Я потерял счет времени на пути вниз, и так же точно я потерял его, поднимаясь. Я плыл медленно, без рывков, расходуя всю энергию только для продвижения вверх но в то же время двигаясь не слишком энергично, чтобы экономно растрачивать запасы кислорода. Каждые несколько секунд я выпускал немного воздуха, совсем немного, чтобы слегка уменьшить давление в легких. Я смотрел вверх, но вода была черна, как чернила - надо мной, видимо, было саженей пятнадцать, слишком много, чтобы сюда проник хоть луч света. И вдруг незадолго до того, как запас воздуха был исчерпан, вода стала еще темнее, и я ударился головой о что-то твердое и неподвижное. Я ухватился за это что-то, подтянулся и оказался на поверхности, набрав полные легкие холодного, соленого замечательного воздуха. Я ждал мучительных приступов боли от декомпрессия, но их не было. По-видимому, я был на глубине не больше десяти саженей.

За последнее десять минут моему мозгу досталось не меньше, чем всему остальному телу, но он, видимо, пострадал сильнее, поскольку я никак не осознавал, за что держусь. Это был руль судна, и если еще оставались сомнения в этом, то достаточно было посмотреть на бледно фосфоресцирующую воду, которая разбегалась от двух медленно вращающихся винтов в паре футов от меня. Я вынырнул прямо под судном. Мне повезло - я мог попасть под один из винтов, который разрубил бы мне голову пополам. Даже и сейчас, если бы в машине дали полный назад, меня затянуло бы в водоворот, после чего я выглядел бы как после мясорубки. Но я прошел уже через такое, что бояться грядущего не было сил. Будем переживать неприятности в порядке их поступления.

Из своего укрытия я мог видеть освещенный прожектором риф - тот самый, о который мы разбились. Судно находилось ярдах в сорока от него, отрабатывая винтами против приливного течения и ветра. Прожектор обшаривал черную воду вокруг, на палубе никого не было видно, но мне не надо было объяснять, чем они там заняты - они наблюдали и ждали. Я не мог в темноте опознать судно, однако я подумал, что когда-нибудь смогу встретить его еще раз. Я вытащил из ножен на шее нож и сделал глубокую треугольную зарубку на задней кромке руля.

Вдруг послышались голоса. Я слышал голоса четырех человек, и мне не составило труда узнать каждый. Доживи я до мафусаиловых лет, и тогда я не смог бы забыть ни одного из них.

- С твоей стороны ничего, Квинн? - Капитан Имри, организатор охоты на меня на борту "Нантсвилла".

- С этого борта ничего, капитан.- Я почувствовал, как у меня волосы шевелятся на голове. Квинн. Он же Дюрран. Мнимый таможенник. Человек, который почти задушил меня.

- А на твоей стороне, Жак? - снова спросил капитан Имри.

- Ничего, капитан.- Это пулеметчик.-Мы здесь уже восемь минут, пятнадцать минут с тех пор, как они пошли ко дну. У человека должны быть очень хорошие легкие, чтобы столько пробыть под водой, капитан.

- Ладно, хватит,- сказал Имри. - Сегодня ночью вы заработали премию. Крамер!

- Да, капитан Имри? - Голос такой же гортанный, как у капитана.

- Полный вперед. Вверх по проливу.

Я оттолкнулся и глубоко нырнул. Вода над головой вскипела в турбулентном фосфоресцирующем потоке. Оставаясь на глубине около десяти футов, я поплыл в рифу. Как долго я плыл, не знаю. Конечно, не больше минуты - мои легкие уже никуда не годились, даже в сравнении с тем, что они могли пятнадцать минут назад. Когда меня вынесло на поверхность, я натянул на голову воротник черной непромокаемой куртки.

Не стоило беспокоиться. Я видел только слабо мерцающий след уходящего судна и больше ничего. Прожекторы были погашены. Если капитан Имри считал, что дело сделано, значит оно было сделано. Судно шло в полной темноте без габаритных и навигационных огней.

Я повернулся и медленно поплыл к рифу. Добрался до камней и вцепился в них изо всех сил, что еще оставались в моем измученном теле. Я бы никогда не поверил, что какие-нибудь пятнадцать минут способны так выжать человека. Я оставался у рифа пять минут. Можно было торчать там хоть целый час, но время было не на моей стороне. Я опять соскользнул в воду и поплыл к берегу.

