Я ушел из Синанджу, но ты не беспокойся за меня. Я нахожусь на закате моих дней, и работа всей жизни для меня окончена. Я бы остался жить в деревне, которую безвозмездно поддерживал всю жизнь, но здесь никому не нужен убогий старик, даже несмотря на его прошлые подвиги. Впрочем, я выполнял свою работу не во имя прославления Дома Синанджу, а ради продолжения традиции. И вот теперь настал твой черед принять на себя тяжкое бремя, упавшее с моих плеч. Да родится у тебя много прекрасных сыновей и да не обрушит никто из них на тебя ту же неблагодарность и позор, которыми судьба наградила меня.

Теперь деревня твоя! Тебе принадлежит Дом Мастеров. У тебя есть Ма Ли (надеюсь, ты соблюдешь традиционный срок помолвки). Я не виню тебя за то, что ты отшвырнул меня, как старый башмак, и обратил свою непостоянную любовь на Ма Ли, ранее известную под именем "Безобразная", ибо она молода, как и ты, а молодые не любят дряхлых и старых, поскольку те напоминают им об одиночестве и болезнях, в будущем уготованных и им. И порой весьма заслуженно.

Строй свои туалеты, Римо. Строй сколько хочешь. Сделай их такими, чтобы в них можно было плавать. Я согласен. И публичные дома тоже можешь строить. Пусть побережье Синанджу прославится своими публичными домами, самыми огромными в мире, которые прославят и имя Римо Темного, последнего Мастера Синанджу.

Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора.

P.S. Только не трогай основной капитал. Можешь потратить хоть все золото, но ни в коем случае не продавай сокровища. Золото находится в распоряжении Мастера, а сокровища принадлежат Синанджу.

P.P.S. И не больно-то доверяй жителям деревни. Даже Ма Ли. Все они коварные. Как и ты. Сам знаешь, они не любят тебя, а лишь мечтают о твоем золоте.

Под письмом красовалась рассеченная надвое трапеция, символ Дома Синанджу.

- Отлично! - прокричал Римо в пустоту и бросился в соседнюю комнату, где Чиун хранил личные вещи:

Вещи лежали в четырнадцати открытых сундуках. В Синанджу не было шкафов. Они должны были стать еще одним нововведением Римо.

Все четырнадцать сундуков были на месте. Римо заглянул в тот, где хранились Чиуновы кимоно. Недоставало серого дорожного кимоно, спального кимоно и синего кимоно, расшитого золотом, в котором Мастера предпочитали встречаться с бывшими императорами.

- Он действительно уехал, - уныло произнес Римо. Да, так оно и было. Римо перевернул всю деревню, обшарил каждую лачугу, каждый дом, но Чиуна нигде не было.

- Что случилось? - спросила Ма Ли, когда для Римо правда стала очевидной.

- Чиун исчез. Ушел прямо среди ночи.

- Но зачем ему уходить? Здесь его дом. Он скучал по Синанджу с того самого дня, когда уехал в Америку.

- Похоже, он чувствовал себя покинутым, - сказал наконец Римо.

Жители Синанджу были в смятении. Женщины плакали, мужчины стенали, обращая свое горе к небесам. Испуганные этими звуками дети разбежались и попрятались кто куда. Изо всех уст вырывались жалобные стоны, все задавали один и тот же вопрос. И боялись ответа.

Первым задал вопрос вслух Пул Янг, староста, обратившись к новому Мастеру - Римо:

- А взял ли он с собой сокровища?

- Нет! - рявкнул в ответ Римо, и тут же радость осветила все лица, словно солнце выглянуло из-за облаков.

- Как вам не стыдно, - упрекнула их Ма Ли. - Мастер Чиун защищал и кормил нас, многих с самого раннего детства. Как не стыдно быть такими жестокосердными.

- Спасибо тебе, Ма Ли, - сказал Римо, когда деревенские жители разошлись.

- Интересно, а куда уехал Мастер? - спросила она уже спокойнее.

Римо стоял по колено в грязи возле дома Чиуна. Вопрос застал его врасплох. Моросил дождь, стирая любые возможные следы, а Мастер Синанджу, чья нога не смяла бы даже шелковое покрывало, никогда не оставлял никаких следов.

Но, как ни странно, следы были видны невооруженным глазом - то отчетливый отпечаток ноги в скользкой грязи, то ниточка серого шелка. Неужели Чиун был так расстроен, думал Римо, что не принял обычных мер предосторожности?

В сопровождении любопытных сельчан Римо проследил путь, по которому Чиун вышел из деревни и добрался до единственной дороги, связывающей ее с внешним миром.

С вершины горы Римо бросил взгляд на грунтовую дорогу, от которой на некотором отдалении отходили три современнейшие автомагистрали, построенные вождем Северной Кореи Ким Ир Сеном, чтобы загладить свою вину перед Синанджу. Одна вела на восток, другая на север, третья - на юг.

Следы сандалий Чиуна виднелись на всем протяжении грунтовой дороги, и Римо заметил слабые отпечатки его ноги в самом начале шоссе, ведущего на юг.

Значит, Чиун отправился в Пхеньян, столицу КНДР. Но куда дальше - вот вопрос.

Что там Чиун написал? "Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора". Вообще-то это должна была бы быть Персия, но сам Чиун признавал, что в наши дни Персия превратилась Бог знает во что и правят там попы, а не нормальные правители. Может, Китай? Нет, Чиун считает китайцев ворами. Япония? Тоже вряд ли, так что страны тихоокеанского региона и Европу можно смело исключить. Значит, остаются только Африка и Северная Америка.

Неужели Чиун имел в виду Америку?

Крестьянин из Сунчёна сказал, что с удовольствием бы подвез почтенного старца.

- Тогда почему же ты не хочешь остановиться? - спросил Чиун, идя рядом с повозкой.

- Потому что на повозке нет места, - был ответ. В повозку был впряжен одинокий вол. - Разве вы не видите, я везу ячмень на рынок?

Чиун, не замедляя шага, оглянулся на двухколесную повозку, где действительно под мелким дождиком мокла гора ячменя.

- Хороший ячмень, - заметил Чиун. - Можно, я пойду с вами рядом? невинно поинтересовался он.

- Если вам этого хочется, о незнакомец.

- Я не незнакомец, - поправил Чиун. - Меня все знают.

- Я не знаю, - ответил крестьянин.

Поскольку Чиун путешествовал инкогнито, он не стал называть крестьянину свое имя.

Через некоторое время крестьянин заметил, что усталый вол побежал резвее. Дождь прекратился, и между облаков появились просветы. Это обещало хорошую погоду. И тут крестьянину пришло в голову, что его престарелый попутчик слишком долго молчит. Он обернулся, проверяя, идет ли старик за повозкой.

Оказывается, нет. Старец уже не шел, а ехал, удобно устроившись на повозке. Повозка была пуста.

- Где мой ячмень?! - завопил крестьянин, останавливая вола.

- Повозка оказалась дырявой, - как ни в чем не бывало ответил Чиун.

И тут только крестьянин заметил, что за повозкой тянется дорожка из ячменя, начинаясь прямо от Западно-Корейского залива.

- Почему же вы мне раньше не сказали?

Крестьянин был просто вне себя; его остроконечная шляпа упала на асфальт.

- Ты не спрашивал, - пожал плечами Чиун.

- Что же мне теперь делать? - запричитал крестьянин. - Не могу же я собирать все по зернышку! Я разорен, разорен!

- Ничего подобного, разорена всего лишь твоя повозка, - возразил Чиун. - Довези меня до аэропорта в Пхеньяне, и я дам тебе золотой.

- Два золотых, - принялся торговаться крестьянин.

- Не дразни судьбу, - предупредил Чиун, прикрывая полами кимоно небольшую дырочку, впрочем, достаточно широкую для того, чтобы в нее могло пройти одно ячменное зерно, как песчинка через горлышко песочных часов. Благодари Бога за то, что в эту роковую для тебя минуту я оказался рядом.

В аэропорту Мастеру Синанджу сообщили, что он не может купить билет на самолет, направляющийся на Запад: северокорейская авиакомпания не летает на Запад. Вот если ему нужно улететь в Россию и у него есть соответствующие документы, это пожалуйста. В Китай - тоже возможно. А уж из России или Китая он сможет долететь до любой точки социалистического содружества.

- А как насчет Сеула? - поинтересовался Мастер Синанджу, по-прежнему отказываясь назвать себя. - Ведь из Сеула тоже можно улететь на Запад.