А интересно спросить – где же был сам тов. Черный в это время. Он является заместителем Председателя Совета Министров, председателем Государственной плановой комиссии и он тут с этой трибуны рассказывал, что он эти ошибки видел и раньше. Встает вопрос: почему же он до этих пор молчал, почему же он на всех пленумах, которые были раньше, молчал об этом, не выступал? Значит, вы, тов. Черный, держали, как говорят, «камень за пазухой» до последней минуты. Так коммунисты, тов. Черный, не должны делать.

Тов. Черный критиковал тов. Патоличева и тов. Горбунова и все, а о тов. Зимянине, о тов. Клещеве и о других членах Бюро ЦК он ни словом не обмолвился. Я уверен, что если бы в этом решении ЦК КПСС было бы записано и о тов. Зимянине, и о тов. Клещеве, как о тов. Патоличеве, то он бы, тов. Черный, может быть, еще мудрее раскладывал бы и тов. Зимянина и тов. Клещева. (В зале аплодисменты, смех.) Вот он тут незаслуженно обвиняет тов. Горбунова в подхалимстве, которого мы, по-моему, не замечали у тов. Горбунова, но какой он сам? Настоящий подхалим первой марки. (Смех в зале, аплодисменты.) Я считаю, что с такими черными нужно окончить, пора уже. (Аплодисменты.)

Откуда такая смелость у ораторов? Все объясняется просто: они выступали на третий и четвертый день пленума, когда уже было ясно, что в Кремле изменилась ситуация, и что Патоличева оставляют в Минске.

На этом и закончилась вторая попытка белорусизации. Выступая через две недели на Пленуме ЦК КПСС по делу Берии, Патоличев оценил его действия, направленные на коренизацию партийно-государственного аппарата и введение делопроизводства в союзных республиках на родном языке, как извращение ленинско-сталинской национальной политики, цель которого – подрыв доверия к русскому народу. «Я, например, считаю, что это была самая настоящая диверсия со стороны Берия, – заявил в своем выступлении на пленуме Патоличев. – Видимо, впервые в истории нашего многонационального государства имеет место то, когда опытные партийные, советские кадры, преданные нашей партии, снимаются с занимаемых постов только потому, что они русские. Начальник Могилевского областного управления МВД тов. Почтенный почти всю жизнь работает в Белоруссии и не менее 20 лет на чекистской работе. Тов. Почтенный снят Берия только за то, что он русский. Берия одним взмахом без ведома партийных органов, а в Белоруссии без ведома ЦК Белоруссии снял с руководящих постов русских, украинцев, начиная от министра МВД Белоруссии, весь руководящий состав министерства и областных управлений. Готовилась также замена до участкового милиционера включительно… Надо восстановить на прежних местах изгнанные им, Берия, кадры и тем самым показать, что все это никакого отношения не имеет к линии нашей партии, к деятельности Центрального Комитета».

Пройдет еще две недели, и на очередном пленуме ЦК КПБ те же люди, которые на июньском пленуме говорили о бедственном положении белорусской культуры и особенно языка, будут осуждать намерения Берии по выдвижению местных кадров, по переводу делопроизводства на национальный язык.

А Зимянину вообще придется отмываться перед Хрущевым и открещиваться от Берии, о чем и свидетельствует вот эта докладная записка, датированная 15 июля 1953 г.

«Секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву.

В соответствии с Вашим поручением докладываю о содержании разговоров, которые у меня были с врагом народа Берия дважды по телефону и один раз на приеме у него 15 июня 1953 г.

Первый телефонный разговор состоялся незадолго (за 3 или 4 дня, даты точно не помню) до принятия постановления Президиума ЦК КПСС от 12 июня 1953 г. «Вопросы Белорусской ССР». Я работал тогда в МИД СССР. Позвонил работник из секретариата Берия и предложил мне позвонить по кремлевскому телефону Берия.

Я позвонил, и состоялся разговор следующего содержания. Берия спросил, как я попал в МИД. Я ответил, что был вызван в ЦК КПСС и к т. Молотову, что состоялось решение Президиума ЦК, в соответствии с которым я работаю в МИД СССР. Затем Берия спросил, знаю ли я белорусский язык. Я ответил, что знаю. После этого Берия сказал, что вызовет меня на беседу, и повесил трубку.

Я доложил об этом разговоре т. Молотову, сначала по телефону, затем устно. Устный разговор состоялся несколько позднее. Полагая, что меня могут перевести на работу в МВД, я сказал т. Молотову, что хотел бы остаться в МИД СССР. Однако т. Молотов, ничего не сказав мне о записке Берия, дал понять, что речь идет об ином предложении, против которого ему трудно возражать.

Второй телефонный разговор с Берия состоялся (также после предварительного звонка его помощника), насколько я помню, уже после принятия решения Президиума ЦК от 12 июня. Берия предложил мне явиться к нему в понедельник 15 июня 1953 г.

В понедельник я был на приеме у Берия вечером. Разговор продолжался примерно 15-20 минут.

Берия начал беседу с того же, что и в телефонном разговоре, – как я попал в МИД? Я ответил. Берия заявил, что решение о моем назначении в МИД было ошибочным, неправильным, не мотивируя, почему. Я ответил, что «мое дело солдатское». Когда ЦК решил вопрос о моей работе, я не могу рассуждать, правильно ли это или неправильно, я обязан выполнять решение, как и всякое другое.

Берия возразил: «Ваше дело не совсем солдатское. И даже вовсе не солдатское». И тут же перешел к следующему вопросу, что белорусы – удивительно спокойный народ. На руководящую работу их не выдвигают – они молчат, хлеба дают мало – они молчат. Узбеки или казахи на их месте заорали бы на весь мир. Что за народ белорусы?

Не зная, с каким заклятым врагом партии и народа я имею дело, я принял эти слова как произнесенные не всерьез и помню, что ответил Берия, что белорусы – хороший народ.

Затем Берия спросил меня, как я оцениваю Патоличева. Я пытался дать краткую объективную характеристику т. Патоличеву, но Берия прервал меня, сказав, что я напрасно развожу «объективщину», что Патоличев – плохой руководитель и пустой человек.

После этого Берия заявил, что он написал записку в ЦК КПСС, в которой он подверг критике неудовлетворительное положение дел в республике с осуществлением национальной политики, а также с колхозным строительством. Кратко пересказав содержание записки, Берия заявил, что надо поправлять положение, что мне предстоит это делать. При этом Берия сказал, что я не должен искать себе «шефов», как это делали мои предшественники.

Я ответил, что «шеф» в партии есть один – Центральный Комитет партии. Берия заметил: «и правительство». Я сказал, что это само собой разумеется, так как ЦК партии и правительство неотделимы друг от друга.

Берия опять заявил мне, чтобы я не искал себе «шефов». Это уже звучало как предостережение или угроза, ибо сказано было очень резко. Я ответил, что учту его совет.

Затем Берия осведомился, читал ли я его записку о Белоруссии. Я ответил, что не знаю об этой записке. Берия тут же предложил сотруднику принести записку и завизировал ее на мое имя.

Вслед за этим Берия сказал мне, что министром внутренних дел БССР назначен Дечко, а также назначен ряд новых начальников областных управлений МВД – белорусов, предложил познакомиться с ними, сказал, что надо поддерживать чекистов. Я ответил, что чекисты не могут обижаться на отсутствие поддержки со стороны ЦК КП Белоруссии. Берия заявил вновь, что «надо поддерживать чекистов, у них острая работа, а долг чекистов – поддерживать Вас». После этого Берия встал, давая понять мне, что разговор окончен, но в заключение третий раз сказал, уже не помню, в какой связи, чтобы не искал себе «шефов».

После ухода от Берия я зашел в его секретариат, где меня ознакомили с запиской Берия в ЦК КПСС о Белоруссии. Вслед за тем мне прислали ее в Минск.

Будучи до предела загружен работой в связи с подготовкой к Пленуму ЦК КП Белоруссии, я не имел возможности глубоко размышлять над тем, почему Берия, предупреждая меня от поисков «шефов», направил мне записку, но в глубине души был несколько встревожен тем, что эту записку направил мне не Президиум ЦК, а Берия. Поэтому я записку Берия никому не оглашал, а после Пленума ЦК КП Белоруссии отправил ее в канцелярию Президиума ЦК КПСС.