Тщеславие Релваса особенно взыграло, когда он увидел партию быков, отделенных oт общей массы маленьким загоном. Салса подал ему список животных, который был составлен управляющим. Диого Релвас пробежал его глазами и поехал вокруг загона.

— Мы тут поспорили с Зе Педро, — сказал Диого Релвасу старший погонщик. — Я ставлю пять мильрейсов на Художника, а он тоже пять, но на Гитариста.

— Чего там, ставь сто на всех сразу, — ответил землевладелец. — В Мадриде получишь… Потратите там на испанок.

Салса был изумлен либерализмом хозяина. Но совсем он обалдел, когда услышал, как хозяин говорил Зе Педро, чтобы тот пошел за конем, которого так нахваливает, потому что хочет видеть парня в схватке с молодым бычком — ведь только здесь, в Рибатежо, понимают толк в хорошем наезднике и верховой езде. Восемнадцатилетний Борда д'Агуа. храбрый от природы, прямо так и вырос у всех на глазах на две пяди. И тут же стремглав бросился к конюшне, в то время как Зе Таварес получал приказ подпилить рога полуторагодовалому, очень красивому ломбардскому бычку.

Диого Релвас словно помолодел. Он приказал всем слугам сесть на низкорослых крестьянских лошадок, обязательно вооружившись длинными палками с острым железным концом, а детям велел, чтобы они его сопровождали. И объяснил лиссабонскому другу:

— Вы будете присутствовать при зрелище, которое устраивалось в прошлые времена. В нем все Рибатежо! Так вот судите!

Салсе же Диого Релвас приказал образовать из сидящих на лошадях большой крут, а сам с детьми тоже на лошадях вошел в него. В этот момент сопровождаемый волами, которые под окрики пастухов сразу покинули круг, выбежал бычок. Зе Педро об опасности не думал. Взяв в руки оливковую палку, которая должна была ему заменить палку с железным концом, он готовил коня к бою за пределами круга, чуть давая ему шпоры. Он хорошо знал, что хозяин не прощал следов крови на боках лошади.

— Ну, — крикнул, оживившись, землевладелец, — в добрый час!

Всадники, уверенно сидя в седлах, приготовили к бою палки, чтобы достойно встретить бычка, если он пойдет на живую изгородь. Зе Педро уже был внутри импровизированной арены. Он сдерживал гнедого и показывал ему врага, заставляя коня идти боком, как бы конвоируя бычка и побуждая его действовать, в то время как тот, несколько растерявшись от такого количества врагов, посматривал то на Зе Педро, то на всех остальных всадников. И дважды принимался рыть землю, что разозлило Диого Релваса.

— А бычок-то ручной! — сказала Мария до Пилар, проталкиваясь сквозь строй пастухов, которые тут же расступились.

Увидев ее, Зе Педро воодушевился, стал подбадривать бычка окриками, пошел на него, чтобы вызвать у животного ярость, и добился своего: бычок двинулся на Зе Педро всей массой, опустив голову, но наездник повернул коня и нацелил на бычка палку. Однако бычок ушел от палки, и Борда д'Агуа, натянув поводья, пустил коня в полугалоп. Ну, кто кого? «Это опасно, особенно когда никто не страхует», — думали все пастухи, но не Зе Педро, который не выпускал из виду рогов животного и получал удовольствие, видя его яростные, но неудачные попытки боднуть гнедого.

Потом бычок остановился и оглядел всех, кто стоял, образуя арену. Он знал, что за нацеленными на него палками — свобода. И попробовал сквозь них прорваться, но испытал неприятные ощущения: в бедро вонзились два острых крюка и повалили его наземь.

Хозяин гордился Зе Педро как своей собственностью и крикнул ему, чтобы он принудил бычка к схватке. Честно говоря, Диого Релвас еще колебался, он не знал, кому отдать предпочтение: коню или бычку, ведь и гот и другой были отмечены его тавром. Меньше всего, пожалуй, хозяин думал о наезднике, который тоже не отдавал себе отчета в опасности. Сам не зная почему, Зе Педро считал, что сегодняшняя схватка — главная в его жизни. И опять стал дразнить ломбардского бычка, пустив коня шагом. Конь, похоже, брал верх над бычком: он гордо вышагивал и надменно, ничего не боясь, высоко держал голову.

