Сейчас начаты переговоры по формуле «2+4», идут и двусторонние контакты с правительствами США, Великобритании, Франции, ГДР, ФРГ, а также Польши, Югославии, Италии, некоторых других государств. Среди важных тем, стоящих перед «шестеркой», — германский мирный договор, который окончательно подвел бы черту и под Второй мировой, и под «холодной войной».

Он должен дать уверенность в том, что с немецкой земли впредь будет исходить только мир. Договор призван определить военный статус Германии и ее место в общеевропейской структуре безопасности, зафиксировать ее обязательства в том, что касается нерушимости послевоенных границ.

Подчеркну: нам чужда мысль о документе, дискриминирующем Германию, затрагивающем национальное достоинство немцев. Новый Версаль неуместен, как не нужно и перелицовывание сепаратных соглашений 1952 — 1954 годов. Нет, это должен быть акт мира в точном и полном смысле слова».

Могу добавить к этому то, что я сказал Хорсту Тельчику, помощнику канцлера, приехавшему в Москву по его поручению 14 мая:

«Сейчас мы вышли на магистральный путь развития советско-германских отношений. А ведь за спиной у нас 27 миллионов погибших советских людей, 18,5 миллиона раненых, контуженых, десятки миллионов осиротевших и потерявших здоровье. Вся нация была потрясена до основания. То же можно сказать и о немцах.

Поэтому оба наших народа призваны строить свои отношения в будущем так, чтобы их ничто не омрачало. На мой взгляд, за многие столетия сегодняшняя ситуация — самая благоприятная для старта в новое будущее отношений между Германией и Россией».

Мое выступление в канун Дня Победы было воспринято в стране с пониманием. Никаких признаков несогласия в народе, тем более протестов, не было. Правда, антиперестроечная сталинистская оппозиция уже взяла на вооружение против меня и германскую тему. Однако это не поколебало моей решимости довести дело до конца.

Предстояла давно согласованная поездка в Вашингтон, где мы с президентом Бушем должны были обстоятельно обсудить большой круг вопросов, включая подготовку договора по ядерным СНВ. Понятно, что не мог быть обойден и германский вопрос в контексте общеевропейского процесса.

В порядке подготовки моего визита 18 мая в Москву приехал Джеймс Бейкер.

С первого же захода в разговоре я понял, что он приехал доказывать целесообразность и неизбежность вхождения единой Германии в НАТО. Я сразу же и в довольно жесткой форме обратил его внимание на противоречивость позиции американской администрации в этом вопросе:

«Ваша позиция на этот счет противоречива. Я не знаю, чем Она питается. Может быть, вы боитесь объединения Европы? Я не раз говорил и здесь, и в Европе и могу подтвердить сейчас: мы понимаем необходимость присутствия — не обязательно военного — Соединенных Штатов во всех европейских процессах. Вы можете из этого исходить. Но вот вы говорите: обе Германии являются миролюбивыми, демократическими странами и нет оснований видеть какую-то опасность в происходящем. Вы говорите, что мы преувеличиваем опасность. Но если это так, если вы не считаете это важным фактором, то почему не согласиться с тем, чтобы объединенная Германия была членом Варшавского Договора?

Или другое: вы говорите, что немцам можно доверять, что они доказали это. Но если это так, зачем включать Германию в НАТО? Вы отвечаете: если Германия не будет в НАТО, это может создать проблемы в Европе. Выходит, вы не доверяете Германии.

…Мы хотели бы рассчитывать на серьезный подход с вашей стороны. И когда видим элементы игры с нами, нас это беспокоит. Разве это нужно? Разве можно допустить, чтобы наши отношения превратились в какую-то возню? Мы видим, что порой у вас возникает искушение воспользоваться ситуацией».

Бейкер заверял меня, что политика его администрации не направлена на то, чтобы оторвать Восточную Европу от Советского Союза. «Прежде, — признал он, — у нас была такая линия. Но сегодня мы заинтересованы в том, чтобы построить стабильную Европу и сделать это вместе с вами».

