С орбиты Трансплутона я спускался по спирали, вычисленной с точностью до долей миллиметра. Я уже не был одинок. В пределах действия генераторов антиматерии, установленных на моей скорлупке, оказалась совершеннейшая из конструкций, когда-либо созданных человеком. Система столь совершенная, что, когда ее действия разошлись с намерениями человека, он не придумал ничего иного, как послать самый малый из своих корабликов, камуфлируя его под осколок старого, обгоревшего камня. И при этом не очень-то рассчитывал на то, что камуфляж спасет пилота. Да и что значил пилот по сравнению с тем, о чем предпочитали не думать даже такие люди, как Грениан!

Единственное, чем я мог воспользоваться, чтобы не промахнуться, - ферроиндукционные датчики. Мои шефы на базе вели себя так, словно это решало дело. Система тренинга, снаряжение, подбор сигнальных программ - все было направлено на то, чтобы не промахнуться. Дальше - уже не их забота. И не удивительно. Они не знали ничего, не могли дать мне ни одного совета, который не сводился бы к материнскому: "Береги себя, сынок". Но на это не отважился даже Митти.

Я сосредоточил все внимание на приборах. Спал по три часа в сутки. Двигался в темпе, который мог повергнуть в меланхолию даже готовящуюся перейти в мир иной черепаху. Момент, когда стрелки ферроиндукционных датчиков дрогнули и застыли в рабочих положениях, я воспринял как событие, долженствующее наступить именно здесь и точно в этот момент. Проворчал нечто вроде "слушаюсь", запустил умформеры и проверил, горит ли контрольная лампочка магнитов. Затем ленивым движением отблокировал прицельные автоматы. Словно так уж важно было, пошлю ли я сноп антиматерии метром левее или метром правее.

Тормозить я не мог. Плыл со скоростью пушинки, летящей над слегка разогретой лужицей. Но я не был пушинкой, и в кораблике моем было шесть тысяч тонн массы покоя. Я столкнулся с панцирем пантомата так аккуратно, что мне мог бы позавидовать стальной слон, которого впустили за завод, где делают пистоны. Весь хитроумный маскарад, радиотишина, отказ от пеленга - все оказалось пока достойным сожаления гротеском. Конечно, после удара я снова взлетел в пространство, словно воздушный шарик, отскочивший от потолка. Удар придал мне ускорение, которому я мог противопоставить только одно: двигатели. Я ударил из главного сопла. Ракета задрожала и зависла, прежде чем бесконечно медленно снова двинуться вперед, точнее, вверх, потому что корпус пантомата, по сравнению с которым мой корабль казался ракетой, садящейся на огромном сателлитном космодроме, висел прямо надо мной. На сей раз удар был слабее. Магниты сработали мгновенно. Наступила неподвижность. Тупо срезанный нос ракеты прилип к панцирю пантомата, будто ключ в хорошо пригнанном замке.

Я переждал несколько секунд. Тишина. Передо мной раскинулось металлическое небо, слегка выпуклый диск размерами с земной космодром. Но все это было там, вне ракеты. Здесь же я видел только огоньки датчиков, серое свечение экранов и глубокую тьму за иллюминаторами.

Впервые за девять недель я сел. Провода диагностической аппаратуры качнулись и последовали за движениями моей головы. Я не спеша сбросил с себя весь этот балласт. Стало немного посвободней. Я протянул руку за спину и включил генератор магнитного поля. Некоторое время следил за движениями контрольной стрелки стабилизатора. Порядок. Долгое пребывание в непосредственной близости от гигантской конструкции пантомата могло кончиться магнитным ударом. Теперь это мне уже не угрожало. Как все по-детски просто. Сейчас я спрошу, в чем дело, прикажу нескольким десяткам информационных комплексов пантомата, из которых каждый превышает размерами Собор Парижской богоматери, чтобы они вели себя пристойно, и еще успею к завтраку вернуться в ракету.

Для начала покончим с тишиной.