— Эй, красавчик! — крикнул Зе Педро, поддразнивая бычка.

И тут они, бычок и наездник, каждый уверенный в своем оружии, готовые схватиться друг с другом, ринулись в бой: масти животные смешались, и гнедой отпрянул от черного с подпалинами взьяренного бычка. Зе Педро промазал, не попал в животное импровизированным копьем — этого он никогда не делал, и рука дрогнула, но конь Звездный не подвел того, кто обучил его так ловко маневрировать и не пасовать перед опасностью. Бычок снова, правда без прежней стремительности, попытался прорвать круг, хотя уже знал, что его колют иглы, если он идет на палки. А потому он пошел по кругу, повернув в сторону палок голову, но тут же, как только палка с острием приближалась, отходил подальше, не позорясь, внимательный ко всему, что его окружало. Настолько внимательный, что, заметив просвет между двумя кобылами, он тут же ринулся в него всем своим мощным телом, сметая все на своем пути, несмотря на то что железный крюк разодрал ему спину в том месте, где шерсть была посветлее. Послышались крики, топот лошадиных копыт, шум преследования, и тут же все увидели сидящего на сплетенных в виде носилок руках Салсу, у которого, как вскоре стало ясно, была повреждена рука. У кобылы же его кровило бедро, по которому прошелся подпиленными рогами бежавший с поля боя бычок.

Мария до Пилар мечтала первой, раньше отца, пожать руку Зе Педро и потому поспешила к нему навстречу. В знак почтения парень снял берет, но тут вдруг заметил, что девушка смотрит на него так, будто видит впервые, хотя они не раз скакали с ней по лесным угодьям имения.

— Дарю тебе этого коня, Зе Педро! — сказал Диого Релвас. — Как его имя?

— Звездный, хозяин. Он сын Ласточки и жеребца-производителя Алтера.

— Это ты его воспитал, а?

Бычок уже возвращался, весь в туче пыли, сопровождаемый скачущими на лошадях пастухами, которые вымещали на нем зло за нанесенную старшему погонщику Салсе рану, бросая в него палки. Но одного окрика Диого Релваса было достаточно, чтобы все прекратилось.

— Если еще кто-нибудь бросит в бычка палку, будет сражаться с ним один на один. Вот ты, например.

Сидя на лошадях, пастухи вздрогнули. Они хорошо разбирались в интонациях голоса Диого Релваса.

У славы своя цена, и это старое изречение. И та слава, которую на мадридской арене снискали быки Релваса, явилась как нельзя кстати для проверки истинности слов карлика Жоакина Таранты, ходячего оракула Алдебарана, и не только в делах житейских, но и в делах сердечных.

Наполовину поэт, наполовину колдун, он говорил, как будто выносил приговор, хотя вид был у него шутовской:

— У человека две тени: одна — ангела-хранителя, другая — дьявола. Обе они сопровождают человека по жизни, и обе покидают его, но всегда порознь. И человеку никогда не удается узнать, какая же из них сопутствует ему в ту или иную минуту его жизни. Звезды — вещь загадочная, человек — тоже загадка, но совсем иная.

И он, не отводя глаз, следил за какими-то знаками или воображаемыми тенями, которые он один и видел, видел сквозь прозрачные тела людей и вещей.

Когда Диого Релвас в сопровождении Марии до Пилар выехал в фаэтоне из ворот имения, Таранта вышел на дорогу, чтобы увидеть, как они скроются за поворотом и услышать удаляющийся цокот копыт пятерки лошадей. Двое сыновей Релваса — старший, наследник Антонио Лусио, и младший, Мигел Жоан, — тут же ушли, должно быть, хотели скрыть досаду, которая была на их лицах, потому что отец не взял ни того, ни другого в Мадрид. Релвас счел, что они должны остаться дома из-за молотьбы и других работ — так Диого Релвас надеялся дать понять слугам, что в его отсутствие за хозяина остаются его дети — продолжатели его дела. Однако оба сына прекрасно понимали, что только управляющий, бухгалтер и надсмотрщики, да, они, и только они, имеют право приказывать, и всем, включая их, наследников, хотя наследникам не изустно, а молча, незаметно следя за ними.