Джаган, сидевший до того в молельне перед изображениями богов, ходил теперь за Грейс из комнаты в комнату, перебирая в руках четки.

— Что подумают люди? — сказал он. — Современная девушка, выросла в Нью-Йорке и — на тебе! — берется за уборку. Мали это не одобрит.

— Это его не касается, — сказала она. — Он пишет письма, а я занимаюсь хозяйством, и все. В жизни не видела такого красивого дома, как ваш.

— А он не кажется тебе старым и ветхим?

— Нет, он очень красивый. Я всегда мечтала жить в таком доме.

Теперь Джаган поздно уходил из дому; он ждал, пока выйдет Грейс. Понемногу он привыкал к безукоризненному порядку, который вносит в дом женская рука.

Однажды Грейс сказала:

— Мне бы так хотелось, чтобы вы разрешили мне вам готовить.

— Нет-нет, это невозможно. Я дал обет.

И он объяснил ей, что питается только тем, что может приготовить собственными руками.

— Ах, какой вы чудесный! — вскричала Грейс.

Впервые в жизни Джаган услышал доброе слово о своих привычках. Окрыленный ее восхищением, он пустился в подробное описание созданной им самим диеты без сахара и без соли. Пусть Грейс подождет, пока выйдет его книга, сказал он в заключение, тогда она все узнает. Грейс восторженно воскликнула:

— Я уверена, что книга будет «боевиком».

При первой же возможности он спросил, испытывая легкую неловкость:

— А что Мали?.. То есть я хочу сказать: он закончил свои занятия в Америке и получил диплом?

Грейс подняла глаза от медного кувшина, который она чистила.

— Как, разве вы не знаете?

Джаган, чувствуя, что ему не следует раскрывать свои отношения с сыном и истинное положение вещей, пробормотал:

— По правде говоря, у меня не было времени обсудить все это с Мали, вот почему…

— Да-да, я понимаю, — сказала Грейс. — И все же он должен был вам все сказать.

— Ах, нет! — вскричал Джаган. — Ты не так меня поняла. Я не жалуюсь.

— Конечно, нет, — согласилась она. — И все же я считаю, что Мали должен был вам все сказать. Лучше я попрошу его, чтоб он поговорил с вами. Это очень важно. До тех пор пока он не поговорит с вами, он не должен строить никаких планов.

— Да, я тоже об этом думал. Мне бы хотелось знать о его планах.

— Вы все узнаете, — пообещала она. — Все, все…

Джаган сказал:

— Я думал, он напишет мне о своих планах, но он писал только о вашей стране. Я многое узнал о ней из его писем.

Она поднялась и с веселым смехом воскликнула:

— Отец, покажите мне какое-нибудь письмо, и я вам все объясню.

— Что? — спросил, растерявшись, Джаган. — Что ты хочешь мне объяснить?

— У вас сохранилось хоть одно письмо? Я все вам объясню.

Он подошел к своему любимому шкафу, вынул картонную коробку, в которой хранились аккуратно сложенные голубые конверты, и пробежал по ним пальцем.

— Вот они. Не знаю, какое из них ты хочешь посмотреть.

Он колебался. Он никому не разрешал касаться этих драгоценных листков, но сказать об этом Грейс он не мог.

— Ой! Сколько их! — удивилась она и вынула письмо наугад. — Посмотрите? — И она указала на подпись. — Видите?

Джаган поискал очки, надел их и прочитал вслух:

— Г. и М. …Верно?

— Ну конечно. Неужели вы раньше не замечали? Я думала, вы знаете, Г. и М. значит Грейс и Мали… Это я и он, после того как мы… как мы…

Она не окончила фразу.

— Все эти письма писала я, а подписывались мы оба.

— Ты? — повторил Джаган и неловко сглотнул набежавшую в рот слюну. — Откуда мне было знать? Я ведь даже не знал о твоем существовании.

— Разве Мали никогда не писал вам сам?

Джаган молчал. Что толку говорить правду? Разве кто-нибудь выиграет от этого? В душе он молил дух Ганди, чтобы тот простил ему ложь, которую он готовился произнести.

— Да, конечно, но я не знал, что эти письма писала ты.

— А что Мали обо мне написал? Вы очень удивились?

— Он тебя не описывал. Разве можно в письме рассказать о человеке? Слова значат так мало. Вот почему я тревожился, когда он сказал, что хочет стать писателем. Это настолько трудно…

Он нес какую-то чепуху, а Грейс поставила в угол метлу и щетки, подошла и села рядом с ним на крыльцо, свесив ноги во двор.

— Я от него ничего о тебе не узнал. — Он дал волю своему неловкому воображению. — Он только написал, что собирается жениться. Я и сейчас ничего о тебе не знаю. Знаю только, что ты хорошая…

— Но это самое главное, правда? К чему спрашивать об остальном? Больше ведь ничего не нужно.

Джаган решил не упускать случая и сказал:

— В нашей стране есть обычай — сначала мы спрашиваем, где человек родился и воспитывался и все такое, а потом уж переходим к другим вопросам.

— А в других странах этим интересуются, когда берут с тебя налоги или выдают заграничный паспорт. Но раз я вышла замуж за индуса, мне нужно привыкать к вашим обычаям и рассказать о себе. Моя мать была кореянкой, а отец — американским солдатом. После второй мировой войны он служил на Дальнем Востоке. Я родилась в Нью-Джерси. Отец поехал туда на побывку и взял с собой мать. Его отозвали, когда мать была в больнице, и… — она помолчала, — домой он так и не вернулся. Мать решила остаться в Америке. Я училась у Маргарет. Вы о ней слышали?

— Нет, — ответил Джаган. — Это что такое?

— Это женская школа. Обожаю вспоминать о тех днях!

— Это, верно, была хорошая школа, — сказал Джаган.

Он уже привык подхватывать обрывки сведений об Америке и возводить из них целые теории.

— Я изучала домоводство в Мичигане и познакомилась с Мо, когда он приехал туда, чтобы поступить на писательский факультет. Мы сидели рядом на одном футбольном матче. Ах, вот бы вам посмотреть, как играют в футбол в Мичигане. У вас здесь есть футбол?

— Ну конечно, есть. Все школьники играют в футбол.

— Я думала, он писал вам об этом.

— Разумеется, писал, только, знаешь, письма иногда теряются. На днях один мой знакомый при мне жаловался на почте, что письма до него вовремя не доходят…

— Вы счастливы, правда? — вдруг спросила она.

Джаган кивнул.

Она сказала:

— Я так много слышала о кастовой системе в вашей стране, что боялась ехать сюда. Когда я в первый раз увидела вас всех на платформе, я затряслась от страха. Я боялась, что вы меня не примете. Мо поступил замечательно, правда? Нужна была смелость, чтоб привезти меня сюда.

— Ну, знаешь, — сказал великодушно Джаган, — в наши дни мы уже не верим в касты. Ганди боролся за их уничтожение.

— Они уже исчезли? — спросила она в простоте душевной.

— Они исчезают, — ответил Джаган, чувствуя себя политиком. — Мы о них больше не думаем.

Он надеялся, что она не станет допрашивать его дальше.

Как-то днем Мали ворвался на половину Джагана и спросил:

— Неужели ты не можешь провести нам телефон?

Джаган сказал:

— Я об этом не думал.

— В том-то и горе, что не думал. Это очень неудобно и несовременно. Как можно заниматься делом, если в доме нет телефона?

Джагану хотелось сказать: «В конце концов, Мальгуди — маленький город. Крикни — и тебя в любом конце услышат».

— Даже в твоем деле это очень важно, — сказал Мали. — Если бы у тебя был телефон, ты бы больше продавал. Люди делали бы заказы по телефону.

Джаган повторил:

— Я об этом не думал.

На самом деле ему хотелось сказать: «За день я продаю достаточно без всякого телефона. А это значит, что, если людям хочется сладкого, они покупают и без телефона».

Сын сказал:

— Мне было очень неловко, когда я не смог дать своим компаньонам номер нашего телефона.

— Каким компаньонам? Какой компании?

— Грейс! — крикнул Мали. — Иди-ка сюда. Мы говорим о деле.

При мысли, что он должен сейчас обсуждать с сыном дела, Джагана охватил ужас, хоть он и обрадовался, что Мали будет с ним говорить. Он был сегодня на редкость общителен. По тому, как подчеркнуто держалась в стороне Грейс, Джаган понял, что этот разговор подстроила она. Мали предложил: