Проезжаю пару десятков метров, и, теряя сознание, валюсь вместе с мотоциклом на бок, сползая с него… Не придавило. Отползаю от байка на обочину.
Мне так плохо. Мне так больно. Меня разрушают.
Руками скребу по завитушкам ограды, с них слетают снежинки.
Вижу рекламный щит «L'Oreal Paris», красивая девушка обворожительно мне улыбается, а я помираю. Так бездарно.
Снег.
Он такой холодный и мокрый.
Такой неправильный.
Как вся моя жизнь…
Темнота.
Сменяется болью. Опять боль.
Я так привык причинять боль другим.
Мне это так нравилось.
А теперь что – причиняют боль мне. Это не было предусмотрено. Такого не должно было быть, потому что я – Господь Бог, а не кто-то другой!!!!! Вы слышите меня?!!
Я – Господь Бог!!!
Я лежу распростёртый в снегу, как Мессия.
Что за дерьмовая жизнь?
Что за дерьмовый я?
Из темноты выплывает оскаленное лицо Снеговика. Он пришёл за мной, выследил, вынюхал меня, как адская гончая, пришёл отомстить мне. Огни города играют на его изощрённых зубах, на лбу блестят бисеринки пота, и я вижу каждый розовый волос в его ёжике. Так чётко. Он стоит надо мной, широко расставив ноги, наклоняется… Я поднимаю руку (она такая тяжёлая), выпускаю когти и пытаюсь ударить его по лицу. Я очень хочу жить, и я пойду до конца.
Почему, не знаю.
А он перехватывает мою руку, держит. Шипит:
– Ах ты сука. Ах ты дерьмо собачье. Ах ты гнойный кусок смердящего говна. Получай, мудак, новогодний подарок.
Он разворачивает мою кисть ко мне, и, чёрт, я не в силах сопротивляться этому чудовищному давлению, и резким движением всаживает её мне в живот. Все пять лезвий. По вторую фалангу
Из меня непроизвольно вырывается воздух и какой-то скулящий стон.
Он распрямляется, смотрит на меня сверху вниз.
А я смотрю на него. И на равнодушное небо над ним, и на оранжевый фонарь.
Выдёргиваю из себя руку, как же больно, как противно, пытаюсь встать. На колени. Осторожно, вот так. Хорошо. Вертикальное положение – уже хорошо.
Моя рука вся крови (моей!), в сгустках. Я смотрю на свой вспоротый моей же рукой живот, на ровные срезы плоти под порванной майкой и готовые вывалиться кишки.
Мне страшно, меня тошнит.
Я уже не думаю о Снеговике.
Я встаю на четвереньки и пытаюсь уползти…
А кишки, они берут и выскальзывают серпантином из живота. Сразу из нескольких ран. Они такого красивого нежно-жемчужного цвета, но в желтоватой оболочке и длинных красных нитях. Я не хочу с ними расставаться. Они мне нужны, они мне очень нужны. Я стараюсь запихнуть их обратно, но они настолько скользки, что пальцы их не удерживают, и наоборот, от усилий, эти твёрдые колбаски вываливаются ещё больше.
Я плачу, от боли, от страха, от удивления…
Слёзы смешиваются с кровью и грязью на моих щеках, с кровью, капающей у меня изо рта.
Я хочу уползти от страшного Снеговика, который выпустил мне внутренности, но руки вдруг подгибаются, и я опять падаю на землю, на бурый снег и соль-реагент. На свои кишки.
Придавливаю их.
Боль, словно кислота разливается по внутренностям. Их щипет, рвёт, в них будто полыхает огонь. Они все в крови и снеге, а я ползу по обочине, в грязи, волоча за собой связки этих сосисок…
Я хочу жить.
Очень-очень-очень.
Я хочу быть целым, а не выпотрошенным, словно телёнок на бойне.
Подтягиваю левую ногу.
Правую.
Вот так.
Левую.
Правую.
Сосредоточься на этом, и не думай, что раскатал метр своих потрохов, что они тянутся за тобой.
Живи.
Борись.
За спиной – тяжёлое дыхание, буханье железных подмёток экзоскелетарных скороходов о наледь…
Это мент. Снеговик. Каратель. Палач.
Executioner и судья в одном лице. Снеговик.
Нос-морковка, глаза-угольки.
Пришёл воздать за мои грехи.
Вдруг через моё тело бьёт разряд ещё более сильной боли: я со скрипом поворачиваю голову назад и вижу – Снеговик схватился за петлю моих кишок.
О, нет!
Я вижу, как его пальцы стискивают плоть. Мою плоть.
– Задушил его же кишками, говоришь? – шепчет он мне на ухо, наклоняясь, нависая надо мной, щерясь от какой-то необузданной радости. По его подбородку ползёт ниточка слюны.
– Задушил его же кишками, да? – это голос смерти.
– Задушил его же кишками… – сиплю я.
Моё горло сдавливает тугая склизкая петля.
Это мои внутренности. Я скашиваю сенс, и вижу, что меня душат моими кишками. Они, кстати, всё ещё пытаются переварить еду, проталкивают её, пульсируют, не понимают, что для них уже всё кончилось.
– Получи, дерьмо!
Я задыхаюсь. Меня рвёт изнутри, он выдёргивает мои потроха, терзает их, и душит меня ими! Я весь в грязи и собственной липкой крови, покрыт ею с головы до ног, и мне нечем дышать. Петля становиться всё туже и туже, туже и туже. Я ощущаю вонь собственной разлагающейся плоти, медно-ржавый запах испорченной крови.
Как это нелепо.
Как это неправильно.
Блядь, НЕПРАВИЛЬНО!!!!
Я хриплю:
– Неправильно…отпусти…
Я уже не пытаюсь отползти. Сил нет. Ноги просто залиты болью, а мент наступил мне на спину, придавил коленом, навалился всем немалым весом.
Он стоит надо мной, и душит меня.
Мной же.
Так мне и надо.
Но это неправильно. Такого не должно было случиться. Не должно было быть этой боли, ВСЕГО ЭТОГО. Это неправильный сценарий. Я в него не верю… Я разрушитель, а не…
БЛЯДЬ!!!!
Рывок.
Натяжение.
Скользкое тепло вокруг шеи.
Кишки.
Всюду. Как много, странно. Помятые, порванные, из них сочится жёлтая полуперваренная кашица из пищи.
Я безвольно тыкаюсь лицом в дерьмо, грязь и кровь.
Неправильно.
Больно.
Не так.
Не хочу умирать.
Я не должен умирать.
Не так.
Воздух.
Меня нельзя было задушить моими внутренностями.
Нельзя.
Больно.
Очень больно.
Не верю.
Неправильно.
Не так…
– Гори в аду, дерьмо.
Он душит меня, кольцо вокруг шеи сдавливается, сильнее и сильнее, так, что у меня уже язык изо рта вываливается, и тут оставшийся внутри кишечник расслабляется, по ногам разливается тепло…
В глазах мутнеет, в голове бухают вспышки боли.
– Сдохни, сдохни, ну ПОДЫХАЙ ЖЕ!!!!
Прежде, чем петля кишок натягивается в последний раз, я успеваю отстранённо подумать: «Наложить в штаны перед мусором – как же это нелепо и позорно…как»
Неправи…
Я ждал посадки на рейс в Мадрид. Но мои кулаки сжимались от гнева и досады. Ещё одна моя личность убита. Опять. Снова. Достало.
Когда-то, перед смертью, прежде чем отдел "К" разнёс мой череп на десятки кровавых ошмётков, пока я лежал в Вирте, я сделал цифровую копию своей личности. По той технологии, что украл самолично.
Я это сделал.
И отправил её в Сеть. Она стала вирусом. Проникала в биочипы людей, не всех, а некоторых, правда. И они становились мной. Я и сам – один из тех, просто первый. Я слежу за ними. За Заражёнными мной.
Нас становится всё больше.
Нас убивают, мы убиваем.
Но МЫ вечны.
Директивы вечны.
Я вечен.
Зло – неистребимо.
И всё-таки, Резника было жаль. Аж до слёз.
Я пошёл к посадочным воротам.
И в это же время, где-то в Японии, я насиловал ещё совсем юную девочку…
И в то же время, молодой милиционер сдавал заражённого «паука» своему начальству… не зная о заразе…
От автора
– ресторан «Гино-Таки» действительно существует, на том же месте, что и в рассказе.
– Выставка CeBit действительно проводится.
– Фирма «Икеа» действительно производит такие ножницы.
– Магазин «Тысяча Мелочей» действительно существует.
– Мотоцикл «Томогавк» существует в виде прототипа, показанного в Детройтской Автовыставке 2003.
– Все остальные персонажи и события вымышлены, прототипов у них нет.