Мы шли по коридору, и вдруг Ратмир влез прямо в стойло к Буяну, взял его за длинную морду и стал гладить чёлку на широком его лбу.

- Ну... ты смело! - переводя дыхание, сказал я, когда он вылез. Умеешь, что ли, с лошадьми обращаться?

- Немножко, - сказал он.

- А откуда? - спросил я.

- Да занимаюсь в конноспортивной школе, - как бы между прочим, сказал он.

Я обомлел.

Занимается в конноспортивной школе, о которой я столько мечтал, и говорит об этом так, абсолютно просто!

- А... где она? - спросил я.

- Школа? В Пушкине, - сказал он.

- В Пушкине?! - удивился я. - Как же ты... каждый раз туда ездишь?

- Всё значительно проще, - он улыбнулся, - я же ведь и живу в Пушкине.

- Ну?! А где?

- В Софии.

Вот это да! Я же всё детство прожил в Пушкине, в районе, который называется София.

- Я же там жил до семьдесят третьего года!

- Да? А я приехал в семьдесят третьем!

Взволнованные, мы пошли по коридору, вышли на улицу. Я даже не надел шапку, было почему-то жарко, хотя градусник на стене показывал минус двадцать.

Я увидел по тени на стене дома, что от головы моей идёт пар.

- А пойдём... в оранжерею?! - сказал я. - Знаешь, какие тут оранжереи?

- Хотелось бы сначала немного поесть, - виновато улыбнувшись, сказал он.

Как я мог об этом забыть! Ведь он же, наверно, как выехал рано утром из города, ничего не ел!

Мы пошли к столовой, но до обеда было ещё далеко, ничего не готовилось.

- А пойдём ко мне пожрём, - сказал я. - Папа на работе, а между окнами - я видел - какая-то рыба!

Мы пришли в лабораторию, я распахнул дверь в отцовский кабинет, залитый солнцем.

- Папа! - сказал я. - Можно, вот мы с Ратмиром съедим твою рыбу, между окнами?!

Сморщившись, отец недоуменно смотрел - какую рыбу, почему между окнами?! - потом, отвлёкшись от своих мыслей и сообразив, кивнул.

Мы примчались ко мне домой. Я встал на стул, открыл форточку, залез, напрягшись, между стёклами рукой. Тёплый воздух у форточки дрожал.

Я отодрал с рыбы примёрзшую бумагу, потом мы долго отмачивали рыбу в холодной воде. Потом пошла сильная вонь.

- Ничего... это бывает! - вежливо сказал Ратмир.

Он с интересом осматривал квартиру.

- Вы только с отцом здесь живёте?

- Нет... соседи ещё... Я, вообще-то, в городе живу. А он теперь здесь, отдельно. Понимаешь?

Ратмир кивнул.

- А здесь что, колхоз? - сказал он, слегка меняя тему.

- Да нет! - сказал я. - Здесь селекционная станция, понимаешь? Здесь сорта выводят более лучшие! Понимаешь?

- Ясно, - сказал Ратмир.

- А папа мой знаешь кто? Он - профессор! Знаешь, сколько он зарабатывает?.. Ого!.. А дедушка мой знаешь кто? Академик!.. Только он тоже отдельно от бабушки живёт.

- Ну, варим? - перевёл разговор Ратмир.

- Сколько варить-то? - спросил я через полчаса.

- Вари, пока глаза не побелеют.

- А она глаза закрытыми держит!

Мы развеселились. Потом пришёл с работы отец, мы его угостили рыбой.

- А можно, у нас Ратмир останется? - спросил я.

- Можно. Только ти-ха, - сказал отец.

Но мы не могли успокоиться и даже ночью не могли остановиться. А чем тише стараешься смеяться, тем громче почему-то выходит... И, честно говоря, я был счастлив: опасная съёмка была позади - и я нашёл друга!

- Чего вы, черти полосатые, всю ночь хохотали? - входя к нам утром, сказал отец, но чувствовалось, что он доволен.

Мы доели нашу рыбу и помчались в группу.

- Ну что, дружки? Подружились? - улыбаясь, встретил нас у крыльца Зиновий. - Но сами ведь понимаете: только один из вас остаться-то может.

- Где? - Сначала я не понял.

- Ну... у нас, - смутился Зиновий. - Роль-то у нас одна... мальчика Степана. Сначала Ратмир намечался, потом вдруг ты... появился.

Я похолодел.

Потом я повернулся к Ратмиру.

По его лицу я сразу почувствовал: он знал всё с самого начала, но не мог никак мне это сказать.