Экранировка ракеты либо сделала свое дело, либо вообще никогда не была нужна. Так или иначе, теперь следовало освободиться от нее. Все было продумано до мелочей: достаточно четырех до автоматизма отработанных движений. В действительности это отняло у меня целый час. Я покончил с экраном, потом нажал клавишу пульта и подождал, пока появится новый огонек - ракета раскинула паутину антенн. Меня тут же оглушило. Словно заснув в горном заповеднике, я вдруг проснулся посреди цеха металлорежущих станков. Прошло несколько минут, прежде чем из хаоса перемешавшихся, оглушительных разрядов и потрескиваний я начал вылавливать более или менее связную информацию.

Я сложил кресло. Теперь можно было перейти в грузовой отсек. Размонтировал "живого", притащил пульт связи и укрепил его на прежнем месте. Кабина постепенно принимала нормальный вид. Я опять был на корабле, пригодном для пребывания в полете по меньшей мере одного человека.

В наушниках гремело от кодированных сигналов. Я сел, включил запись и начал слушать. Минута за минутой, час за часом я регистрировал непрерывно идущие сообщения, излучаемые центральным селектором пантомата. Наконец сдался. Аппаратура работала нормально. Пантомат решал проблемы, задаваемые специалистами, отвечал на вопросы, непрерывно поступавшие со всех точек Земли. Если здесь и происходило что-то, что пантомат считал нужным скрыть от своих создателей, то таким способом я не мог узнать ничего. Во всяком случае, не больше тех, кто сидел сейчас в домашних шлепанцах возле даторов.

Я старался сосредоточиться. Можно еще проверить температуру, герметичность панциря, его оболочки, напряженность излучения. Можно вообще заняться множеством полезнейших вещей. Например, спросить пантомат, зачем он это делает. Мое присутствие давно перестало быть для него тайной. Ответ придет мгновенно. "Нуль", - и другого не будет, потому что другой ответ мог бы звучать только так: - "Со страха".

Я осмотрел аппаратуру скафандра. Проверил энергетические блоки вычислителя, лазерного пистолета и рефлекторов. Заблокировал рули, включил внешнюю запись, дистанционное управление и быстро, будто боясь раздумать, открыл люк.

Тишина. Витающие в пространстве голоса, шушуканье звезд, переговоры людей и машин остались позади, в кабине.

Придерживаясь за обрез люка, я выплыл наружу. Подошвы ботинок прилипли к корпусу ракеты. Я сделал глубокий вдох и почувствовал, что не хватает воздуха. Резко, если можно говорить о резкости движений в невесомости, где человек двигается, словно внутри огромного баллона со сжатым газом, подкрутил вентиль. Кислорода было вдосталь. По меньшей мере на двенадцать часов. Экономить незачем.

Я включил рефлектор. На корпусе ракеты зажглись серебристо-белые полосы. Посмотрел наверх. Не дальше чем в четырех метрах надо мной чернела бесформенная масса. Свет увязал в ней, словно в невероятно плотной туче. Панцирь пантомата был покрыт чем-то вроде толстого слоя сажи. Края слегка выпуклого диска разбегались в темноту, только полное отсутствие звезд в пределах видимости свидетельствовало о его размерах.

Я сделал два шага к носу корабля. Остановился. Поверхность панциря качнулась и опасно приблизилась к моему шлему. Словно сама вечная ночь пустоты склонилась надо мной. Мне вдруг показалось, что из-за обитой черным бархатом плиты за мной следят чьи-то глаза.

Я вздрогнул. И неожиданно меня охватил гнев. Черт побери! Просидеть месяц в консервной банке, чтобы добраться сюда, а когда это уже произошло, вести себя так, будто никогда в жизни не видел стартового поля. "Это всего лишь машина, сказал я себе. - Машина. Орудие. Может быть, немного побольше других. Скажем так: универсальное орудие. С ним что-то приключилось. Заржавел какой-то винтик. Надо помочь".

На мгновение я отключил магниты. Поджал ноги и резко выпрямился. Ну, не очень резко. И все равно переборщил. Снова включил магниты и выкинул руки вверх. Магниты сработали. Я застыл на четвереньках, словно приготовившись к старту на стометровку. Несколько секунд не двигался. Неожиданно в ушах прозвучала любимая поговорка Митти: "Самое приятное на свете - не делать ничего, а потом передохнуть..." Я улыбнулся. Если б кто-нибудь сейчас увидел меня, ему было бы о чем вспоминать до конца дней своих. И не только ему. До конца дней своих...