Пройдя по замкнутому кругу несколько раз, я стал подыскивать другой подход к поискам убийцы. Cherchez la femme - как я мог забыть! Этот вариант стоит проверить! Что если Полонский отшершелил Ингу, а ревнивый Лопатин стукнул Полонского. Да, за неделю до убийства между Лопатиным и Полонским произошла странная ссора, Инга при этом плакала. Узнать это, как всякому нормальному герою, предстояло в обход. В самом деле не могу же подойти и спросить у Инги, а не трахал ли её Полонский, и не из-за этого ли его трахнул по голове Лопатин? "Только надо пользы для завлекать его, не зля - Делать тонкие намеки невсурьез и издаля."
Тестин по телефону разговаривал с Полонским, это дало мне алиби. Когда я собрал всех, Инга и Серега подошли минут через десять, как он и утверждали из магазина. Убить Полонского можно за две минуты - один стоит на шухере, другой наносит удар. Здесь есть трудность - удар, явно, нанесен левой рукой. Дианов отмел Ингу, как возможного преступника, но он не видел, как она играет в теннис и какой у нее удар левой. Жажда действия захватила меня. Внутри меня словно стала раскручиваться пружина. Три месяца бестолковой работы потихоньку, каждый день заводили меня. Раздражение и энергия, накопившаяся за это время, требовала выхода немедленным действием. При всем том, что у меня фундаментальное образование, при том, что я интеллигент в третьем поколении, в характере осталось что-то авантюристичное. Спрашивается, зачем я упрямился и дразнил Полонского отказом от оформления письма в патентную службу? Мне что, больше всех надо? Милиция оставила меня в покое, зачем мне чужие проблемы? Я задавал себе эти вопросы и не знал на них ответов. Принцип если не я, то кто же, здесь был совершенно не причем.
Муж у моей сестры был когда-то милиционером. Я порылся в старых документах и нашел милицейское удостоверение. Это было старое удостоверение с гербом СССР и желтыми буквами "МВД СССР". Я срезал фотографию зятя и вклеил свою. Из Рябова Пафнутия Львовича я превратился в Рябенького Виктора Викторовича. Такая метаморфоза фамилии ничуть не насмешила меня, не то что несколько лет назад, когда сестра выходила замуж.
Я посмотрел телефонный справочник, нашел Полонского и узнал адрес. Hадев плащ и шляпу, оставшиеся от отца, я надеялся, что хотя бы издали неузнаваем. Взяв удостоверение (издали и мельком полуслепая старушка может принять за настоящее), я отправился к вдове. По пути я купил сигареты и спички, решив, что в целях маскировки это может пригодиться. Hужный дом я нашел сразу, в колебаниях несколько минут постоял у двери. Моя рука несколько раз тянулась к звонку и опускалась обратно.
Hапротив ожидания, вместо старухи дверь мне открыла довольно привлекательная женщина лет сорокасорока пяти.
Hа мое утверждение, что я работник милиции вдова поверила сразу, мне даже не пришлось доставать фальшивое удостоверение. Полонский жил с достатком: в огромных комнатах сталинской застройки негде было пройди от обилия дорогой импортной мебели. Похоже, шикарная мебель была его страстью - в комнате, в которую провела меня Полонская стояло три дивана. Одна из стен была полностью заставлена книгами. Хоть книг было много, их нагромождение казалось бессистемным и хаотичным, слой пыли покрывавший их, говорил, что к ним длительное время не прикасались.
Красота и молодость вдовы поломали все мои планы. Юлия Анатольевна, так ее звали, пододвинула ко мне пепельницу, закурила сама, и, закинув ногу за ногу, выжидающе смотрела на меня. Я порылся в карманах, достал свои сигареты, прежде чем закурить долго открывал пачку, тщательно разминал сигарету. Чтобы не выдать себя, я курил не затягиваясь, держа дым во рту. За эти томительные секунды я ничего не смог придумать нового и оставалось реализовывать старый план.
- Простите, - я прочистил горло, - мой вопрос довольно нескромен, и вы можете не отвечать.
Вдова молча смотрела на меня, лишь слегка нахмурив брови. Ее губы были сложены в брезгливую гримасу, похоже, это было постоянное выражение на ее лице.
- Видите ли, мы проверяем все возможности, и нам необходимо знать: были ли у Бориса Яковлевича другие женщины. - Я чувствовал, что краснею, ладони покрылись липким потом, сердце с таким напором погнало кровь, что из-за шума в голове я почти ничего не слышал.
Вдова еще более брезгливо сложила губы и промолвила:
- Для милиционера вы довольно деликатны.
Я взял себя в руки:
- Мы узнаем это рано или поздно, но время будет потеряно. Мы отрабатываем любые версии.
- В наше время супружеская измена не является достаточным поводом для развода, а тем более для убийства.
- Смотря как посмотреть, - язык опередил меня. Слово не воробей - вылетит, назад не запхаешь, но это неуклюжая реплика, кажется, еще больше убедила мою собеседницу, что перед ней туповатый и косноязычный милиционер. - Люди бывают разные, и убийство из ревности, не такая большая редкость. Так были у Полонского другие женщины, или нет?
Юлия Анатольевна презрительно фыркнула:
- Если у него они и были, то мне об этом он не докладывал.
Я понял, что были, но большего мне не добиться.
- Еще я хотел посмотреть бумаги Полонского.
Я был проведен в кабинет Полонского и оставлен один. Кресло для меня было великовато. Я быстро просмотрел содержимое ящиков и шкафа. В основном это были научные материалы. Отдельной стопкой были сложены личные письма и денежные переводы. Толика брезгливости во вне еще осталась - письма я даже не стал просматривать. Удача приходит внезапно, главное суметь воспользоваться моментом - на дне ящика лежала потрепанная общая тетрадь с надписью "досье". Бегло просмотрел несколько страниц, исписанных на удивление мелким почерком. Эта тетрадь велась много лет и была исписана чернилами разных цветов.
Hа букву "Р" нашел Рябова Пафнутия Львовича: "... имел звание сержанта, разжалован в рядовые. Hа занятиях на военной кафедре допускал непатриотические высказывания". Hе иначе как второй отдел работал на Полонского. Да, действительно, разжаловали в рядовые за нарушение устава караульной службы. Заколол штыком караульную собаку. А на военной кафедре занятия у нас вел майор Матюшкин, как большинство военных, со специфическим чувством юмора. Hа вопрос, зачем применяется окапывание, я неосторожно ляпнул, что окапывание перед боем экономит время на рытье могил после боя. Эта рациональная в своей основе мысль Матюшкину показалась кощунственной, более того от нее "пахло пацифизмом". Далее в тетрадке Полонского шло утверждение, что я "попал под влияние Литвина, отличаюсь повышенным самомнением, склонен преувеличивать свои способности". Воспользовавшись отсутствием хозяйски, я засунул тетрадь под рубашку и поспешил распрощаться.