Мне снова стало жарко. Я снял шапку.

Вот это да! Рискуешь тут, снимаешься в огне, потом приезжает другой и тебя отстраняют!

Тут вышел Яков Борисыч. Я застыл. Я ждал: к кому он подойдёт? Он подошёл ко мне.

- Ну что... расстроился? - положив руку мне на плечо, сказал он.

- Но... я же снимался... лошадей из пожара выводил!

- Ну... это общий план! - сказал Зиновий. - Лица твоего крупно не было видно.

- Ну чего ты, чего? - забормотал Яков Борисыч. - Ведь ты же инте-рес-ный парень - тебя в любой другой фильм возьмут! Как здорово ты лошадей вгонял! О! Или хочешь, я с бригадиром трюкачей поговорю? Знаешь как здорово - на лошадях скакать, из окон прыгать, под водой снимать... А?!

Я посмотрел на Ратмира.

- Ну, хочешь, я уеду? - сказал Ратмир.

Я молчал.

Ратмир вдруг отвернулся, потом побежал и впрыгнул в рейсовый автобус Вырица - Гатчина, который как раз подъехал к столбу.

Автобус с шипением закрыл двери и, два раза присев, уехал.

- Твоя взяла, - сказал Зиновий и ушёл в общежитие.

И тут же почти дверь открылась и на крыльцо вышел известный артист Тимохин в длинной рыжей шубе и посмотрел на меня.

- Ты, что ли, Стёпа будешь? - улыбаясь, спросил он.

- Кто?

- Ну, мальчика Стёпу играешь?

- Я.

- Так это из-за тебя, выходит, мне в прорубь нырять?

Я промолчал.

- Ну, спокойно, спокойно, шучу! - Он положил мне тяжёлую свою руку на плечо. Потом он ушёл к магазину.

А я всё ходил у автобуса. Зеркало на автобусе стало белым, пушистым. Лицо замерзало, я подносил ладонь ко рту, дул горячим воздухом к носу.

На крыльцо вышли Зиновий, Яков Борисыч, вся группа.

- Ну, ты, победитель... поедешь, что ли? - насмешливо спросил меня Зиновий.

Медленно подошёл Тимохин. Все стали садиться в автобус.

- А какая сцена будет сниматься? - спросил я.

- У проруби, - не глядя на меня, сухо сказал Зиновий.

- У проруби... или в проруби? - спросил я.

Ничего не ответив, Зиновий влез в автобус.

Я влез за ним.

- Ну неужели... нельзя отменить? Может быть... в павильоне снять? ныл я.

Зиновий отвернулся.

Мы съехали на лёд, поехали по реке и вот, повернув за мыс, увидели прорубь. Невдалеке стояли тонваген, лихтваген и камерваген.

Мы вышли.

- Вот, - показал Яков Борисыч Тимохину, - добегаете до этой проруби, падаете... появляется на поверхности только голова с открытым ртом и рука... Тут сделаем стоп-кадр, - сказал Яков Борисыч, повернувшись к оператору.

- Вот смотрите! - показал Зиновий Тимохину. - Примерно оттуда вы должны появиться. Видите, где съезжает человек?

Я посмотрел наверх. По крутому обрыву к реке быстро спускался какой-то человек.

Вот он съехал вниз и, не отряхиваясь, побежал к нам.

Он приблизился, и я узнал комбайнера Булкина.

- Привет! - сказал он. - Меня-то когда снимать будете?

- Вас? - удивился Зиновий. - А зачем?

- Что зачем?.. Этот вот малец сказал, что снимете меня, в роли.

- А... этот, - сказал Зиновий. - Этот наобещает!

- Когда ты... роль тому типу обещал? - подошёл ко мне Зиновий.

- Когда... антенну с его дома снимал.

- Да ты у нас орёл! - усмехнувшись, сказал Зиновий.

Я вспомнил вдруг убегающего Ратмира, потом оставшегося у общежития Василия Зосимыча...

"Да, - понял вдруг я, - что-то много я сделал не того на пути к своей блестящей карьере!"

- А может, можно без проруби? - сказал я, но никто даже не обернулся в мою сторону.

Яков Борисыч стал ходить вдоль автобусов.

- Солнца нет - мгла какая-то! - нервно взмахнув рукой, сказал он.

Мы ждали часа два, замёрзли, но солнца не было. Все сели в автобус, поехали обратно. Наверху я вылез, пошёл домой.

Отец сидел дома, что-то писал. Увидев меня, он положил ручку, виновато улыбнулся. Я подошёл к нему, он обнял меня за плечи.