--В самом деле, это простая задача, требующая от человека готовности вовремя расплачиваться и оставаться внимательным до тех пор, пока каждый закон не станет частью его личности, пока каждое правило не станет привычкой.

Эрасмус склонился к ларцу и извлек один из свитков. Осторожно держа его в руке, он указал им в сторону Хафида.

--Прости, господин, но почему же ты не поделился этими правилами с другими, особенно с теми, кто долго работал у тебя? Ты всегда был столь великодушен, почему же все, кто торговал для тебя, не получили возможность прочесть слово мудрости и стать богатыми? Благодаря такому ценному знанию все могли бы стать более совершенными продавцами. Почему ты все годы держал эти правила при себе?

--У меня не было выбора. Когда много лет назад эти свитки были даны мне на сохранение, я поклялся, что поделюсь их содержанием только с одним человеком. Тогда я не понял смысла столь странного требования, но мне было велено применять эти правила только до тех пор, пока не появится тот, кто бы нуждался в помощи и руководстве этих свитков больше, чем я, когда был юношей. Так же мне было сказано, что по некоему $!? некому ?> знаку я узнаю человека, которому должен передать их, даже если он и не знает, что именно ищет.

Я терпеливо ждал и по дозволению использовал эти правила. Благодаря знаниям, я стал тем, кого многие называют величайшим в мире торговцем, подобно человеку, от которого я унаследовал эти свитки, величайшему торговцу своего времени. Теперь, Эрасмус, ты поймешь, наконец, почему некоторые действия, совершенные мной в эти годы и казавшиеся тебе странными и бесполезными, приносили успех. В своих делах и решениях я всегда руководствовался этими свитками, поэтому не моей мудростью мы заработали так много золотых талантов. Я был только исполнителем.

--Ты до сих пор веришь, что тот, кто должен получить от тебя эти свитки, еще появится, ведь прошло столько времени?

--Да.

Хафид бережно уложил свитки и закрыл сундук. Не поднимаясь с колен, он тихо спросил:

--Ты останешься со мною до того дня, Эрасмус?

Казначей пересек полосу света и подал руку Хафиду, потом кивнул и словно по безмолвному указанию своего хозяина вышел из комнаты. Хафид затянул ремни, поднялся и вошел в маленькую башенку, затем ступил на балкон, окружавший большой купол.

В лицо его дул восточный ветер, наполненный запахами озер и раскинувшейся за ними пустыни. Старик улыбался, глядя на кровли Дамаска, и мысли его перенеслись в прошлое.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Была зима, и на Масличной горе стоял холод. От Иерусалима через узкое ущелье долины Кедрон из Храма доносился запах дымящихся жертвоприношений и воскурений, этот тяжелый дух смешивался со жгучим запахом растущих на горе деревьев tarebinth.$!?>

Огромный торговый караван Патроса из Пальмиры остановился для отдыха на том открытом склоне, что возвышался над Вифанией. В этот поздний час все стихло; даже любимый жеребец великого торговца перестал щипать низкие фисташковые кусты $!? фисташковые бывают деревья ?> и застыл возле податливой лавровой изгороди.

За длинной вереницей притихших палаток, вокруг четырех древних слив образовался квадратный загон из густых зарослей конопли, в котором с трудом можно было различить сбившихся в кучу продрогших животных--ослов и верблюдов. Весь лагерь замер, двигались только двое стражников, охранявших повозки, и высокая тень на стене большого шатра из козьего волоса.

Внутри шатра расхаживал рассерженный Патрос. Он изредка останавливался, встряхнув головой, глядел на оробевшего юношу, преклонившего колени у входа. наконец, он опустился всем телом на вышитый золотом ковер и кивком подозвал к себе юношу.

--Хафид, всегда ты мне был как родной. Я поражен и сбит с толку твоими странными речами. Ты не доволен своей работой?

Юноша не сводил глаз с ковра.

--Нет, господин.

--Может, из-за того, что наши караваны становятся все больше, тебе стало слишком тяжело ухаживать за всеми животными?

--Нет, господин.

