Грозно молчащие товарищи наши! Мы, которые тоже были на волосок от смерти, прощаемся с вами.

— Тьфу, черт!

Капитан Хенли, командир второй роты, оступился на сломанных мостках и налетел на стену окопа. Каска сползла ему на лицо, он оттолкнулся рукой от осклизлой стены, и липкая густая грязь поползла между пальцев.

— Осторожно, Паркер, здесь доски сломаны.

— Спасибо, сэр.

Жидкая грязь пропитала штаны над низкими резиновыми сапогами, а правый рукав намок до локтя. Хенли пошарил в мокрой противогазной сумке, чтобы проверить, не разбились ли стекла. Целы, слава богу. Еще сильнее заныла ссадина на правом колене, и он снова со стоном выругался.

— Вы ранены, сэр?

— Нет, опять провалился на этих проклятых мостках. Тысячу раз приказывал старшине починить их. Кончится тем, что здесь упадет генерал, и тогда придется расхлебывать кашу. Помогите мне найти фонарик. Только бы он не разбился, черт его подери.

В темноте они стали копошиться в липкой грязи, ощупывая неровные сломанные доски; вдруг каски их стукнулись.

— Прошу прощенья, сэр.

— Виноват.

— Здесь его как будто нет, сэр.

— Ну ладно. Поищем утром.

Спотыкаясь, они осторожно двинулись дальше. Окоп, прежде служивший немцам ходом сообщения, был глубокий, грязный, сильно разрушенный. Стояла темная облачная ночь, до рассвета оставалось около часа. Где-то вдали взлетали ракеты, и время от времени вспышка призрачного света вырывала из темноты небольшое пространство, в котором смутно вырисовывались разбитые снарядами края брустверов. Окоп круто сворачивал в сторону, и Хенли едва различил три канадских креста. Полпути. Через пятьдесят ярдов будет еще один поворот. Там высокий бруствер прикрыт сверху куском рифленого железа, и его зазубренные края напоминают очертания причудливого геральдического дракона.

Сегодняшняя ночь словно нарочно создана для газовой атаки, а потом наступит рассвет, облачный, безветренный, туманный — как раз для внезапного наступления. Хенли почти всю ночь обходил позиции своей роты. После той страшной газовой атаки на Сомме, когда рота потеряла двадцать три человека, нельзя было больше рисковать. Он ходил из окопа в окоп и предупреждал сержантов, чтобы они следили за воздухом. Сейчас он шел к своим передовым постам. Лучше быть там, если вдруг газы…

«Хлюп, хлюп, хлюп». Кто-то шлепает по грязи им навстречу.

— Кто идет?

— «Шутка».

— Сегодня этот пароль, Паркер?

— Так точно, сэр.

— Это вы, Хенли? — Голос слышится уже совсем рядом.

— Здравствуйте, Уильямс. А я думал, вы пошли в дальний ход сообщения.

— Я уже оттуда. Решил проверить эти посты. Вон их как далеко вперед занесло.

— Ничего не поделаешь. Вся наша оборона ни к черту не годится. Как на постах?

— Все в порядке. Сержант Крэмп говорит, сегодня боши бросили штук сорок мин, но наших никого не задело. Когда я уходил, они нет-нет да потчевали нас своими гостинцами.

С тыла доносилась беспорядочная, но непрерывная артиллерийская стрельба. Где-то высоко в небе со свистом пролетали тяжелые снаряды, обрушиваясь на /ночные дозоры и коммуникации врага.

— Нынче ночью бошам крепко всыпали, — сказал Уильямс.

— Да, после такого обстрела у них, наверно, даже в главном штабе переполошились.

— Боши я впрямь сегодня что-то присмирели.

— Да, да. Ну я пошел. Пусть Томпсон подогреет завтрак. Оставайтесь все на местах, пока я не вернусь.

— Ладно. Счастливо.

Хенли обошел свои посты. Они были размещены в разрушенном немецком окопе у низкого пологого холма. Раньше здесь находились передовые позиции англичан, но теперь от них остались лишь отдельные наблюдательные пункты, а главная линия обороны переместилась на несколько сот ярдов в тыл. Англичане усилили обстрел, и пронзительный свист пролетающих мимо снарядов стал почти беспрерывным. У немцев взлетали вверх сигнальные ракеты. Хенли на чем свет стоит ругал себя за то, что потерял фонарик, — чертовски трудно без него обходиться. Но вот наконец и первый пост.

— Эй, сержант Томлинсон, вы здесь?

Кто-то шевельнулся в темноте.

— Здесь, сэр.

— Докладывайте.

— Все спокойно, сэр.

— Мистер Уильямс сказал, что вам сегодня порядком досталось от мин и гранат.

— Было дело, сэр, но только самую малость.

— Так-так. Есть кто-нибудь в дозоре?

— Нет, сэр. Все здесь.

— Прекрасно. Продолжайте наблюдать.

— Слушаюсь, сэр.

То же было и на других постах. К рассвету Хенли вернулся на пост № 1, ближайший к ходу сообщения. Все люди были на местах. Хенли поднялся на стрелковую ступень в пустом разрушенном снарядами окопе, поднес к глазам бинокль, висевший у него на шее, и стал смотреть. Едва рассвело, артиллерия почти умолкла, только одна или две батареи продолжали стрелять. Хенли продрог в мокрой, пропитанной грязью одежде. Тьма рассеивалась медленно, почти незаметно; словно на сцене менялись декорации и один за другим поднимались тонкие, прозрачные занавесы. Стали видны английские проволочные заграждения. Ему показалось, что в туманном колеблющемся свете, на «ничьей земле» появились какие-то неясные движущиеся тени. Хенли прижал холодные руки к воспаленным, опухшим от недосыпания глазам. Потом взглянул опять. Да, да, конечно, вот они перелезли через бруствер и залегли. Хенли схватил прислоненную к стенке окопа винтовку, которая была заряжена дымовой ракетой. Странно, что сержант Томлинсон и его люди ничего не предпринимают. А может быть, ему это померещилось, может быть, это всего-навсего утренний мираж, причина стольких ложных тревог? Он зажмурил глаза, подождал несколько минут, затем снова очень внимательно посмотрел в бинокль. Старый осел! Никто не перелезал через бруствер. Просто там темнели столбы проволочных заграждений. Поставив винтовку на место, Хенли быстро пошел к Томлинсону и Паркеру, очень довольный, что никто не видел, как он перепугался.

— Ведите наблюдение еще двадцать минут, сержант, а. потом посылайте за завтраком, двоих со второго поста и двоих с четвертого.

— Слушаюсь, сэр.

На обратном пути Хенли нашел свой фонарик — лампочка была разбита. «Вот так и гибнет все в этой проклятой войне», — подумал он. Слава богу, еще одно утро обошлось без атаки. Хенли дошел до переднего края, опять поднялся на стрелковую ступень и осмотрелся. Хмурое утро, но дождя пока нет. Вражеские окопы словно вымерли: ни движения, ни звука. Хенли приказал людям отдыхать и отослал Паркера завтракать.

Роту разместили в большом, но скверном блиндаже, который в свое время был построен для штаба немецкого батальона. Хенли кинул на свою койку фонарик, ремень с револьвером, каску и сел на ящик около маленького стола. Там на газете уже было приготовлено четыре ножа и вилки. Он устал, так устал, что все становилось ему поперек горла, даже яичница с 'ветчиной, самое вкусное блюдо из рациона пехотного офицера. Трое младших офицеров оживленно разговаривали. Хенли отодвинул тарелку и встал.

— Попробую заснуть. Пусть дежурный разбудит меня, если что случится.

— Ладно.

Хенли повесил на гвоздь револьвер и каску, подложил под голову вещевой мешок, не разуваясь и не снимая мокрой одежды, лег на кровать и завернулся в одеяло. Несколько минут он лежал в полудреме, прислушиваясь к тихим голосам офицеров. В висках у него стучало. Он закрыл глаза, но они продолжали болеть. Хенли подремал немного, потом проснулся было, вспомнив, что не подал требование на боеприпасы, но решил, что с этим можно повременить, и заснул мертвым сном.

Хенли открыл глаза, но лежал не шевелясь. Почему они так громко разговаривают? Потом сон как рукой сняло, и он порывисто сел на кровати, свесив ноги. Полковник. Проклятье! Надо же было ему прийти именно сейчас! Полковнику, конечно, невдомек, что он всю ночь пробыл в окопах. Черт подери! А, в конце концов, наплевать. Хенли кое-как пригладил взъерошенные волосы и встал.