- Подумай хорошенько, он похож на гнома.

- А-а! Гномик-то! Так бы сразу и сказал, конечно заметил, мы над ним угорали. Только он не в зеленом костюме был, а, скорее, в сиреневом.

- Это детали. А почему вы над ним угорали? Что он делал? Как себя вел?

- А как может вести себя пьяный в задницу полудурок? Приставал ко всем. Лез целоваться. Говорил, что он нас всех любит.

- А кроме вас, он еще кому-нибудь докучал?

- А то нет. Там выше нас телка сидела. Нормальная такая бабца, но юбка у нее только и закрывала что поясницу. Так этот карлик полез к ней в трусы. Ножки у нее не слабые, она его коленкой так поддела, что он отлетел на руки к какому-то менту. Мужик тоже хочет его стряхнуть, а он ни в какую, вцепился в него как клещ и целует. Прямо комедия. Мы минут пять балдели, пока его мамаша не забрала.

- Что? Какая мамаша, о чем ты говоришь? Чья мамаша?

- Ну этого карлы, с тыквой Дауна. Прибежала, извиняется, схватила его на ручки, плачет, приговаривает, успокойся, говорит, мой миленький, никто тебя больше не обидит, никто не тронет! Ну тут на нее народ как зашипел, чтоб не мешала смотреть, она и убралась вместе с ним.

- Ты что мне тут ахинею несешь, какая, к черту, мать? Ему же лет пятьдесят должно быть, и рост у него совсем не карликовый, метр шестьдесят.

- Сколько ему было лет, я точно не знаю, по его идиотскому хрюкалу этого не определишь, но думаю, не больше четырнадцати, а вот с росточком точно лажа получается, чуть поболе метра в нем было.

- Так какого же дьявола добрые пять минут ты заставляешь меня выслушивать всю эту чушь?

- Я не заставлял, начальник, ты спросил, я и ответил. Рассказал то, что помню.

- Это хорошо, теперь вспомни, кто сидел в непосредственной близости от ваших акустических систем.

- Да кто же его знает, ты задаешь совершенно немыслимые вопросы. Это же сотни людей.

- А я не прошу тебя перечислять их всех. Но может быть, были такие, которые так или иначе тебе запомнились? Например, внешним видом или неординарностью своего поведения.

- Ну запомнился один ненормальный, что сидел прямо перед стойкой нашего помоста, ему динамики били прямо по ушам.

- Вот-вот, расскажи о нем подробно.

- А чего рассказывать. Мужик примерно его комплекции. - Он показал на Ухова. - Сидел в наушниках, наверное, с плейером. Одет был в хороший костюм, но без галстука. Часы на нем дорогие были, и что мне особенно запомнилось, у него на шее висел большой бинокль. Я еще тогда подумал: зачем такой большой, вполне бы хватило обычного.

- К нему кто-нибудь подходил?

- Я не заметил, хоть он и сидел один. Ближайшие две-три скамейки перед ним были пусты, ясное дело, кому же хочется рвать барабанные перепонки.

- Погоди, зема, не тарахти, - неожиданно заинтересовавшись, вмешался Макс. - Ты говоришь, бинокль у него был и тебя удивило, что он очень большой. Я тебя верно понял? А какой большой? Морской, что ли?

- Да откуда ж мне знать, морской он или речной. Видел, что он больше обычного, гораздо больше моего.

- А у тебя какой? - еще настойчивее насел Ухов.

- Простой, с шестикратным увеличением.

- Ну и молодец! Небось за соседками подглядываешь? - почему-то развеселился Ухов. - Иди, родимый, продолжай наблюдение, мы с пацанами этим тоже занимались, правда, только в шестом классе.

Когда златокудрый менестрель удалился, я спросил не в меру возбужденного Макса, в чем, собственно, дело и по какому поводу его восторг.

- Пока не скажу, Иваныч, надо сначала все путем проверить, а потом и вавякать. Ты езжай по своим делам, я по своим, а вечером я заеду к тебе. Я ведь больше сейчас не нужен?

- Не нужен. Но что ты удумал?

- Это секрет. Должен же лейтенант Ухов хоть однажды показать, что у него тоже голова не украшение. Иваныч, ну и рожа у тебя, эко разнесло. Ты хоть бодяги купи или очечки темненькие прикинь, а то тачку не остановишь. Я поехал, будь осторожней.

В аптеке мне сказали, что такой ценный препарат, как бодяга, давно сняли с производства, а в магазине "Оптика" перед зеркальной стеной я вполне оценил работу бас-гитары и пожелал ему серьезнейшего поражения при разборках с Петровским.

