Поиск
ИЗ ПЛЕНА
По базару тачка ехала,
Двухколесная и грязная.
То ли с плачем, то со смехом ли
Люди всякие и разные
На нее смотрели пристально,
Шеи с любопытством выставя,
А потом крестились истово
Или гневались неистово:
Мальчики мал мала меньше
В тачке той лежат
притихшие.
А толкает тачку женщина,
Этих трех мужчин родившая.
По кривой базарной улице
Поступью проходит твердою.
Не стыдится, не сутулится,
А серьезная и гордая.
Мы, фашизма победители,
Десять стран освобождавшие,
Эту бабу не обидели,
Тачку мимо нас толкавшую.
Мы поздравили с победою
Эту женщину суровую
И собрали ей как следует —
Сухарями и целковыми.
РАННЕЕ УТРО
В углу харчевни спали три танкиста,
Храпели рядом три веселых друга.
Хозяева им постелили чисто.
Сняв гимнастерки
и раскинув руки,
Во сне солдаты мирно улыбались.
А на стене три тени колебались —
Лампады.
Выше — хмурые иконы
Гадали про порядки и законы,
Что нынче ночью въехали на танке
В забытую румынскую деревню.
А за окном выл ветер,
и деревья
Шумели, словно девки на гулянке.
Кусать военных, видно, не решались
Трусливые и вежливые мухи.
Они то над хозяином кружились,
То над седыми космами старухи,
Готовившей яичницу
приезжим
И плакавшей,
слезы не вытирая.
А за окном рассвет тихонько брезжил,
Но это не мешало ветеранам.
Они глаза на сто замков закрыли —
В гостях у тещи так они не спали!
А тени, трепыхаясь,
словно крылья,
Их словно возносили,
поднимали.
Еще я двор харчевни той
запомнил.
Окрестный люд его давно заполнил:
За сорок верст шли мужики.
И бабы
Румынские
Шли с мужиками вместе,
Чтобы взглянуть одним глазком хотя бы,
Чтобы спросить
насчет земли и мести.
Заплатанные, нищие, босые,
Голодные послы со всей округи
Пришли просить о помощи Россию,
Пришли пожать Стране Советов руки.
А солнце шло по танковому следу
И гусеницей тучи попирало,
Как будто для свободы и победы
Его сковали
где-то за Уралом.
С востока — так же, как обыкновенно, —
Всходило солнце,
медленно и верно.
ДО́МА!
День возвращения в Москву
Передо мной как наяву.
Пять лет как здесь я не бывал,
В пяти державах был,
Всё этот день я добывал,
Покуда не добыл.
…Воспоминания томят,
Надеждами парят.
Но вот я вижу автомат —
Обычный аппарат.
Пятиалтынный сунул в щель,
Снял трубку и крутнул,
И дальний друг, немой досель,
Заговорил, прильнул.
Не отхожу от колеса,
Где десять круглых дыр,
Чтоб только слышать голоса,
Чтобы за миром мир
Передо мною представал,
И говорил и пел,
Чтоб вновь я деньги доставал
И колесом скрипел.
Не отхожу от колеса —
Вези, вези меня
В события и в чудеса…
Нет, не забуду дня,
Когда я дверцу отворил,
И вещмешок швырнул,
И к диску мертвому
прильнул,
И он — заговорил.
«Я не любил стола и лампы…»
Я не любил стола и лампы
В квартире утлой, словно лодка,
И тишины, бесшумной лапой
Хватающей стихи за глотку.
Москва меня не отвлекала —
Мне даже нравилось, что гулки
Ее кривые, как лекало,
Изогнутые переулки.
Мне нравилось, что слоем шума
Ее покрыло, словно шубой,
Многоголосым гамом ГУМа,
Трамваев трескотнею грубой.
Я привыкал довольно скоро
К ушам, немного оглушенным,
К повышенному тону спора
И глоткам,
словно бы луженым.
Мне громкость нравилась и резкость —
Не ломкость слышалась, а крепость
За голосами молодыми,
Охрипшими в табачном дыме.
Гудков фабричных перегуды,
Звонков вокзальных перезвоны,
Громов июньских перегромы
В начале летнего сезона —
Все это надо слушать, слушать,
Рассматривать, не уставая.
И вот
развешиваю уши,
Глаза пошире раскрываю
И, любопытный,
словно в детстве,
Спешу с горячей головою
Наслушаться и наглядеться,
Нарадоваться Москвою.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: