Военным воспитателем у нас был заместитель начальника курсов Л. С. Слепян, человек интереснейшей биографии. Службу он начинал когда-то инструктором-наездником и ветеринарным фельдшером. Будучи корнетом лейб-гвардии гусарского полка, на германском фронте заслужил четыре Георгиевских креста и золотую медаль "За храбрость". После очередного ранения его признали негодным к службе в кавалерии и направили в обоз, но там он не усидел, упросил, чтобы его перевели в авиацию летчиком-наблюдателем. И здесь он сумел проявить себя, получил Георгия с лавровой ветвью - одну из высших наград в царской России. В Октябре Слепян безоговорочно перешел на сторону революции, по рекомендации большевистской группы его избрали командиром авиаотряда. Когда немецкие войска захватили аэродром, он уничтожил все самолеты, склады, чтобы имущество не досталось врагу. За это кайзеровцы приговорили его к расстрелу. Товарищи помогли бежать. В 1918 году Слепян со своей боевой группой охранял Кремль, часто встречался с В. И. Лениным. Потом снова командовал авиаотрядом, а затем воздушным флотом Северного фронта. За боевые дела был награжден орденом Красного Знамени.

Стройный, щеголеватый, всегда веселый, он был нашим всеобщим любимцем, хотя нерадивым от него крепко доставалось. Слепян придирчиво следил за нашей учебой, охотно помогал отстающим. Но больше всего нам нравилось, когда по вечерам он приходил в нашу комнату и рассказывал о фронте, о летчиках. Между прочим, от него я впервые услышал об С. В. Ильюшине. В гражданскую войну будущий выдающийся конструктор возглавлял авиационно-ремонтный поезд и уже тогда проявлял пытливый ум, неуемное стремление совершенствовать технику.

Слепян пытался обучать нас военному делу, добивался военной выправки. Он настаивал на введении строевых занятий, но начальник курсов сдерживал его.

- Шагистике и в частях научат,- говорил Хондошко,- Наша задача - сделать их хорошими специалистами.

Вскоре, однако, мы получили урок, который заставил начальника пересмотреть свои взгляды.

В начале 1922 года в Петроград приехал главком Красной Армии С. С. Каменев. Мы о нем много слышали. С его именем были связаны многие победы над белогвардейцами н контрреволюцией.

Зная о том, что главком внимательно следит за работой военных учебных заведений, наше командование приказало навести порядок в помещениях. Хондошко вызвал меня:

- Сегодня ты дежуришь?

- Я.

- Переоденься. И следи в оба. Никого, слышишь, никого дальше лестницы не пускать. Прибудет главком, и его не пропускай, пока меня не вызовешь.

- Будет сделано,- ответил я.

Товарищи одели меня в бушлат и бескозырку - обмундирование в то время исправно получали только курсанты-моряки. Поверх гражданских брюк я намотал черные обмотки.

- Сойдет,- решили ребята.

И с винтовкой в руках я встал у дверей в промерзшем насквозь вестибюле.

Вечером появились три командира - стройные, отлично одетые, с яркими поперечными полосками на шинелях. Вслед за ними вошел плотный, с седыми усами человек в бекеше и с шашкой на узком ремешке. Помня указание начальника курсов, я штыком преградил дорогу.

- Ваш пропуск!

Гость удивленно оглядел меня:

- А вы знаете, кто я?

- Знаю, но у нас без пропуска входить нельзя.

Главком нахмурился:

- А образец пропуска у вас есть? Покажите мне его.

Я растерялся. Пропусков у нас вообще не было...

- Вызовите разводящего,- приказал главком.

Облегченно толкаю дверь в бывшую швейцарскую, где отдыхали караульные. Оттуда выскочил курсант Василий Кузнецов, служивший солдатом еще в царской армии. Чеканным шагом он подошел к главкому, четко доложил о порядке в карауле.

Лицо главкома немного смягчилось.

- Молодец, сразу виден бывалый боец.

Но все испортил начальник курсов. Выйдя на лестничную площадку второго этажа, он крикнул:

- Внимание!

- Что за команда? - спросил главком.

- Так принято у нас в авиации.

- Слышите: "У нас в авиации!" - повернулся главком к сопровождавшим его командирам.- А я думал, в авиации такие же порядки, как во всей Красной Армии. Между прочим, я впервые вижу, чтобы командир встречал начальство с площадки второго этажа. Вы бы уж еще выше - на третий забрались. Для солидности...

Главком приказал вызвать начальника военных учебных заведений Джикия (впоследствии возглавившего строительство Волховской гидростанции). Вместе они обошли все помещения. В старательно прибранных комнатах курсанты трудились над чертежами. Побеседовав с нами, главком спросил Хондошко:

- Почему люди у вас одеты во что попало?

Начальник объяснил, что курсы, по существу, еще никому не подчинены и поэтому вещевого довольствия не получают.

- Что, они и в вашу систему не входят? - спросил главком у Джикия.

- Нет. Они же авиационные...

- А разве авиация существует отдельно от Красной Армии? Запомните: с нынешнего дня курсы подчинены вам, и вы лично отвечаете за порядок в этом очень важном для нас учебном заведении.

С того дня в нашей жизни многое переменилось. Мы получили кое-что из обмундирования. Улучшилось питание, хотя по-прежнему жили мы и в голоде и в холоде: страна поднималась из разрухи. На курсах был наведен образцовый воинский порядок.

Большое место в нашей учебе занимали практические занятия. Учебное летное подразделение курсов базировалось на окраине города в районе Новой деревни. Здесь, в ангаре, инструкторы вместе с нами разбирали и собирали видавшие виды трофейные самолеты. Были у нас и отечественный самолет "Лебедь", и летающая лодка конструкции Д. П. Григоровича. Эти машины строились на заводе "Красный летчик", куда мы тоже ездили на практику. Завод небольшой, по существу полукустарные мастерские. Ни о каких конвейерах тогда, конечно, не мечтали, самолет собирался просто на деревянных козлах, установленных на площадке-стенде. Сюда же доставлялись из соседних цехов готовые части машины фюзеляж, крылья, хвостовое оперение, шасси, двигатель. Так создавалось несколько машин в месяц. Мы работали с энтузиазмом, входя в состав рабочих бригад, собиравших самолеты.

Как-то весной мне и Горбунову сказали:

- Завтра с утра отправляйтесь на аэродром.

Добирались, как всегда, на трамвае. В ангаре оделись в комбинезоны, выдали нам и очки, и толстые пробковые каски.

- Сегодня вы летите.

Помогаем механикам выкатить на взлетную площадку "Вуазен", старенький аэроплан французской конструкции - колымагу на четырех колесах. Открытая кабина его балконом выдвигалась впереди двух крыльев, расположенных одно над другим и скрепленных вертикальными стойками, множеством плоских металлических расчалок, острых, как ножи. Звездообразный с водяным охлаждением мотор располагался позади крыльев и вращал толкающий винт.

И вот мы в самолете. Летчик сел впереди нас, мотор оглушающе взревел, все вокруг затряслось, запрыгало. Когда взлетели, трясти стало меньше. Оглушенные шумом мотора и свистом ветра в расчалках крыльев, мы летели над Петроградом! Внизу проносились крыши домов, серо-голубая лента Невы. Высота, метров двести, и скорость, сто километров в час, ошеломили нас. Внизу все казалось нереальным. В груди холодело от страха. Не успели мы сколько-нибудь прийти в себя, как земля стала приближаться. Все четыре колеса самолета коснулись травы, летчик изо всех сил потянул на себя рычаг тормоза, раздался визг, скрежет. Машина остановилась, мм выбрались на землю, взволнованные и счастливые.

Летчики соседней истребительной эскадрильи поглядывали на нас с улыбкой.

- Ну как, увидели небо?

- Нет,- признался Горбунов.- Больше вниз смотрели.

- Эх вы, вояки!

Мы не обижались на дружеские шутки пилотов. Это были заслуженные воздушные бойцы, летали они на новейших по тому времени самолетах. А командовал ими военлет А. Кожевников, впоследствии крупный авиационный военачальник. Летчики относились к нам хорошо, охотно помогали советами, делом.