– Типа застоялся? Давно не участвовал в скачках?  – из желания рассмешить его, сказала я, но эффект получился прямо противоположный: тяжело вздохнув, он выпустил мою руку. – Мы с тобой оба хороши, – добавила я и, решительно взяв его за руку снова, дождалась, чтобы он посмотрел на меня. – Это не слишком поздно. Разве что когда стукнет восемьдесят. А тебе всего тридцать три.

– Тридцать четыре, – застонав, поправил меня он.

– И послушай, – проигнорировав его, продолжила я, – большинство женщин не пребывают в неведении насчет своих чувств и жизней. Просто тебе попался фрукт с гнильцой. Еще полно спелый и сочных, – пританцовывая, добавила я, и он слегка улыбнулся в ответ, потом посмотрел на окружавшие нас изогнутые лозы зинфанделя. – Я сейчас не про себя, – добавила я. – И это не обязательно будет следующая женщина, которую ты встретишь. Просто хочу сказать, что она есть. Кто бы и где бы она ни была.

Дженсен кивнул, не отводя взгляд с моего лица. Струи воды стекали по его лбу, носу и губам. На какое-то мгновение мне показалось, будто он хочет меня поцеловать. Но потом он качнул головой, глядя на меня, словно ожидая какого-то волшебного знака.

– Мне жаль, что ты потерял ее, – еще тише сказала я. – И хотя это было давно, ты по-прежнему имеешь право злиться по этому поводу. Ты потерял мечту, а это хреново, как ни крути.

Он сжал мою руку и кивнул.

– А мне жаль насчет Марка.

Я со смехом отмахнулась.

– Марк не был мечтой. Он был классный трахальщик, про которого я думала и ждала, что он превратится в лучший вариант, – потом подумав немного, я добавила: – Хотя, может, он и был мечтой, просто ненадолго. В этой поездке я поняла, что на самом деле мне не нужны эти две недели, чтобы справиться с расставанием. Но я им все равно рада.

Я стояла и наблюдала, как постепенно Дженсен снова закрывался, но не могла на это сердиться. Он такой всегда, я это уже успела понять: приоткрывается ненадолго и потом снова прячется в своих стенах. Поэтому я решила ему в этом помочь и отпустила его руку, дав ему вести нас назад в патио, где люди уже входили в ресторан. Мы посмеемся, какая я чокнутая, и пойдем переодеваться к новому ужину.

Шесть

Дженсен

В понедельник я проснулся еще до рассвета.

Укутавшись в теплое одеяло, я смотрел в темный потолок и ждал, пока медленно прояснялся сонный туман. Мое признание Пиппе все еще грохотало в моей голове.

У нас уже могли быть дети.

Они бы уже учились в школе. Играли в футбол и катались на велосипедах.

Я понятия не имел, как это вчера мне взбрело в голову. О подобном я практически и не думал, разве что в минуты слабости или под конец особенно паршивого дня, когда дома меня встречала пустота.

Или, как теперь понятно, после целого дня возлияний и бега по винограднику, утыканному распылителями.

После развода я встречался со множеством женщин и не особенно думал о Бекки. Зато много думал о своем браке, когда познакомился с Эмили. Приятная дружба с ней предсказуемо привела нас в постель, и я был поражен, насколько проще оказалось иметь что-то такое – что ни к чему особенному не приведет – вместо того, чтобы посвящать отношениям все свое сердце.

Мы с Эмили играли в софтбол и после игры частенько пили пиво. А в один такой четверг я заплатил по счету и проводил ее к ее машине, после чего она удивила меня, спросив, не хочу ли я зайти к ней. Что я и сделал. В ту ночь мы дважды занимались сексом, и еще до звонка ее будильника я ушел.

Эмили была красива и умна – невролог в детской бостонской больнице – но мы оба знали, что наши отношения не превратятся во что-то большее, нежели дружба людей, которые спят друг с другом, когда обоим удобно. Где-то пару раз в месяц мы занимались сексом. И он всегда был хорош. Хотя потрясающим не был никогда – отчасти потому, что мы оба эмоционально в это не вовлекались.

