- Мама, он, кажется, к нам идет, - прокомментировала Наташа.

- Я вижу, - спокойно отозвалась женщина, - прекрасно вижу. Интересно, что у него с машиной стряслось. - И добавила, на всякий случай. - Судя по выражению его лица, он не шибко разбирается в них.

- Зато имеет, - парировала Наташа.

В этот момент они услышали звонок от калитки. На мгновение обе замерли; первой очнулась женщина и решительно сбросив с себя оцепенение, пошла к выходной двери.

- Я открою, - сказала она дочери. Та пожала плечами, но спохватившись, что ее могут и не заметить, добавила:

- Хорошо, я буду с большим интересом наблюдать за вашими переговорами.

Женщина усмехнулась, вышла на крыльцо и, торопливо пройдя по выложенной плиткой дорожке, отперла калитку.

- Простите, - спросил ее робко мужчина, одетый в черный с легким сиреневым отливом костюм. - Вы не могли бы разрешить мне позвонить от вас в мастерскую? У меня с машиной что-то.

Конечно, зрелище это было впечатляющее, достойное запечатлевания, если не художником, то хотя бы фотографом на долгую память: момент встречи некоего господина из "линкольн-континенталя" с известной всему городу Тамарой Игоревной Глушенко, которая, как помнится заинтересованному читателю, была интервьюирована в апрельском номере журнала "Профиль". Вот и еще один материал для того же журнала. Что поделать, в мою бытность "юношей бледным со взором горящим", за что я только не брался. В том числе и за должность метранпажа, а уже много позднее, и шофера. С этого же, последнего, я и начинал карьеру на нынешней моей работе у славного моего шефа.

Обо всем этом я вспомнил именно тогда, перелистывая журнал "Профиль", читая исключительно сентиментальную статью внимательнейшим образом разглядывая фотографии Тамары Игоревны и Наташи.

Вечером, чтобы отвлечься от порядком измучивших подкорку головного мозга мыслей, я набрался наглости и впервые в жизни переступил порог казино.

Одно последовало за другим, я так понимаю. Вообще, мой приезд, вернее, возвращение в город следует рассматривать как целую цепочку все более и более решительных поступков, расходящихся в представлении обывателя с образом, настоянным веками, среднестатистического "серого человека". Кажется, мне удалось от этого образа бежать в самом деле. Я очень надеюсь на это. Эти мои поступки - один безумней другого, давали мне что-то, что я понять был не в силах, но ощущал по их вине самое порой неожиданное и в том числе - и, прежде всего - снятие неких душевных, моральных или еще каких-то тормозов с моего восприятия мира. На второй день пребывания в городе, я совершенно перестал бояться, более того, я стал отчаян, но хладнокровен. Я успокоился, но во мне зажегся новый, неведомый ранее азарт, ну разве что сравнить его с моим непостижимым желанием вернуться сюда; и хотя я трясся всю дорогу, а на вокзале шарил взглядом по сторонам как прижатая к стенке мышь, но едва совершил некое разумное действие, едва приобрел газеты, прочитал первые и последние страницы некоторых из них, едва въехал в гостиницу, как неожиданное успокоение снизошло как благодать на меня. Я почувствовал себя иным человеком, немного прежним, но в чем-то разительно от него отличающимся. Может быть, дремавшим где-то в неведомых глубинах моего собственного я, пока воздержусь от ответа на вопрос. Пока все это мне нравится. И пока, что, без сомнения, самое важное, я себя контролирую. Хотя, по-прежнему, все идеи, приходящие в голову, идут непосредственно от моего nuovo magistro, или как его там еще.

То, что я отправился в библиотеку - непосредственно моих рук дело. Был у меня добрый старый набор планов на несколько дней вперед, от которых и на душе становилось приятно и некоторые, из которых я вынашивал очень уж с давних пор.

Другое дело, что за невинным посещением последовало совсем иное. Конечно, я привык к собственной решимости в некоторых вещах, вольнодумству и вольноопределяемости, приобретенных за последнее время, начиная с первых дней работы на моего нынешнего шефа и кончая тем поступком, но не настолько даже, чтобы захотеть воплотить в жизнь новую свою-его идею. Хотя, если честно, он меня все же соблазнил.

