– Ты к кому, мальчик? – спросил он.

– Я вообще так, ни к кому. У вас есть бумага или утиль?

– Сейчас нету. Вчера все отдал.

Он уже хотел запереть дверь, но тогда я спросил:

– А вы, дяденька, действительно Левитан?

– Да, Левитан, – ответил он задумчиво. – Хочешь зайти? Ну что ж, проходи.

Я прошел с ним ь комнату и оказался как в Русском музее. На стенах висели те же картины. И даже «Золотая осень» висела.

Я еще раз посмотрел и убедился: картины те же самые, что в музее.

– Как они сюда попали? – спросил я. – Может, по случаю ремонта у вас временно повесили? Человек улыбнулся:

– Это, мальчик, копии. Я реставратор и копиист.

– Копии? А Мишка Авдеев утверждает, что скорее там копии, а здесь настоящие.

– Какой Мишка Авдеев?

– Сын монтера. Ваш сосед.

– Сосед? Тогда другое дело. Соседи всегда все знают. Они даже знают больше, чем мы сами знаем о себе.

Я стал рассматривать картины и вспомнил слова дяди Васи, что копии – это попугаи. Я вспомнил это и покраснел, словно художник уже догадался, о Чем я сейчас думаю. Он, по-видимому, действительно догадался и сказал:

– Эти картины не просто повторение, мальчик, это продолжение того, что было сделано в другом веке.

– Мишка утверждает, что вы из того века.

– Из какого?

– Ну из того, который был шестьдесят шесть лет тому назад.

– Что ж. Отчасти это тоже верно, мальчик. Но только отчасти.

– Отчасти? – спросил я. – Я не, совсем понимаю. Отчасти – это значит, вы не Левитан, а только очень хотите им быть?

Художник тихо рассмеялся и кивнул головой.

– Хочу быть, – сказал он. – Но это очень трудно, А ты посмотри внимательно мои картины и скажи – нравятся они тебе или нет? Меня очень интересует твое мнение, мальчик.

Я посмотрел на картины, подумал немножко, а потом сказал:

– Если бы я не знал, что эти картины – копии тех, что висят в Русском музее, они бы очень мне понравились.

– А ты забудь, мальчик, что это копии. Пожалуйста, забудь.

– Как я могу забыть? Ведь вы мне сами сказали.

– А может, я пошутил?

– Но ведь они очень похожи на те, что я видел в Русском музее.

– Возможно, – сказал задумчиво художник. – Все находят сходство, кроме меня. Но ты посмотри на них, мальчик, внимательно. Может, заметишь и различие.

Я стал внимательно рассматривать картины. И может, потому, что мне в эту минуту никто ничего не объяснял и не втолковывал, картины мне очень понравились. Они были нисколько не хуже тех, что висели в Русском музее, и я даже почему-то подумал, что они там больше не висят, их привезли сюда, к этому художнику, временно, а потом опять увезут.

И у меня было еще такое чувство, что кто-то невидимый и неслышимый, но присутствующий помогал мне их смотреть, и от этого они становились все лучше и лучше, хотя содержание не менялось и краски на полотне тоже.

Картины мне нравились все больше и больше, и я не мог буквально оторваться от них, и мне даже казалось: где-то рядом тихо играет музыка, – так было хорошо и интересно, интереснее еще, чем в музее.

И я подумал, что существует два необыкновенных художника. Один жил давно, в прошлом веке, а этот поселился у нас, в кооперативном доме, и он хоть и не такой известный, как тот, но рисует, пожалуй, нисколько не хуже.

Потом мы попрощались с художником, и я ушел. Дело в том, что пришел комендант, тот самый красивый старик, которого не любила моя мама.

Комендант поздоровался очень вежливо со мной и с художником и, подойдя ближе к картинам, стал внимательно их рассматривать. А несколько минут спустя он сказал Левитану:

– Хорошо, если бы вы дали одну из ваших картин для домового клуба. Ваши картины располагают к тишине, к уюту и навевают доброе настроение.

После этих слов я ушел, чтобы не смущать художника. Я был почему-то уверен, что Левитан не откажет и отдаст в клуб одну из своих замечательных картин.

Старик комендант решил просвещать наш дом и стал устраивать в клубе научные лекции и беседы.

Мы с Мишкой, возвращаясь из школы, увидели афишу и сразу заинтересовались.

Обычно бывает так, что задают вопросы лектору, да и то не сразу, а когда он закончит свою лекцию или доклад. А тут все произошло наоборот. Лектор, еще не приступив к лекции, уже задал нам с Мишкой вопрос, написанный большими печатными буквами: «Правильно ли вы выбрали себе родителей?»

Мы долго стояли с Мишкой возле афиши, читая и перечитывая вопрос, который задал всем жильцам нашего дома лектор.

– Как мы можем ответить на этот вопрос? – спросил Мишка. – Ведь не мы выбирали родителей. Скорее, они выбирали нас. Я на это ответил:

– А может, все-таки мы? Мне всегда казалось, что я живу очень давно. Я, конечно, знаю, что я родился. Но иногда я в этом немножко сомневаюсь. И тогда мне начинает казаться, что я был всегда.

– Ерунда! – возразил Мишка. – У каждого из нас есть метрика. Там удостоверено, кто и когда родился. И в метрике стоит печать.

– А почему тогда лектор спрашивает – правильно ли мы выбрали родителей?

– Это не лектор спрашивает, а комендант ошибся, когда писал афишу. Заторопился, написал одно, а нужно было другое.

– Что?

– Правильно ли родители выбрали нас?

– А разве они нас выбирали?

– Не знаю.

– Что же получается? – сказал я. – Они нас не выбирали, а мы – их, оказались все вместе благодаря какой-то случайности.

– Тут дело не в случайности, – сказал Мишка.

– А в чем?

– Вот придем на лекцию, тогда узнаем. Но еще сомневаюсь – пустят ли?

На этом и кончился наш разговор. И лифт поднял нас каждого на свой этаж.

Дома никого не было, и я стал, строго обдумывая каждый поворот ключа, тихо и не спеша открывать дверь. Мама опять стала опасаться воров, и мы стали пользоваться той частью замка, где был спрятан секрет.

Когда я наконец открыл дверь, разделся и положил на стол портфель, я вдруг почувствовал одиночество.

У меня в голове возникла странная мысль, что родителей еще нет, я их еще не выбрал и, несмотря на это, существую. Потом пришла другая мысль, еще более странная: ведь было время, когда не только не было меня и моих родителей, но еще не существовали люди на Земле. Я старался это себе представить и почему-то не мог, как не мог представить родителей без себя. Но себя без родителей я почему-то сразу представил.

Не успел я об этом хорошенько подумать, как пришла мама вместе с дядей Васей.

– Опять он что-то напутал, – сказала мама.

– Кто? – спросил я.

– Александр Дюма-сын.

– Ты насчет афиши с названием лекции?

– Да, – сказала мама.

– А мне очень нравится название, – сказал дядя Вася. – И я непременно пойду на эту лекцию.

– Как можно спрашивать нормальных людей: правильно ли они выбрали себе родителей?

– Это сказано в шутку, – возразил дядя Вася. – Лекцию будет читать генетик, рассказывать о молекулярных болезнях.

– А она очень опасная, – спросил я, – эта молекулярная болезнь?

– Смотря для кого, – ответил дядя Вася. – Для тех, кто болен, она не опасна. Опасна для их детей и их потомков.

Услышав это, я сразу догадался, почему дети должны выбирать себе родителей. И значит, я не очень ошибся, выбирая себе отца и мать. У них с молекулами все было в порядке.

Теперь я стал заходить к своему новому знакомому, к художнику Левитану. Заходил к нему я не очень часто, чтобы его не беспокоить, но зато без предлога, а просто так, посмотреть картины. Иногда мы заходили вместе с Мишкой Авдеевым, который жил в том же этаже и поэтому набивал себе цену. Он все время повторял, что Левитан был тот самый и попал к нам из другого века.

– А как он мог попасть? – спрашивал я.

– Благодаря обратному ходу времени, как это описано в фантастических рассказах. Разве не читал?

– Читал я. Но не очень в это верю. Ведь всем, например, очень хочется увидеть Гоголя. Но ведь он сидит там, в своем веке, а в нашем ни разу не появлялся.