Осторожно пробравшись домой, я тщательно переоделся в костюм уличного джентльмена и, надев обручальное кольцо, совсем было собрался к выходу, когда затрещал телефон. Довольно спокойно я снял трубку.

- Алео-о? - хохотнул знакомый грудной голос царицы. - Котофей Иваныч, как настроение? Объявилась ли ваша заблудшая овца?

- Нет, моя госпожа, но пару кусков отбивной свинины на наш совместный ужин я непременно словлю. Вам какая часть нравится? Грудинка или филей?

- А вам?

- Я люблю сочное филе со специями под надлежащим соусом.

- У вас превосходный вкус, я думаю, меню понравится нам обоим.

- Не сомневаюсь, только разрешите мне внести маленькую корректировку. Я буду ждать вас в девять вечера в роскошном двести втором номере отеля "Березка".

- О-о, - удивленно протянула она, - кажется, пан туманит мозги своей маленькой женушке? Я была о вас совершенно иного мнения. Не скрою, я разочарована, но тем не менее приду. Надеюсь, вы будете джентльменом и не обидите бедную женщину.

- Конечно, тем более что ваша охрана, вероятно, будет неподалеку.

- Что за бред вам пришел в голову? - Что-то неуловимо изменилось в ее голосе, и я подумал, что мои наихудшие опасения сбываются. Не ради моей суперпривлекательной внешности она добивается этого свидания. Жаль, а как приятно считать себя дон-жуаном. - До встречи! - заключила она, заканчивая разговор.

Стараясь выйти из подъезда незамеченным, я просто не мог не напороться на Юрку Шутова, если верить словам Ефимова, нового начальника милиции. Судя по тому, как важно он выходил из машины, сомневаться в этом не приходилось.

- Господи, на кого ты похож! - брезгливо разглядывая мою внешность, заметил новый шериф.

- И в рубище почтенна добродетель, - скромно ответил я, стараясь уйти от его нескромных и глупых вопросов.

- Врешь ты все, небось опять какую-то хреновину задумал. Разговор у меня будет с тобой серьезный, ты, наверное, слышал, что меня...

- В другой раз, попозже, - торопливо ответил я, проскальзывая в дверную щель и паузу его величественной речи.

- Завтра зайди ко мне на работу! - крикнул он вдогонку. - Слышишь, на работу!

- Да ну тебя в болото, надо будет, явишься сам.

* * *

Место я себе облюбовал, на мой взгляд, восхитительное. В десяти метрах от развороченной могилы, на скамеечке возле гранитного, монументального памятника. Рядом находилась заброшенная, почти сровнявшаяся с землей безымянная могилка примерно двухлетней давности. На каменный столик, за которым могла бы разместиться добрая дюжина поминающих, я выложил свой нехитрый обед. Булку хлеба, десяток вареных яиц и пачку самого дешевого печенья. В довершение к этому в самом центре я водрузил бутылку водки с пластмассовым стаканчиком и пачку "Примы".

Покурив, я принялся за дело. Во-первых, тщательно ободрал никчемную, по моему разумению, траву, потом фанеркой аккуратно подровнял холмик, стараясь придать ему классическую конфигурацию. Вышло совсем даже неплохо. А что, господин Гончаров, не податься ли нам в могильщики? Работа непыльная, и платят не хило, к тому же никакого риска. Не то что у тебя. Каждую минуту ждешь, когда какой-нибудь подонок влепит в твое нежное сердце пулю. Холмик получился как на картинке, пальчики оближешь, наверное, неприкаянная душа усопшего сейчас ликует и танцует медленный фокстрот. Интересно, как его звали? Почему его, может, это была она? Назовем его (ее) Женей, чтобы без обиды. Что бы еще для нее сделать? Ясное дело, не хватает цветов, которые в избытке, на мой взгляд, произрастают у других, а это несправедливо, так как нам еще с детства твердили, что на том свете мы все равны. С клумбы почтенного старика, что строго следил за мной через черные зерна гранита, я извлек несколько тюльпанов и аккуратно, стараясь не повредить корневой системы, пересадил их на могилу его обездоленной соседки, а чтобы он не глядел на меня так осуждающе, я тщательно заровнял изъян. Искоса, краем глаза я наблюдал за наземной жизнью кладбища и теперь с удовлетворением заметил, что мои труды не пропали даром, на мою особу, а точнее, на мою скучающую бутылку обратили внимание два кладбищенских постояльца, устроившие маленький пикничок на только что убранной могиле. Продолжая заниматься своим делом, я разложил на Женином холмике расправленную пачку печенья и положил туда два яйца. Пока я открывал бутылку, две большущие, сварливые вороны уже нагло грызли и клевали поминальный обед. Ну что же, на то она и птичка Божья, философски подумал я, отмеряя себе сто граммов.