладить — порвал бы он тогда докладную?" И был уверен — нет. И награды бы не помогли.

— Спасибо, все понял, — поднялся. — Могу идти?

— Да, иди. И… по Карпову доклад по ходу расследования мне лично.

— Есть!

Худо в октябре было, голодно, как никогда.

Лена все боялась в голодный обморок упасть. Таблетки пригоршнями пила, лишь бы на ногах устоять. Зарплаты ждала и все девчонок веселить старалась. Домна вовсе осунулась, видно было, что ест ее сложившаяся ситуация поедом, страхи гложут. Вера тоже притихла, только все чаще напиваться начала — то наливка, то самогон.

А потом зарплату выдали и все чуток повеселели. Лена вообще от счастья прыгать готова была, только сил на это не было. Хотела молока купить на радостях, но подумала и купила картошки, подсолнечного масла, часть денег отложить решила — Сережке и девочкам к Новому году какие-никакие подарки сделать.

Вроде и живи теперь, а ей не ко времени плохо стало, сказалось полуголодное существование. Утром с постели себя поднять не могла, путалась, заговаривалась, простейшее вспомнить не могла, а тут еще почти в конце смены прямо на работе свалилась. Сидела и упала. Очнулась в подсобке у Мирошниченко и та сидит напротив, смотрит головой качает — хмурая. Рядом Ира стоит, тоже как туча грозовая.

А Лена ни ту, ни другую вспомнить не может. Села, ворот кофты оттянула, чтобы не так душно было и взгляд вниз, в попытке вспомнить — кто, что?

Женщины шрамы на грудине ближе к шее увидели, переглянулись. Мирошниченко руки стиснула от жалости, Сироткина рот ладонью прикрыла: Господи ты Боже мой!

— Вот что, ты домой-то сможешь пойти? — спросила у Саниной, качнувшись к ней. Лена наоборот отдвинулась, уставилась на женщину: кто такая?

Ира не выдержала:

— Вы что, Тамара Ивановна? Какой ей сейчас домой одной? Видите же, не в себе она.

Села рядом, за плечи обняла:

— Ты как? Часто это у тебя?

Лена смотрит и понять не может: кто такие?

— Вы… вы кто?

— Ох, ты, — вздохнула Тамара.

— Ты чего? — нахмурилась Ирина. — Не помнишь?

— Должна?

Женщины уставились друг на друга — беда.

— Вот что, — засуетилась начальница. — Чаю сейчас налью, сахара кусочек у меня есть, погуще заварки. Отпоим крепким да сладким.

Лена лицо ладонями оттерла — нет, все равно не помнит ни черта!

Волосами тряхнула — тот же эффект.

— Ты хоть себя помнишь? — спросила Ирина, взгляд такой, что хоть прикуривай.

— А… — и даже слова вспомнить не может.

Женщина руку на пульс ей положила, а там не то что-то. Глянула — шрамы на запястьях. Самой душно стало.

— Я за Лену отработаю, — бросила Мирошниченко. Та отмахнулась:

— Я посижу. Давай в ум сперва введем, а то ж смотреть невозможно.

— Может умыть?

Лена качнулась, поглядывая на Сиротину:

— Кого умыть?

— Тебя, горемыка, — вздохнула. Полотенце взяла у начальницы, вышла. Вернулась Мирошниченко Саниной чай выпоить пытается, а та шарахается и от кружки и от женщины, как полоумная.

Ирина подошла и мокрым краем Лене по лицу провела. Холодное влажное, как кожи коснулось, так словно из воды вынырнуть помогло. Задохнулась на пару секунд и, как щелкнуло, что-то в голове — прояснилось.

Вспомнила всех и, стыдно стало, хоть стреляйся. А еще страшно, что погонят с хорошей работы, а ведь какое бы подспорье подругам и Сереже было, если б у нее такая зарплата, как получила, осталась.

— Легче? — с тревогой заглянула ей в глаза Ирина.

— Чай на, — сунула ей в руку кружку Тамара. — Я за пульт, а ты Ира, давай займись.

И вышла. Лучше поработать, чем девчонку молоденькую в таком состоянии видеть. Жаль брала — спасу не было.

Лена чай молча, но жадно выпила и дух перевела. В голове еще шумело, но состояние сносное было.

— Погонят меня, — протянула потерянно. Ира головой мотнула:

— Тамара женщина хорошая. Совесть у нее есть.

Девушка грустно улыбнулась:

— А у меня?

— А у тебя? Право на жизнь есть, — с прищуром глянула на нее Сироткина. — Пытали?

Лена нахмурилась: о чем ты?

— Ладно, не говори, — отвернулась. — Ложись и спи. Через час смена закончится, я тебя домой отведу.

— Сама, — прошептала, а в голове опять плывет и в сторону тело заносит. Ира ее уложила, но девушка того не поняла, как не помнила, как заснула, как потом ее будили, как Ира с пришедшей на смену Домной ей одеться помогла и, на улицу вывели. Вот там очнулась от стылого ветра в лицо, дождя.

Как до дома добиралась — опять отрывками помнила. В квартире уже ее у Иры Вера приняли, уложили в комнате. Девушка мгновенно в сон ушла и, словно не было этого дня — вычеркнут из памяти и из жизни.

— Часто у нее такое? — кивнула на заснувшую Ира.

Вера молча в свою комнату ушла, бутылку и папиросы достала. Хлебнула наливки из гола, закурила и все женщине подвинула: угощайся.

— Часто, — бросила. — Почти год вместе живем и все время знакомимся.

Сироткина от угощения отказываться не стала — хлебнула из горла и папироску подкурила.

— Воевала?

— Я? Нет. Сейчас воюю. Но чую, сдаю позиции. А Ленка? По документам нет — чудно даже. А весной осколок удалили из бронхов. Все лето кашляла. Привели из больницы, как ты ее с работы. Неделю, как привидение. Потом ничего, оклемалась.

Ира опять наливки хлебнула:

— Сурово.

— Кто спорит, — тоже приложилась. — Ты у нас оставайся, у Домны в комнате. Чего на ночь глядя переться. Общаговская поди?

— Точно.

— А и вообще, к нам переезжай. Женщина, смотрю, ты нормальная. Авось впятером не так тошно будет.

— Как по одиночке? — усмехнулась. — А пятый кто?

— Серега, сын Домны. Отличный мужик растет. Вот так.

Сироткина подумала и кивнула: