Над обрывом виднелись крыши домов - тех, с которых мы только что сняли антенны. Выше всех казался старенький дом Василия Зосимыча, потому что он стоял к обрыву ближе других. Белый дым вертикально поднимался из труб. Все смотрели вверх, и белый пар струями поднимался между поднятых воротников.

- Ну что ж... годится! - сказал оператор, распрямляясь!

Годится!

Я ликовал. Ведь это я убрал антенны, которые могли всё испортить, именно я, пускай об этом никто почти не знает!

- Так. Где делаем прорубь? - Яков Борисыч вышел вперёд.

- А есть уже прорубь, - неожиданно для себя проговорил я.

Все посмотрели на меня.

- Там, за этим мысом. - Я махнул.

- Поехали, - подумав, сказал Яков Борисыч.

Мы обогнули мыс и подъехали к проруби. Все вылезли снова, оператор вытащил свою камеру, треножник, согнулся, подвигал вделанную в камеру маленькую поперечную ручку.

На обрыве был виден дом Василия Зосимыча и ещё два дома с этой улицы.

В трёх шагах от нас дымилась чёрная прорубь.

- Нормально! - откидываясь, сказал оператор.

- Молодец, мальчик! - Яков Борисыч положил мне руку на плечо.

Мы сели в автобус. Я был горд. Я посмотрел на Зиновия - и он мне дружески подмигнул.

Вернувшись обратно, Яков Борисыч, Зиновий и оператор ушли в комнату совещаться. Я, ожидая их решения, ходил в коридоре. Наконец Зиновий вышел.

- Ну... что? - спросил я.

- С тобой пока неясно... Надо поговорить.

- Так давайте - поговорим!

- Да? - Зиновий посмотрел на меня. - Ну, пошли.

Мы вошли в комнату Якова Борисыча.

- Вот, Яков Борисыч, - сказал Зиновий, - предлагается на роль Стёпы.

Яков Борисыч долго смотрел на меня.

- Ну-ка... подвигайся чуть-чуть, - сказал Яков Борисыч.

- Как?

- Ну, станцуй что-нибудь! - сказал Зиновий.

- Вальс! - закричал я.

- Стоп, стоп! - сказал Яков Борисыч, когда я случайно чуть не сшиб телевизор.

Они с Зиновием пошептались.

- Ну, покажи что-нибудь... какую-нибудь мимическую сценку.

- Мимическую?.. Борьба с удавом!

Я стал показывать.

- Стоп!.. Стоп!.. - закричал Яков Борисыч. - с Удавом ты вообще весь дом нам разнесёшь.

Они ещё пошептались.

- Ну, прочти что-нибудь.

- "Бородино"!

- Не надо! - сразу сказал Яков Борисыч.

Они снова шептались, потом Зиновий взял меня за плечи и вывел в коридор.

- Ну как? - спросил я.

- Понимаешь, - сказал Зиновий, - основная твоя сцена - с лошадьми. Боится он, что ты с лошадьми не справишься!

- Кто?.. Я?!

Не одеваясь, я выскочил во двор, задыхаясь, добежал до конюшни, промчался мимо удивлённого Жукова, взнуздал и вывел из денника породистую Красотку, с перегородки залез на неё, проехал по коридору, ногой открыл обе двери и выехал на мороз.

Два круга я объехал рысью, потом заставил Красотку скакать и резко поднял её у крыльца, на котором - я уже видел - стояли Зиновий и Яков Борисыч.

Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.

- Молодец... далеко пойдёшь! - сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.

После обеда было собрание - и Яков Борисыч представил меня группе.

- Вот... прошу любить и жаловать... новый исполнитель роли Степана.

- А Чудновский?

- Чудновский отпал, - сказал Зиновий.

Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость - участие в их фильме... Не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.

Мы вышли из красного уголка с Зиновием.

- Да-а-а, - задумчиво говорил Зиновий, - всё-таки суровая это вещь сцена в проруби!

- В какой... проруби?

- Ну, "в какой", "в какой"!.. Которую ты нам показал!

- А какая там сцена?

- Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.

- А зачем? - Я разволновался.

- Ну, совесть его замучила. Понимаешь?

- А когда мне нужно будет это делать?

- Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?

"Не я... Но всё равно - зачем?!"

- А нельзя по-другому?

- Как по-другому? - недовольно спросил Зиновий.

- Ну, заменить. Чтоб он не гибнул...

- А на что заменить? На борьбу с удавом? - Зиновий усмехнулся.

- Точно! - обрадовался я.

- Или, может, на "Бородино"? - сказал Зиновий. - Добегает до проруби, читает с выражением "Бородино" - и идёт обратно!

- Хорошо бы! - сказал я.

- Нет уж! - сказал Зиновий. - Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!

- Имею! - вдруг сказал я. - Однажды, летом ещё... смотрел я на улицу из окна. Вдруг - скрип! - "Москвич" резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами - бац, бац! - того человека, который перед капотом "Москвича" оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот - поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.

- Так, - сказал Зиновий.

- А летом тоже... в Петергофе... садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё: что все, мол, гуляют, кто с кем, а она - с отцом! И вот посидела она так неподвижно, потом вдруг достаёт - со вздохом - шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.

Зиновий удивлённо смотрел на меня.

- Вот видишь! - наконец сказал он.

- Ну, так там... ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!

- Ладно, - сказал Зиновий, - не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.

- А что о себе? А какая у меня роль?

- У тебя тоже - будь здоров! Ты спасаешь людей во время пожара.

- Во время пожара?

Я вспотел.

Вот это да! Вот это день!

- Ну, хочешь, вот почитай - режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.

Вот что там было:

________________________________________________________________

No кадра Объект План Содержание кадра и текст Музыка

Шумы

________________________________________________________________

100 Конюшня Общ. Ночь. Здание конюшни. Музыка

Натура с Над крышей пламя. По- No 6

достройкой является Стёпа. Реши

тельно бежит к конюшне,

распахивает ворота, вбе

гает. Через некоторое вре

мя выскакивают испу

ганные лошади. За ними

верхом выезжает Степа.

101 - " - Крыша конюшни рушится, Музыка

взмывает столб пламени. No 2

________________________________________________________________

Вот это да!

Я разволновался.

Нет... Так нельзя... Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.

- Повезло тебе, - сказал Зиновий, - в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!

- А сразу же что... я выскакиваю - и крыша падает? А не может быть...

- Нет. Ничего не может, - сказал Зиновий. - Не первый раз такие сцены снимаем.

- Но крыша обрушивается ведь. Вдруг...

- Никаких "вдруг". Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?

- А что ж, конюшня сгорит?!

- Ты что ж думаешь, мы эту конюшню жечь будем?

- А какую?

- Есть там в лесу старый телятник... достроим немножко - и сожжём!

Вот это да!

- А разрешили?

- Разрешили.

- А вдруг лес загорится? - спросил я.

...Своими "ненавязчивыми" вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.

Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?

"Да, - думал я, - конечно... Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать, и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, - пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально, только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола? - подумал я. - Воин... который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии... плюс осаждающие взяли бы город!"