Очень скоро Антон вышел на дорожку, ведущую к дому, где он снимал халупу. Когда Антон сообразил, где находится, понял, зачем сюда шел. Не отрывая взгляда от черной, покрытой ряской воды, он замедлил шаг и мысленно попытался объяснить свое появление здесь: ЄТам всего четыре ампулы. Сейчас они мне нужны как никогда. Нельзя лишать себя всего сразу, надо по очереди заполнять образовавшиеся пустоты. Иначе я не выдержу. Это не поражение. Это тактический маневр. Я беру передышку, чтобы постепенно справиться со всеми неприятностямиє.

Он остановился на том месте, откуда, как ему казалось, бросил стерилизатор в воду. Время давно перевалило за полдень. Жаркий воздух, словно закипающая в чайнике вода, уходил вертикально вверх. Мертвая утрамбованная земля будто до предела была насыщена кислородом, и, выходя из нее, он клубился, искажая очертания предметов до неузнаваемости.

Антон бросил кейс в высокую траву, растущую вдоль канала, спустился вниз и потрогал ногой воду. Он не почувствовал её, но содрогнулся от отвращения, когда по ковру из ряски прошла едва заметная волна. Отступать он уже не собирался, поскольку считал, что некуда. Ему необходимо было передохнуть, сойти с дистанции и накопить сил даже для такого простого дела, как отъезд. Он просто не в состоянии был пойти на вокзал, купить билет, а затем неизвестно сколько ждать поезда. Ему казалось, что мир выталкивает его за собственные пределы, и Антон был бы рад покинуть его, но не мог это сделать, не прибегая к помощи морфия. Раздражение его росло. Ключик от спасительной дверцы лежал рядом, в металлической коробке, на дне грязного канала. Нужно было только решиться и прыгнуть. И Антон прыгнул.

Вода тошнотворно пахла канализацией, тиной и имела сладковатый вкус. Антон барахтался посреди канала, остервенело отплевывался и шарил руками и ногами по мягкому илистому дну. Он боялся вставать на ноги, испытывая детский ужас перед засасывающей донной грязью.

Гладкие предметы, на ощупь похожие на стерилизатор, попадались часто. Он выкинул на берег несколько банок и бутылок, причем сильно порезал ладонь о горлышко бутылки. Встав наконец на дно он прополоскал рану и принялся слизывать кровь с порезанной ладони. Вода вокруг него сделалась совсем черной, кровь капала в воду и моментально растворялась в густом маслянистом бульоне.

Он шарил по дну руками, медленно продвигаясь вперед. Тщательно ощупывал каждый найденный предмет, будто толком не знал, что ищет, а ощупав, бросал на дно. Вынырнув, он увидел идущих по дороге мальчишек, услышал смех и крики:

- Смотри, смотри, поймал кого-то. Тащит.

- Во дурак. Он пьяный в жопу.

Антон хотел было встать и наорать на детей, прогнать их, но решил, что только потеряет с ними время да привлечет к себе внимание взрослых, которые неизвестно как отнесутся к его купанию в этой сточной канаве. Нырнув ещё раз, он проплыл над дном метра полтора и наконец нащупал рукой что-то, очень знакомое по форме. Прижав к груди стерилизатор с кирпичом, Антон вынырнул из воды и снова услышал смех, но мальчишки больше не интересовали его.

Антон долго сидел в тростнике, высасывая кровь из раны, и думал, как ему такое могло прийти в голову - бросить стерилизатор в болото. А главное, чего ради? ЄНачать жизнь сначала можно только отыскав это начало, - думал он. - Я чуть было не остался один на один со всеми этими людьми, с их писаными и неписаными законами, с их играми в семью, в карьеру, в мораль. Это все равно что прийти в зоопарк и навсегда остаться там жить, изредка меняя одну клетку на другуює.

Антон открыл стерилизатор и осмотрел его содержимое. Шприц был полон грязной болотной воды; все остальное не пострадало, хотя он волновался, что от удара могут разбиться ампулы.

Закрыв стерилизатор, Антон встал и, пригибаясь, чтобы не было видно с пляжа, пошел вдоль берега. Он добрался до тех мест, где уже не было загорающих. Здесь Антон оставил свои вещи, взял с собой только шприц, иглу и, разбежавшись, головой вперед нырнул в мелкую подошедшую волну. Отплыв подальше от берега, он опустился метра на два под воду и несколько раз промыл шприц водой. На этом стерилизация закончилась. Антона не пугала перспектива подхватить какую-нибудь заразу, хотя это было более чем реально. Он был из тех людей, которые следят за своим внешним видом до первого пятна на одежде, и, как только это пятно появлялось, он вообще переставал обращать внимание на грязь. Мог спокойно вытереть черную от мазута руку о собственный пиджак, если до тряпки нельзя было дотянуться не сходя с места.

Более-менее отмывшись от черной грязи и ряски, Антон выбрался из воды и вернулся в заросли тростника. Там он, торопясь, перетянул себе руку резиновым жгутом и сделал укол. И сразу мир как будто перевернулся, изменилось освещение, в голове у него пронесся черный смерч, который вобрал в себя все его мучения, заботы и боль, - все, что имело отношение к развенчанной им жизни. Антон понял, что больше не хочет возвращаться в нее. Там его больше никто не ждал, тогда как здесь он ни в ком не нуждался. Он вспомнил слова Николая Ивановича, что, если в лесу есть волки, больной заяц обречен, и рассмеялся.

- Больной заяц и так обречен уже потому, что он больной, - сказал он вслух. - И здоровый обречен, даже если это саблезубый заяц о восьми лапах.

Из забытья Антона вывел громкий смех. Он осторожно приподнялся над тростником и увидел своих старых знакомых, которые, вероятно, возвращались от Ниночки. Зураб, энергично жестикулируя, рассказывал коротконогому спутнику историю своей любви.

- Я, бля, уже трусы с неё стянул. Ее мать помешала. - Передразнивая мать, он перешел на фальцет: - Ниночка, Ниночка, что вы там делаете? Я, бля, завтра с ней в лес пойду. - Зураб громко рассмеялся. - Сиськи мягкие-мягкие.

- Я с тобой пойду, - сказал его спутник.

- Э, ты все испортишь, - ответил Зураб. - С тобой она не даст.

Антон проводил молодых людей взглядом, сел, протер глаза кулаками и, вздохнув, сказал:

- С возвращением тебя. Этот мир легко узнать по первому слову первого встречного. И слово это - Єбляє. Магическое слово со скользящим смыслом.

Убрав в кейс стерилизатор, Антон осмотрел свои когда-то белые брюки, сбил щелчком пару листочков ряски, поднялся. На душе у него было пасмурно. Одновременно хотелось есть, пить и плакать. Прежде чем уехать отсюда, Антон решил попрощаться с Еленой Александровной и Наташей. Ему не хотелось встречаться с Александром, но он знал, что в присутствии матери тот не станет затевать склоку.

Антону повезло: как и в первый раз во дворе он увидел Наташу. Он снимала с веревки белье и складывала его в большую картонную коробку.

- Здравствуй, дочка, - громко сказал Антон, подходя к дому. Наташа обернулась, удивленно посмотрела на Антона и заулыбалась.

- Заходи, пропащий, - разглядывая Антона, сказала Наташа. - А мы уже переволновались за тебя. Куда ты пропал с катера?

- Сошел в Пицунде, - ответил Антон. - Хочу попрощаться. Я уезжаю в Москву.

- Что это у тебя за вид? - удивленно спросила Наташа.

- В канаву свалился, - ответил Антон. - Знаешь, какая грязная канава вдоль дороги. Ночью возвращался к себе, впереди шла парочка. К ним пристали какие-то два подонка - пришлось вступиться. Одного я столкнул в канаву, второй меня вслед за ним туда отправил. Ноги в ил засосало, пришлось оставить там туфли. А носки я выбросил. Без обуви они как-то не так смотрятся - это тебе не дома на ковре. Тот, которому я помог, тоже москвичом оказался. Хороший мужик, на Таганке живет. В честь такого случая мы с ним решили выпить, за знакомство. Нашли чачу в каком-то доме - поздно уже было - и не рассчитали. Помню, где-то повесил свой пиджак на ветку, а где - черт его знает. Хорошо хоть москвича встретил, а не москвичку, а то бы и брюки потерял.

- Ты знаешь, - сказала она, - мне почему-то кажется, что мы с тобой знакомы очень и очень давно. За один вечер ты умудрился показать себя со всех сторон. Поэтому я и думаю, что врешь сейчас, как...