Я боюсь, что кто-то посчитает меня шизофреником, совершенно напрасно; все происходит исключительно оттого, что я так и не научился необходимой точности в передачи своих мыслей. Вот и сейчас, говоря о nuovo magistro, я подразумеваю некий список желаний, который ранее, после того самого приснопамятного действа не приходил мне в голову вовсе; вернее сказать, он там присутствовал, как должно быть и у всякого нормального человека, но на вторых, если не третьих ролях, а я, занятый иным и не замечал его совершенно, да если бы заметил - ничего особенного не случилось бы. Ведь дело не только в пришедшей на ум мысли, но и в том состоянии духа, чувств, что способны воплотить ее в жизнь. Как ни странно, у меня данное состояние неожиданно образовалось, смею надеяться, надолго. Бороться с ним, не исследовав его возможностей, глупо, так что мой зуд над журналом "Профиль" в библиотеке следует отнести к глубинному самокопанию; а последующие действа - к постановке одного очень заманчивого хорошо отрепетированного и продуманного в мелочах эксперимента, как над собой, так и над отдельными представителями окружающих меня людей. В частности тех, кто присутствовал в казино "Прилив" в тот вечер, когда я заглянул туда.

Вход внутрь заведения стоил всего ничего; один из охранников занес мои паспортные данные в огромную амбарную книгу, второй прошелся по мне металлоискателем на предмет обнаружения оружия, но ничего, кроме связки ключей, обнаружить ему так и не удалось. Задержали они меня сравнительно недолго, уже через несколько минут - конечно же, невообразимо томительных, - я оказался в небольшом зале, куда меня буквально впихнул охранник. Два рулеточных стола, вокруг них - человек десять игроков, восседающих на мягких стульях, обтянутых красным атласом под цвет окружающего пространства. По краям - несколько ломберных столиков человека на четыре каждый, загруженные донельзя, понятия не имею, что за карточные баталии разыгрывались за каждым из них.

В том же зале я обменял небольшую сумму наличных на фишки разного достоинства, минимальной оказалась ставка в десять рублей, поигрывая разноцветными блестящими кружочками, я подсел за ближайший к выходу стол.

Игра моя была недолгой. По разным причинам - я не хотел и боялся засиживаться за темно-зеленым столом, невообразимо манившим и столь же пугающим шелестом рулеточного круга, звонким перестуком шарика, пущенного уверенной рукой против движения колеса и шебуршанием фишек, расставляемых в причудливых комбинациях и количествах на сукне.

Поставив пару раз на черное, затем на красное я ровным счетом ничего не получил взамен, кроме убеждения, что еще раз и пора сворачиваться и незаметно удаляться. Однако следующая моя фишка выиграла один к шести. Я поставил еще раз точно так же и снова оказался в выигрыше. Горка разноцветных пластмассовых кругляшей подле меня подросла. Должно быть самый их вид, их количество здорово вывели меня из состояния душевного равновесия, я поставил снова на красное, приличную сумму, снова выиграл и торопливо удалился из зала, едва не забыв обменять фишки на банкноты. Спустя мгновение разгоряченное лицо мое уже обдувал колючий августовский ветерок, принесший запах пожухлой листвы. Я долго разглядывал беззвездное небо в легкой туманной дымке, наконец, очнулся, будто от сна, тряхнул головой и поспешил в гостиницу.

Странно, что я выиграл, раньше мне не везло даже в лотерею, на которую я по молодости ставил большие надежды, покупая порядочное количество билетиков. Обычно играл в "5 из 36", старательно ставил крестики и всякий раз обнаруживал, что и в этот раз фортуна смотрит на меня филейной своей частью. Я пробовал еще и еще раз и все с тем же результатом, сказать, что мне совсем не везло, значит, лишиться образа "серого человека", чтобы этого не происходило, судьба подбрасывала мне рублевые выигрыши, когда совпадал номер серии и лишь в самом крайнем случае, нечто большее, когда совпадали три номера.