Честно говоря, я знал, что корни большинства моих сомнений насчет того, стоит ли вовлекаться в эти отношения сильнее, можно найти в недоумении по поводу поступка Бекки и нежелании снова столкнуться с чем-то подобным. Пиппа была права: боль со временем стихает, но полностью все равно не уходит. Она меняется – по мере того как меняюсь я сам и изменяется мнение других людей обо мне. Приемлемый период траура по своему браку и тому, что он значил в моей жизни, истек. Остальной мир двинулся дальше. Предполагалось, что и я сдвинусь с мертвой точки.

Так почему я до сих пор на месте?

Я очень злюсь на нее, поскольку она не сказала мне, как только поняла, что наша с ней жизнь – это не то, чего она хотела.

Злюсь, что она впустую потратила мое время. И когда я думаю о том, что встречу кого-то еще, это ощущается чередой вопросов… Чего ради? И не слишком ли поздно? Не слишком ли я закрыт и не слишком ли скучен или…

Я и сейчас не мог закончить эту фразу.

Не знаю, благодаря ли Пиппе я смог признать то, чего никогда не произносил вслух, но мне это не понравилось. Эти две недели должны были больше походить на пьяный отрыв, нежели на рефлексию и самокопание.

Скинув одеяло, я сел и взял лежащий на столике и заряжающийся телефон. Непривычным для самого себя образом пролистав, не читая, почту, я открыл последнее сообщение от Уилла, где он спрашивал, присоединюсь ли я к нему на пробежке.

Я очень даже «за».

«Готов?» – написал я ему и отбросил телефон в сторону.

Я мысленно пробежался по расписанию, которое Зигги распечатала для каждого: поздний завтрак, свободное время на осмотр окрестностей, возможная экскурсия на пивоварню и ужин здесь же, в отеле.

Ответ Уилла пришел, пока я был в ванной, – короткое «Нет».

Я набрал его, и после четырех гудков и звуков, похожих на то, что телефон уронили как минимум дважды, он ответил.

– Ты так же ужасен, как и твоя сестра, – пробормотал он, судя по всему, зарывшись лицом в подушку.

– Но ты сам предложил пробежку сегодня утром, помнишь?

– Еще нет и… – он снова повозился с телефоном, – семи.

– И что? Мы всегда в такое время бегаем.

– Дженсен, ты вообще обратил внимание, в какой комнате сейчас находишься?

Я огляделся. Белые панели на стенах, большая кровать под лоскутным покрывалом ручной работы, кирпичный камин.

– Ну да.

– Мы в отпуске. Даже завтрак начинается в десять. Спать в такое время – естественно.

– Мог бы и вчера вечером это сказать, – сказал я, уже открывая меню обслуживания в номерах.

– Я так налакался, что уговаривал официанта вместе открыть винодельню, – ответил он. – Думаю, вчера ко мне прислушиваться не стоило.

– Ладно, – со вздохом сказал я. – У меня есть над чем поработать. Так что звони, когда встанешь, и пойдем вместе завтракать.

– Ой, нет, никакой работы, – в трубке послышался шорох простыней и матраса. – Черт возьми, нет. Ни за что не позволю тебе сидеть там за ноутбуком. Твоя сестра меня четвертует.

Так значит, Уилл тоже был вовлечен в программу опеки над Дженсеном.

Я скрипнул зубами.

– Хорошо, – согласился я. – Никакой работы. Тогда побегу один, и встретимся с тобой позже.

– Нет, ты прав. Давай встретимся через пятнадцать минут в лобби. Заметано?

– Заметано.

***

Мой номер располагался в торце дома и окнами выходил на лужайку и крытый переход, ведущий от главного здания к строению, чем-то похожему на амбар. Небо было еще темным, но предрассветных сумерек было достаточно, чтобы заметить крытую медью беседку и патио, где – согласно информации в брошюре Зиггс о всем нашем путешествии – рядом с открытым огнем большую часть вечеров подавали ужин.

Внизу, где горел камин и куда из кухни просачивались запахи готовящегося завтрака, было куда оживленнее.