- Что тебе из-под меня надо?

Никогда не видел, чтобы чебуреки ели с середины. Странная дама.

- А расскажи-ка ты мне, друг Инесса, и как можно подробнее, о Сергее, о его жизни и смерти.

Наверное, такая реакция бывает у людей, когда им сзади втыкают шило. Она дернулась и, перестав жевать, открыла рот, показывая плохо прожеванный чебуречный центр. Потом отчаянно замотала головой:

- Не знаю, ничего не знаю. Никакого Сергея не видела!

- А мне казалось, что ты его любила, - попробовал я надавить на чувствительные ее струны. И она разревелась, размазывая по лицу подвальную пыль. Бродяжка натурально плакала. - А кто он такой? - спросил я жестко и строго, по-милицейски, надеясь этим прекратить начинающуюся истерику.

- Сережа Бартов. Из Фрунзе. - Она всхлипывала все реже и реже. - А вы правда не мент?

- Правда. Выгнали меня недавно.

Она, кажется, поверила. Почему-то когда я говорю, что меня выгнали из органов, все охотно и сразу этому верят.

- А зачем вам все это ворошить? Да и боюсь я их. Ну, этих двоих, которые Сережу убили.

- Вот, чтобы не бояться, их нужно поймать. Я тебе могу сказать, только между нами: они, кроме Сергея твоего, еще троих убили. Теперь понимаешь, как это важно?

Она кивнула и присела рядом.

- Мы с ним недолго прожили, месяца два всего. Хотели отсюда уехать на Север, там наняться на работу, квартиру получить. Уже и денег порядочно подкопили. У меня-то с документами порядок, а у него только паспорт остался.

- Как он здесь оказался?

- Приехал на работу устраиваться. Там его сократили. Работала одна жена. А у него двое детей. На шее у жены сидеть не хотел. Рассказывал, что забрал последние деньги и поехал сюда устраиваться. Знакомый тут у него живет или дальний родственник. Шишкой когда-то большой был. А тут его в поезде грабанули, чемодан с деньгами и документами увели. Остался в чем был. Хорошо еще, паспорт в нагрудном кармане лежал.

- А где он?

- У меня. - Она порылась в глубине одежек и достала паспорт. - У меня все было: и документы наши, и деньги.

- Почему же он домой не возвратился?

- Совестливый он. Не хотел обузой домой возвращаться. Мы думали, начнем работать, он половину денег домой пересылать будет. Да вот как вышло.

Я взял аккуратно обернутый паспорт. Убитый оказался Сергеем Владимировичем Бартовым, тридцати пяти лет от роду.

- Инна, этот паспорт сегодня же отдай в милицию. Перешли на худой конец. Продолжай.

- Что продолжать? Лучше его людей не встречала. Родственник этот его хреновым оказался. Указал Сергею, где Бог и где порог. Так и скитался он месяц, пока мы не встретились. Он-то совсем не пил, а с ним и я отвыкать от этой гадости стала. Не могу... - Она застонала, негромко, протяжно, где-то в глубине души. - Как его вспомню и пойму, что его нет, жить не хочется. Дайте еще...

- Расскажи, как все было.

- Зачем вам это все? Зачем?

- Дело в том, что один из убитых - отец моего товарища, и я должен найти убийцу.

- Не знаю, смогу ли все вспомнить. Я все время прогоняла из памяти ту ночь. А то с ума можно сойти.

- Попробуй, Инна.

- Эта ночь с шестого на седьмое пришлась, если я верно помню, на субботу с пятницы. Днем неплохо заработали: помогали кавказцам на рынке разгружать и сортировать овощи и фрукты. Закончили рано. Посидели в парке, купили кое-какой жратвы, а "домой", на чердак, еще рано было идти. Дождались наконец темноты и отправились на ночлег. Часов уже за десять было. Ночлег мы себе на чердачной площадке устроили, там за шкафом вдвоем и спали валетом. Хорошо было, тепло. Сели ужинать в полутьме, снизу, с третьего этажа, лампочка свет немного давала. Я еду разложила там же, за буфетом. А тут хватилась, забыли купить сигарет. Сергей тут же за ними ушел.

Я сижу, слышу, кто-то осторожно поднимается уже на уровне второго этажа. Потом вдруг на третьем погас свет, а шаги все выше и выше. Кого, думаю, нелегкая несет. Шаги мягкие, но массивные. На последнем пролете, который уже к нам ведет, зажгли электрический фонарик.

Думаю, дело недоброе затевается, притаилась, как мышь, еще глубже в свою нору забилась, дохнуть боюсь. А пришедший повел фонариком и выключил его, на верхнюю ступеньку сел. Чего-то ждет.

Минуты через две-три дверь подъезда открылась, тихо так, только пружина тренькнула. Шаги легкие, быстрые, тоже на чердак. Фонарик мигнул дважды, и женский голос спросил: "Ну как?" - "Порядок", - ответил тот, кто пришел первым. "Уже одиннадцать. Пора". - "Пора так пора", - ответил мужик и чем-то зашебуршал, вроде полиэтиленовым мешком. Тут баба говорит: "Посвети". Он включил фонарик, тут я ее увидела. Лет около тридцати, рыжая, волосы длинные. Хорошо сложенная, крепкая вся. Рост небольшой, даже можно сказать, очень небольшой. Там у буфета задняя стенка проломана, хорошо видно. А мужика я не разглядела. Он на нее все светил. Поняла только, что здоровенный детина.

Начала она доставать какие-то баночки, все это на буфете расставляет. Потом разделась до комбинации. Платье другое надела, смешное, такие уже лет двадцать - тридцать не носят. Не пойму, зачем это все. Интересно.

Девка эта зеркало вытащила, велела парню держать и на нее фонариком светить. Напялила парик, волосы под него свои спрятала и заколками закрепила. Парик с такой короткой стрижкой, черный. Стала гримом мазаться. Фотографию еще вытащила. Мужик в одной руке зеркало и фотографию держит, а в другой фонарик.

И вот тут-то Сергей мой, слышу, возвращается. Господи, кто мог подумать, что так все получится! Я б на весь подъезд заорала. Он тихо всегда ходил, осторожно. Но эти двое тоже услышали, замерли. Фонарик детина выключил, а Сергей беспечно идет себе. Свет не включает. Я ни жива ни мертва сижу, боюсь шевельнуться, потом... потом возня была короткая. - Инна затряслась в истерике. Я протянул ей остатки водки, и она, смешивая ее со слезами, выпила. - Сейчас я, сейчас... Сережа вскрикнул, так негромко, как котенок мяукнул, и, наверное, упал. Я тогда не знала, что он уже мертвый. Тут баба зашипела: "Что ты сделал?" А он отвечает: "Зачем свидетель?" И тогда я еще не поняла страшного. Ну а потом заскрипели гвозди - мужик пробой от замка отдирал, на чердак Сережу закинул. После баба докрасилась, домазалась, сказала: "Ну, с Богом". И пошла вниз. А мужик остался ждать. Слышу, звонит в пятую квартиру: "Это я пришла, Андрейка, открывай". Потом дверь захлопнулась и ничего больше слышно не было.

Вернулась она скоро. Все, говорит, порядок. Он ей: "Где ружье?" - "В порядке, - отвечает. - На месте. Сегодня его брать опасно, а завтра-послезавтра в суматохе заберу". Мужик не соглашается. Забирай, говорит, сейчас. "С ума сошел. Я уже дверь захлопнула". Так, ругаясь, она переоделась, и они ушли. Я вылезла, бегом на чердак, а Сережа мертвый. Как полоумная, ничего толком не соображая, с горем пополам я собрала вещи и убежала оттуда навсегда. Когда его в понедельник выносили, я издали смотрела. Тогда же и про жильца пятой квартиры узнала.

Я достал фотографию матери Бориса.

- Тебе знакома эта женщина?

Инна в ужасе отшатнулась, закрыв руками лицо:

- Это она. Уберите.

* * *

О-ля-ля. Дело поворачивалось в другую сторону, не менее, впрочем, скверную. Машины не желали останавливаться; равнодушно обдавая выхлопом, они на скорости проносились мимо. А спешил я очень. Страшно мне не хотелось еще одного трупа. В понедельник в театре выходной - это я знал по доброму старому времени, когда меня выводили в свет.

Ветряной мельницей я размахивал уже на середине дороги. И наконец-то, дай Бог ему здоровья, остановился медицинский "Москвич".

Вихрем я влетел на второй этаж и, памятуя сволочной звонок, постучал в дверь костяшками пальцев. Молчание было полным и безнадежным. Я толкнул дверь на запоре. Торопясь, неаккуратно я совал отмычки, судорожно пытаясь провернуть цилиндрик. Наконец мне это удалось, и я тут же занялся вторым запором - на двери в комнату Ирины. Он уступил скорее. Японский двухкассетник стоял на старом месте. Суетясь, я врубал одну кассету за другой, а их было штук двадцать.