Я пробормотал что-то в ответ и стал отступать назад.

- Иди, - сказал я. - Обними маму и всех. Не жди, пока я взлечу. Привет, папа...

Он кивнул, повернулся и начал спускаться к городу. Через минуту с того места, где я стоял, виднелись лишь его голова и рука, поднятая в прощальном жесте.

Я немного переждал. Не больше тридцати секунд, а когда звуки его шагов стали едва слышны, повернулся и побежал. Считал: раз... два... Двадцать пять. Довольно. Я дотронулся до нагрудного кармашка. Автопилот сработал, двигатели ожили. Их звук был достаточно сильным, чтобы его можно было услышать там, внизу. Я упал ничком. Когда машина поднялась метров на тридцать, я нажал кнопку. На мгновение. В мои намерения не входило спалить весь район.

Чудовищная вспышка. Я почувствовал удар и сразу после этого оглушительный грохот, словно одновременно лопнули миллионы натянутых до предела парусов. Меня ослепило. Второй удар. И снова грохот. Абсолютная темнота, в которой закружились несуществующие огоньки. Снизу долетел крик. Все. С этим покончено.

Я не мог ждать. Вскочил и побежал к противоположному краю площадки. Скатился со склона и увидел на облаках отблеск прожекторов. К месту катастрофы спешили спасательные группы.

Я протер глаза, отряхнул комбинезон и быстрым, размеренным шагом направился к ближайшей развилке, где обычно стояли портеры. Сел в первую попавшуюся машину, погасил автоматически включившиеся фары и поехал.

Через тридцать минут в скафандре, с полным снаряжением я стоял во входном проеме атмосферной ракеты. Было без минуты пять. С высоты семнадцати этажей взглянул на город. День. Конечно, дома были невидимы. В одном из них...

Спасательные группы покинули холмы, убедившись, что там им делать нечего. Вероятно, уже готов протокол, из которого следует, что система предохранения оказалась менее надежной, чем расчетная. Собирать было нечего. Не думаю, чтобы искали тело.

Зато дома ... Дверь в помещение генофоров распахнута настежь. Одетый в белое техник торжественно выносит цилиндрический предмет. Второй тащит ящичек с пространственной, стереотемпоральной, как это называлось, записью сознания. Надо думать, они не перепутают банки и не "воссоздадут" вторую маму. Или Лима. Но это, кажется, невозможно. В отличие от авиационной катастрофы.

Я причинил боль маме и отцу. Они чувствуют себя осиротевшими и утешаются тем, что я не страдал. Потом они будут заняты только тем, что происходит в контейнерах, в которые скорая помощь перенесла взятые из дома сокровища. Разумеется, уведомят дежурного по Комплексу. Тот спросит, может ли быть чем-нибудь полезен, потом нажмет нужную клавишу на пульте главной картотеки. О том, что я делал последнее время, там не окажется ни слова. Начальство позаботилось, чтобы обеспечить полную секретность "деликатной миссии".

Мне стало весело, захотелось сбросить перчатки и сплести руки над головой. Запеть. Теперь я займусь пантоматом. Пусть даже десятью сразу.

5 Фотонные объективы ракеты выхватывали из кромешной тьмы глыбы астероидов, пустота заполнялась, но при моей скорости я был во всем этом одинок, как перст. Курс проложили достаточно осмотрительно, однако каждая кривая, хотя бы в одной точке, пересекала плоскость эклиптики. И ни один компьютер не мог предсказать, столкнусь ли я там с каким-нибудь заблудшим метеоритом или другим пакостником, прописанным в пространстве.

Теперешний рейс был третьим по счету. Траектории менялись с каждым полетом, однако не настолько, чтобы заново приспосабливаться к обстановке. Словно это могло иметь значение, если учесть, что впервые - не считая коротких вояжей по надоевшим до чертиков петлям вокруг полигонов-сателлитов - мне приходилось отправляться в пустоту начисто отрезанным от своего мира. С корпуса убраны антенны, выходы бортовой аппаратуры наглухо задраены, корпус непроницаем для электромагнитных волн. В то же время техники до такой степени нашпиговали корабль приборами и различной аппаратурой, что я должен бы лететь не внутри ракеты, а рядом с ней. Невозможно было пошевелить ногой, не зацепившись за что-нибудь.

Третий полет. Двумя предыдущими я был недоволен. Норин и его дружки молчали, но физиономии у них были кислые. Разумеется, они все время "держали" меня на экранах. Во время операции все будет так же, по крайней мере до тех пор, пока я не выйду за пределы действия тахдара.

Я сидел неподвижно, уставившись в лобовой экран, под которым находился приборный блок. Рыскать глазами по углам было некогда. По левую сторону от кресла оставалось ровно столько места, чтобы человек раза в два пониже меня ростом мог добраться до шлюза. В правое плечо упиралась специальная компьютерная приставка, так называемый "живой пилот". Человеческим голосом он сообщал положение ракеты, параметры орбиты, расстояние до цели и другие, не менее захватывающие сведения.

Шлем оплетала сеть проводов. По первому же еще неосознанному сигналу мозга я получал возбуждающее или успокоительное средство. Стоило мне почувствовать жажду, как автомат подавал пить. По мере сгорания определенных веществ в организме он кормил меня. Конструкторы позаботились обо всем. Мне оставалось только смотреть на экраны, непрерывно, не мигая, от старта до финиша, если даже я услышу взрыв или наткнусь на дворец Снежной королевы.

Надо сказать, случались минуты, когда мне начинали мерещиться удивительные вещи. Уже теперь. А ведь полет, к которому я готовился, будет не в пример дольше. Таких у меня еще не бывало. Я переживал то же, что и первые люди, которых смешные металлические сигары несли к планетам-гигантам. Но даже и они не отрывались от Земли, чувствовали ее за спиной, она была в голосах специалистов и друзей, следивших за их безопасностью. У меня были только экраны, приставки памяти и вычислители.

Но Земля мне была ни к чему. Я отрекся от нее. Насколько это соответствовало действительности - неважно. Я собственными руками создал ситуацию, которая говорила сама за себя.

Начинался последний этап полета. Я сидел, напряженно выпрямившись, стараясь не прикасаться к спинке кресла. Сигнальный щит показывал, что все в порядке. В ушах нудно гудел голос "живого пилота", перечислявшего данные.

Прошло еще три минуты, и на лобовом экране появилось изображение базы. Я продолжал снижать скорость. Крутой, слишком крутой вираж. Потемнело в глазах. Ничего не поделаешь - пилот. Фотоником я снова стану только на месте. Если успею.

Второй вираж, незаконченный, перешел в крутую свечу. На долю секунды ракета замерла. Корпус завибрировал. Я опускался вертикально, кормой вниз, и не мог видеть, как раскрываются ворота приемного ангара, составленные из двух полукруглых створок. Сквозь оболочку проник металлический скрип, потом я почувствовал удар амортизаторов. "Скверно", - пронеслось в голове, но меня это не расстроило. Я был на месте.

Прошло десять минут, прежде чем я покинул кабину. Спешить было некуда.

В навигаторской ждал Митти. Увидев меня, расплылся в улыбке.

- Хорошо, что ты уже здесь, - сообщил он с притворной серьезностью. - Pantomat ante portas*. Я тебе завидую. Сидишь себе по нескольку дней в удобном кресле, и никто тебе слова не скажет. Еще немного, и превратишься в философа. А то, чего доброго, придумаешь новый способ жарить шампиньоны. Кстати, о грибах,- продолжал он тем же тоном.- С тобой желает говорить Грениан. Он в диспетчерской.

Чувствовалось, что Митти истосковался по слушателям. Я спросил, уж не подрядился ли он вознаградить

* Пантомат против ворот (лат.).

меня за вынужденную тишину в кабине ракеты. Коротко хохотнув, он все еще продолжал говорить, когда я уже входил в диспетчерскую.

Грениан был один. Он сидел возле компьютера и, похоже, провел в этой позе не один час. Внутри просторного, ярко освещенного помещения он казался старше и ниже ростом. Прошло с полминуты, прежде чем он заметил мое присутствие, с трудом выпрямился, взглянул на меня, встал и направился к приставке сумматора.