Он говорил мне, что их желание иметь объединенную Германию в НАТО объясняется тем, что, если она не будет твердо укоренена в европейских институтах, могут возникнуть условия для повторения прошлого. Общеевропейские структуры в рамках СБСЕ пока еще, как он выразился, прекрасная мечта, а НАТО существует. Если Германия не будет в НАТО, то она займется обеспечением своей безопасности иным путем, захочет получить ядерную безопасность. Он ссылался также на принцип Хельсинкского договора, согласно которому каждое государство имеет право выбирать, в каком союзе оно хочет быть или не быть нигде. И если, мол, Германия захочет войти в Варшавский Договор, что вы предлагаете, то мы, США, хотя и против, но препятствовать не будем. Сейчас же, продолжал госсекретарь, налицо факт совершенно определенного и решительного желания Коля и нового правительства ГДР, чтобы объединенная Германия вошла в НАТО в качестве полноправного члена. За это выступают и ваши союзники по Варшавскому Договору. При этом Бейкер заверял меня, что Вашингтон не принуждал ни Венгрию, ни Чехословакию, ни Польшу выступать с таких позиций. Это их совершенно свободно выраженное мнение.

В конце концов Бейкер изложил заранее подготовленную администрацией США программу, которая как бы компенсировала вступление единой Германии в НАТО — те самые знаменитые его «9 пунктов». Должен сразу сказать, что в них были и разумные предложения, приемлемые для нас. Кстати, некоторые из них вошли потом в договоры об объединении Германии.

Бейкер гарантировал, что США добьются от Германии сокращения и ограничения численности бундесвера и, конечно, отказа производить, создавать или приобретать ядерное, химическое и биологическое оружие. Впрочем, это и так было ясно, Коль неоднократно клялся мне, что так и будет.

Бейкер обещал, что на определенный переходный период на территории, которую сейчас занимает ГДР, не будет войск, подчиненных НАТО, что на этот период советские войска могут оставаться там на тех же основаниях, на каких они сейчас там находятся.

Бейкер обещал начать постепенно реконструкцию НАТО, придавая ей все больший характер политической организации. И будет осуществлен пересмотр военной доктрины НАТО.

Он сообщил, что есть уже твердая договоренность и американцы будут стоять на этом непоколебимо — о том, что единая Германия будет включать в себя только территорию ГДР, ФРГ и Берлин. Никаких территориальных притязаний с ее стороны не последует.

Бейкер заверял меня, что американская администрация предпримет все возможные со своей стороны усилия, чтобы быстрее превращать СБСЕ в постоянный институт, который стал бы краеугольным камнем новой Европы.

Девятый пункт его программы содержал заверения в том, что при объединении Германии будут должным образом учтены экономические интересы Советского Союза.

Я высказал позитивное отношение к общей направленности этой программы из 9 пунктов, но считал, что вопрос не закрыт, что перед моей встречей с президентом США в Вашингтоне надо еще все основательно обдумать.

Бейкер стал заверять меня, что никакого насилия над немцами, с тем чтобы они вступали в НАТО, нет и не будет, они вправе выбирать. И если они выберут что-то другое, а не НАТО, Соединенные Штаты с этим примирятся.

Я понимал, что в поведении администрации есть элементы игры и Бейкер в эту игру ловко играл. Я, кстати, прямо ему об этом сказал. Он потом в своих мемуарах признал, что для него главной целью было убедить меня в неизбежности вхождения Германии в НАТО.

Однако были и реалии. Я их тоже отлично видел. Германию нельзя было действительно оставлять в ситуации, аналогичной той, в какой она оказалась после Версаля. Всерьез рассчитывать на то, что Германия войдет в Варшавский Договор, тоже было невозможно. И, конечно, наиболее важным моментом было то, что Германия, в лице пока еще обоих правительств, стояла за вступление в НАТО.

Тем не менее я решил предпринять последнюю попытку, отложив ее на разговор с Бушем через две недели. Не то чтобы я боялся вступления Германии в НАТО. Я был убежден, что «холодная война» не вернется ни при каких обстоятельствах и военной угрозы для нашей страны с Запада уже не существует. Однако в политике еще сохранялись подходы, в которых большое значение придавалось балансу вооруженных сил. И, конечно, наиболее существенным был психологический момент — восприятие НАТО в сознании советских людей.