Три раза я пытался и три раза терпел неудачу, пытаясь перебраться через планшир "Файркреста". Четыре фута, не больше. Всего четыре фута. Пустяк. Это мог бы осилить подросток. Но не Калверт. Калверт был уже старой, старой развалиной. Я позвал Ханслетта, но Ханслетт не выходил. Три раза я звал его, но он так и не вышел. "Файркрест" казался мрачным, покинутым и безжизненным. Куда он, черт побери, делся? Спит? Сошел на берег? Нет, сойти он не мог, он должен был оставаться на борту на случай каких-нибудь вестей от дядюшки Артура. Значит, спит, спит в своей каюте. Я почувствовал прилив гнева. Это было уж слишком, после того, что я испытал, это было слишком. Спит! Я закричал, что было сил, и стал колотить о стальной корпус судна рукояткой люгера. Но он не вышел.

Я сделал это с четвертой попытки. Рискованное было дело, но я сделал. Через несколько секунд я стоял, перегнувшись через планшир, держа в руке носовой конец от резиновой лодки. Я закрепил конец и отправился искать Ханслетта. У меня было что сказать ему.

Но я не мог этого сделать. Его не было на борту. Я обшарил "Файркрест" от носа до кормового рундука, но Ханслетта не было. Ни следов поспешного бегства, ни остатков еды или грязной посуды в камбузе, никаких следов борьбы - все чисто, все в полном порядке. Все как и должно быть. Вот только Ханслетта не было. Минуту или две я неподвижно сидел в салоне, пытаясь представить себе причины его отсутствия, но только минуту или две. Я ничего не придумал. Качаясь от усталости, вышел на верхнюю палубу, затащил резиновую лодку на борт. Никаких дурацких фокусов с якорной цепью, никакой маскировки - я не чувствовал себя способным на это, да и времени не было. Я выпустил из лодки воздух и засунул ее вместе с веслами в кормовой рундук. А если кто-нибудь появится на борту и начнет искать? Если кто-нибудь: офицер полиции, помощник комиссара или самый главный таможенник королевства, он сначала получит пулю в руку или, скажем, в ногу, а уж потом я выслушаю его объяснения. Если же это будет кто-либо из моих друзей, один из моих друзей с "Нантсвилла", то он получит пулю в лоб.

Я прошел в каюту и переоделся в сухое, не забыв и шотландский шарф. Кровоподтеки всех цветов радуги, которые Квиин оставил на моей шее, стали еще больше, мне пришлось обмотаться шарфом до самых ушей. Я посмотрел в зеркало. Казалось, на меня смотрит мой дедушка. Мой дедушка на смертном одре. Лицо покрылось восковой бледностью и осунулось, как лицо мертвеца. Капель крови не было, но сосновые иглы оставили свои следы, так что выглядел я, как человек, переболевший скоротечным лишаем, а чувствовал себя так, словно был болен скоротечной бубонной чумой...

Я проверил, находятся ли люгер и "лилипут" - они были упакованы в водонепроницаемый мешок после того, как мы покинули Даб Сгейр,- в рабочем состоянии. С ними все было в порядке. В салоне я плеснул себе на три пальца виски. Виски проскочило в глотку, как фокстерьер в нору за крысой - раз и там, и вторая порция прошла следом не замедлив. Старые замерзшие кровяные шарики встали на ноги и кое-как зашевелились. Это показалось мне обнадеживающим и я добавил еще немного, после чего они перешли на медленный галоп.

Послышался звук мотора.

Я поставил бутылку на место, выключил свет в салоне, хотя он был и незаметен снаружи из-за плотных вельветовых штор, и занял позицию за дверью салона. Я был почти уверен, что предосторожности излишни - десять против одного, что это Ханслетт, который возвращается с берега. Но почему он не взял шлюпку, подвешенную на корме? Возможно, кто-то подбросил его к берегу, а теперь возвращается обратно.

Лодочный мотор сбавил обороты и перешел на нейтраль, дал задний ход, потом снова нейтраль. Легкий удар и тихие голоса, я услышал, когда кто-то карабкался на борт, потом мотор заработал снова.