— Это единственный месяц, когда мы можем подняться в горы. Если начнутся дожди, мы туда не пройдем. Пиявки и все такое… Там дождь идет десять месяцев в году.

К подножию горы подъехали на автобусе. Их было четверо — Джаган с женой, его отец и мать. Джагана тронула забота отца — подняться пешком в горы в его возрасте было не шуткой. Мать казалась необычайно довольной тем, что наконец-то найдено средство от бесплодия невестки. Она всю дорогу повторяла:

— Все хорошее приходит со временем. А то почему бы мне не подумать об этом раньше, скажем в прошлом году?

Она прокричала эти слова во весь голос, перекрывая шум автобуса. Они сидели на длинном сиденье, сжимая в руках узелки с пожитками. Амбика робела. Какая-то женщина, сидевшая напротив, спросила:

— А вы куда едете?

— В храм на горе Бадри.

— А-а, сейчас самое время… Бог благословит вас детьми.

— Только не меня, — сказала мать Джагана. — У меня их хватает.

И все засмеялись.

Человек, сидевший рядом с женщиной, нагнулся к ним и сказал:

— Если будет на то благословение господне, у вас родятся близнецы. Я по опыту знаю.

И снова все засмеялись.

— Нет, близнецов мы не хотим — с ними очень трудно. У одного моего дальнего родственника были в семье близнецы, так родители чуть с ума не сошли. Оба в один голос требовали есть и так же в голос отказывались от еды. Я буду рада, если у моей невестки родится один ребенок, а второй уж пусть будет немного погодя, — сказала мать Джагана.

— Сколько у вас сыновей? — спросила женщина, и они углубились в обсуждение семейных дел. Кого-то на заднем сиденье тошнило, и автобус то и дело останавливался, чтобы он мог высунуться из окна и опустошить желудок. Амбика, как и полагалось невестке, сидела рядом с матерью Джагана, а Джаган устроился с отцом; вид у того был деловой, словно он ехал заключать сделку.

Джаган с удовольствием сел бы с женой, но женщинам не разрешалось сидеть с мужчинами. Амбика должна была сесть со свекровью из вежливости, так что Джагану ничего не оставалось, как расположиться рядом с отцом. Сиденье было длинное, оно шло вдоль всей стенки.

С другой стороны от Джагана сидел мужчина из лесного племени с ожерельем из крупных бусин на шее. На коленях у него стояла небольшая деревянная клетка с пестрой птицей; время от времени раздавался крик, похожий на скрип двери на старых несмазанных петлях. Крик этот заглушал голоса пассажиров, которых в автобусе было не менее пятидесяти, хотя официально автобус вмещал вдвое меньше. Одни пассажиры ехали с билетами, другие — без, так как кондуктор положил их деньги себе в карман и теперь подгонял отчетность, то и дело вынимая тетрадь и что-то в нее записывая.

Кто-то что-то говорил, спрашивал, советовал, объяснял, низко звучали мужские голоса, пронзительно — женские, смеялись и плакали дети; все это сливалось в неясный гул, то и дело разрываемый резким криком птицы. Отец Джагана с увлечением говорил о различных типах навоза и о том, как копать колодцы, с крестьянином, сидящим справа от него. Тот щелкал земляные орехи и бросал скорлупу на пол. Джаган взглянул на жену и увидел, что она устала — шум и грохот автобуса утомили ее. Он пожалел, что она не сидит с ним рядом. Он указал бы пальцем в окно и сказал:

«Видишь эти деревья, эти горы? Какие они красивые, правда? Ты понимаешь, что мы отправились в эту поездку ради тебя?»

А она бы, наверно, ответила:

«Скорее, ради тебя. Мне чудес не надо. Вспомни семейную фотографию, которая висит в нашем доме».

А он бы тогда стал ее дразнить, ущипнул бы за спину, и в результате они бы поссорились или она обратила бы все в шутку. Трудно сказать, что именно произошло бы. После стольких лет совместной жизни он все еще не знал, чего от нее ждать. Иногда она ко всему относилась легко и просто, а порой сердилась по пустякам и зло смотрела на Джагана. Вообще-то она была образцом доброты, веселого нрава и предупредительности, но, если ее рассердить, она могла наговорить всяких резкостей.

Несколько недель назад отец заметил, что соус какой-то невкусный; выяснилось, что он пересолен. Немедленно учинили расследование. Свекровь спросила:

— Амбика, ты солила соус?

Амбика вежливо ответила из глубины кухни:

— Да, мама, конечно.

Мать в столовой подавала еду мужчинам.

Услышав ответ невестки, она уронила тарелку и, пройдя на кухню; потребовала объяснения.

— Кто тебе велел солить соус?

Амбика холодно ответила:

— Не знаю.

После чего до мужчин донесся голос старшей из женщин:

— Неужели ни у кого не хватает разума спросить, посолили уже соус или нет? Что будет, если солить пищу в несколько рук? Это месиво есть нельзя, его только в канаву вылить. Вот так все в доме портят и пускают на ветер, я знаю… Я знаю, как это делают.

— Дайте еще риса, — сказал отец из столовой.

Амбика принесла рис и разложила его по тарелкам. А свекровь между тем продолжала:

— Мы не требуем ничего особенного. Это не для нас, мы не можем даже насладиться зрелищем золотого пояса, как сотня других людей. Но хотя бы разумная…

Она не кончила фразы. Они услышали, как Амбика крикнула:

— Мне все равно…

Бросила блюдо и удалилась со сцены. Она заперлась у себя в комнате и отказывалась от пищи, повергнув в волнение весь дом. Она говорила, что просто не хочет есть — и все. Спустя несколько дней, когда все немного улеглось, она объяснила Джагану:

— Знаешь, что я сказала твоей матери? «Почему вы никак не забудете об этом золотом поясе? Какое он имеет отношение к сахару и соли? Неужели вы в жизни не видели золотого пояса?»

С того дня мать Джагана была очень сдержанна в выражениях и о золотом поясе не вспоминала. Все это время они явно недооценивали характер Амбики.

В деревне у подножия горы они вышли из автобуса. Меньше деревушки не нашлось бы, верно, ни на одной карте — всего два ряда хижин и пара ларьков, сложенных из ящиков, на которых лежал немудреный товар, предназначенный для паломников, — кокосовые орехи, бананы, листья бетеля и цветы.

Мать явно устала от поездки и уселась на большой камень отдохнуть, а отец затеял бесконечную торговлю с продавщицами кокосовых орехов. Наконец он сдался, бормоча, что крестьяне теперь испорчены и стали самыми злостными эксплуататорами. Он в ярости замахал кулаками.

— Мы проехали двадцать миль. Неужели нам нельзя сделать за это скидку? Если б я знал, какие здесь цены, я бы все привез из дому, — кричал он гневно.

Мать вмешалась, не вставая с камня, на котором сидела.

— Это не разрешается, — сказала она. — По обычаю…

— Ну конечно, в ведах десять тысяч лет назад было написано, что в этой самой точке земли тебя должна эксплуатировать именно эта крестьянка. Истинно, истинно… — язвительно проговорил он, сердито глядя на сына и на сноху, сидевшую на другом камне, и намекая, что, если б только у людей рождались, как у всех, дети, никому не пришлось бы покупать кокосовые орехи по безумным ценам. Джаган под взглядом отца сжался и почувствовал себя совершенно бессильным, но Амбика посмотрела на него с вызовом, словно готовясь предъявить семейную фотографию из ста трех человек.

Не будь Джаган трусом, он бы спросил своих родителей: «Разве у вас мало внуков? К чему вам еще? Почему вы не оставите меня в покое?»

Меж тем торговка кокосовыми орехами говорила:

— Не жалейте немного потратиться… Когда у вас родится внук, он принесет в ваш дом богатство.

Старик смягчился и спросил:

— Откуда ты знаешь, что у них будет сын, а не дочь?

— У всех, кто молится в этом храме, рождаются сыновья.

Словно в подтверждение пророчества родился Мали. Едва он появился на свет (это произошло в деревенском доме его матери), как его взвесили, не дав даже повивальной бабке обмыть его как следует, и точно такую же меру золота, серебра и пшеницы отправили в храм на горе Бадри во исполнение обета, который был дан во время поездки.

Через три месяца Амбика вернулась с младенцем домой. Ее родители прислали с ней множество подарков, как предписывал обычай при рождении первенца.