--Тогда повтори, пожалуйста, свою необычную просьбу и поясни ее.

--Я хочу быть продавцом твоих товаров, а не простым пастухом. Я хочу стать таким, как Хадад, Симон, Салеб и остальные, которые уходят отсюда с верблюдами, едва ступающими под тяжестью товаров, и возвращаются с золотом для тебя и для себя. Я хочу выйти в люди. Пока я погонщик верблюдов--я ничто, но став твоим продавцом, я смогу обрести богатство и успех.

--Откуда ты знаешь это?

--Я часто слышал от тебя, что нет другого дела или занятия, которое давало бы столько возможностей превратиться из нищего в очень богатого человека, как торговля.

Патрос хотел было согласиться, но задумался и продолжил расспрашивать юношу.

--Ты уверен, что сможешь вести дела подобно Хададу и другим торговцам?

Хафид пристально взглянул на старика и сказал:

--Много раз я слышал, как Салеб жаловался тебе о своих неудачах с продажей, и каждый раз ты напоминал ему, что любой может продать все твои товары в самое короткое время, если только потрудится усвоить правила и законы торговли. Если ты считаешь, что Салеб, которого все называют глупцом, может постичь эту науку, тогда почему я не могу получить это особое знание?

--Если ты овладеешь этими правилами, что будет целью твоей жизни?

Хафид помедлил, а затем произнес:

--В этих краях часто повторяют, что ты великий торговец. Мир еще не видел такой торговой империи, как та, что ты построил, благодаря своему умению торговать. Моя цель--превзойти твое величие, стать богатейшим человеком и величайшим торговцем во всем мире!

Патрос, откинувшись назад, рассматривал молодое смуглое лицо Хафида. От этого юноши еще веяло запахом поля, но в его манерах смирения было немного.

--А что ты станешь делать с огромным богатством и той чудовищной силой, которую оно неизбежно приносит?

--Я буду делать как ты. Моя семья будет обеспечена лучшим, что есть в мире, а остальным я поделюсь с теми, кто пребывает в нужде.

Патрос склонил голову.

--Богатство, сын мой, никогда не должно быть целью жизни. Ты красноречив, но это только слова. Истинное сокровище--в сердце, а не в кошельке.

Хафид не отступал:

--А ты, господин, разве не богат?

Старик улыбнулся смелости Хафида.

--Хафид, что касается земного богатства, есть только одно различие между мною и последним нищим возле дворца Ирода. Нищий думает исключительно о своей предстоящей трапезе, а я думаю о трапезе, которая станет последней в моей жизни. Нет, сын мой, не домогайся богатства и не трудись только затем, чтобы стать богатым. Лучше стремись к счастью, желай любить и быть любимым, но прежде всего, ищи умиротворение и безмятежность.

Хафид не отступал.

--Но этого не получить без золота. Кто может спокойно жить в нищете? Как можно быть счастливым, когда пусто в желудке? Разве можно проявить любовь к семье, если не можешь накормить их, одеть и дать крышу над головой? Чем же плохо мое стремление быть богатым? Бедность может быть полезна и может даже стать образом жизни для отшельника в пустыне, ибо только себя он должен поддерживать и только Богу служить, но для меня бедность--это признак недостатка либо способностей, либо честолюбия. У меня же хватает и того, и другого!

Патрос нахмурился.

--Откуда эти столь честолюбивые устремления? Ты говоришь о содержании семьи, однако у тебя нет родных, я усыновил тебя, когда чума унесла твоих родителей.

Даже сквозь загар была видна краска, внезапно прилившая к щекам Хафида.

--В дороге, когда мы останавливались в Хевроне, я встретил дочь Калнеха. Она... она...

--О, похоже, правда выходит наружу. Любовь, а не благородные идеалы превратили погонщика моих верблюдов в отважного воина, готового победить мир. Калнех очень богатый человек. Его дочь и погонщик верблюдов? Никогда! Но его дочь и богатый, молодой красавец-торговец... о, это другое дело. Очень хорошо, мой юный воин, я помогу тебе начать путь торговца.