Да и было ли это повторением? Мне казалось тогда и кажется теперь, что это было не. повторение, а продолжение. Мой знакомый продолжал то, что начал в девятнадцатом веке другой. И они как бы протянули друг другу руку через время. Что же касается имени – это не так уж важно. Конечно, было бы лучше, если бы Мишкин сосед взял себе другое. Но он этого не сделал, не хотел, чтобы в газете было написано, что он, художник Левитан, меняет свою фамилию на фамилию Орлов или Соколов. Может, он примерил к себе это имя – и оно к нему не подошло. И он решил оставить фамилию, которая была в паспорте.

На эту тему мы с ним не говорили. Просто времени не было об этом говорить. Когда Левитан работал, он молчал. Я тоже молчал, чтобы ему не мешать. Только однажды у меня закралось сомнение – правда, не пришелец ли он с другой планеты? Это сомнение возникло оттого, что художник, когда изображал березку или сосну, смотрел на них так, словно никогда не видел или, наоборот, пришел с ними прощаться. Вот это меня и удивляло, и как-то раз я не удержался и спросил:

– Вы что, собираетесь вернуться туда, к себе?

– Ты имеешь в виду наш кооперативный дом? – ответил он на вопрос вопросом.

– Нет, не дом. А звезду. Вылетело на головы название.

– А при чем тут звезда? – спросил он.

– Да нет. Я так. Мишка и Воробушкин из шестого «Б» считают, что вы не здешний. И прилетели вместе с комендантом.

– Откуда прилетел?

– Ну, словом, оттуда. Вылетело из головы название.

Название от волнения действительно вылетело из головы, и я только вечером вспомнил, что звезда называлась Сириусом.

– Ниоткуда я не прилетал, – сказал художник. – И вообще я не пользуюсь воздушным транспортом. Почему-то не лежит к нему душа. Больше всего на свете люблю ходить. Исходил я действительно много мест. Где только не был!

– А в Париже бывали?

– Нет. За границей не бывал. Извини меня, мальчик, что отвечаю сухо, как на анкету. Люблю я леса. Вот по лесам и хожу.

– Ну, а там леса есть? Ну, на этой звезде… Вылетело из головы название.

– Думаю, что леса есть только на Земле. Но мы их не умеем беречь.

– А на звездах что?

– Не знаю, мальчик. Не бывал. И как-то мало меня это интересует.

– Сейчас много пишут про звезды. И даже есть художники, которые их рисуют. Мишка и Воробушкин из шестого «Б» собрали большую коллекцию открыток.

– Пусть собирают. Это полезно.

– А вы научно-фантастические романы любите?

– Нет, не очень.

– Почему?

– Потому что в них часто изображают нашу Землю без лесов. А мне такая Земля не нужна. Но, в общем, я в этом плохо разбираюсь, мальчик. Поговорим о чем-нибудь другом.

Но о чем-то другом нам поговорить не пришлось. Начал моросить дождь. Левитан убрал подрамник и холст, и мы пошли из леса в деревню.

Детство! Оно сейчас далеко от меня. И когда я мысленно хочу представить себе детство, я смотрю на картину, где течет река, как она текла в те дни, когда я был еще школьником.

Художник подарил мне эту картину. А потом я никогда больше его не видел. Он уехал из кооперативного дома и затерялся в огромном мире. Воробушкин и Мишка были убеждены, что он вернулся к себе на Сириус. А дядя Вася уверял, что он затерялся в безвестности и такова судьба всякого заурядного художника и эпигона, чья участь быть забытым.

Я смотрю на холст почти каждый день и вижу, как течет река и освежает мой внутренний мир. И каждый раз, когда я смотрю на эти облака и на эти волны, я мысленно возвращаюсь в страну своего детства.

Много лет я искал его – этого скромного художника, справлялся в худфонде, в Русском музее, у знакомых художников.

– Левитан? – переспрашивали меня. – Нет, мы знаем только одного Левитана. О работах однофамильца мы не слыхали.

Иногда мне кажется, что это был сон. Но тогда кто же написал эту картину? Специалисты и неспециалисты и равнодушные к искусству люди – все уходили потрясенными, взглянув на нее. И все испытывали то же чувство, что и я, – чувство возвращающейся юности, необычайного покоя и радости, словно на холсте было не изображение природы, а кусок детства, живой и яркий, сверкал в вашей душе.

Эта река течет в моем сознании и тогда, когда я выхожу на Улицу границы двух веков и слышу радиопередачи с Марса, с Луны и со всех космических станций Солнечной системы, музыку самого бытия.

И тогда мне вспоминаются художник, кистью переносящий облака с неба к себе на холст, и величавый Старик комендант, примеряющий к себе чужие знаменитые имена – не для того чтобы присвоить их, а чтобы понять, что такое имя и его сущность.