— Расскажите как.

В это время Пантелей Семеныч возвратился, неся огромный ворох сучьев.

— Это что же такое? Василий, что же рыба-то? А?

— Рыба?

Василий сразу и не вспомнил, о какой рыбе речь идет, а Яков Иваныч только посмеивался, глядя на него.

— Вы его не спрашивайте, Пантелей Семеныч, он только что с луны свалился, а там рыбы нет: подохла она там давно.

Но Василий уже опомнился и кинулся поскорей чистить окуньков, которые грудой лежали на траве.

— Долго ли вычистить? Пока ты костер разведешь, все и готово будет.

Пока уха варилась, Яков Иваныч продолжал свой рассказ.

— Сейчас покажу тебе, примерно, как можно расстояние измерить.

— Опять примерно?

— Конечно. Для того, чтобы точно измерить, и понимать точное измерение, надо много и долго учиться. А так с налету, только примерно и молено понять. Пантелей Семеныч, идите к нам, будем вместе мерить.

— Чего это?

— Расстояние вон до того дерева, до березы сухой, видите, в конце поляны стоит?

— Как же я вам помочь могу? Шагать, что ли, к березе-то к этой?

— Нет, шагать не надо. Дайте нам бечевочку, найдется у вас?

— Бечевку можно дать, от блесны отвяжу, хорошая бечевка, крепкая.

— Крепкая — неважно. Была бы она метров пять длиной, и хватит с нас.

— Чего это метров? Я на метры не знаю, а что сажень десять в ней есть, так это верно.

— Сажень, примерно, два метра. Значит, веревки у вас больше, чем надо.

— Так… — сообразил Пантелей Семеныч, отвязывая бечевку. — Еще чего вам надо?

— Еще бы нам две трубочки какие-нибудь.

— Вот уж чего нет, так уж нет, трубочками не богат, я собачьи ножки курю, из газеты скручиваю.

— Да я не о таких трубках говорю, мне надо глазами сквозь глядеть. Из бумаги бы свернул, да бумаги нет с собой.

— Из бересты нельзя ли?

— Вали из бересты, ладно, — ответил Яков Иваныч и вдруг спохватился: — погоди, есть у меня бумага, я забыл, в кармане тетрадка у меня есть!

Он достал тетрадку, свернул две трубки, оставив только самую узкую дырочку, чтобы глазом сквозь видно было. Потом привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке пальцами.

Привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке.

— Чего это вы так рукой меряете? Что ваша рука вроде аршина, что ли? — спросил Василий.

— Конечно. От кончика большого пальца до кончика среднего 20 сантиметров. Стало-быть, если я пять раз так отложу по веревке — у меня метр получится. Теперь гляди: я отмеряю пять метров и тут вторую трубку привязываю.

— А это для чего?

— Сейчас увидишь. Бери в руки одну трубку, а вы, Пантелей Семеныч, берите другую. Станьте так, чтобы веревку натянуть, и оба глядите одним глазом сквозь трубку на сухую березу.

— Оба глядите одним глазом сквозь трубку на березу.

Видна вам береза?

— Видна.

— Не двигайтесь, погодите, мне надо в тетрадке нарисовать, как у вас трубки направлены. Глядите, я рисую в тетрадке нашу веревку, только делаю ее в 25 раз короче, чем она на самом деле. Теперь я подведу тетрадку под твою трубку, Василий, и нарисую, как она от веревки отклоняется, нарисую угол этот самый, что между трубкой и веревкой. Теперь, на другом конце нарисованной моей веревки я наведу твой угол, Пантелей Семеныч.

И Яков Иваныч, подставляя тетрадку по очереди под трубки, начертил карандашом углы, которые между трубками и веревкой образовались.

— Как ваши трубки идут вкось, так я на бумаге точно поставил вкось две черты. Теперь глядите: вот на бумаге наша веревка, вот — наши трубки.

Вот на бумаге наша веревка, береза и трубки.

Глаза смотрели с разных концов, а сошлись на березе. В этом месте стоит наша береза. Смерим теперь сколько в тетрадке от веревки до березы? Примерно, 50 сантиметров. А на самом деле должно быть в 25 раз больше, т. е. 12 1/2 метров, потому что веревка наша в моей тетрадке в 25 раз меньше настоящей веревки, и весь этот треугольник получился в 26 раз меньше. Теперь, Василий, проверь меня: я говорю, что до березы 12 1/2 метров, т. е. шагов 18. Ну, шагай! Проверяй, правду ли я говорю.

Василий зашагал.

— 17 шагов! — закричал он, — ошиблись!

— Ошибка есть, потому что шаг твой не измерен, да и все наши трубки и веревки неточны. Все примерно. Один шаг не ошибка, когда так меришь, как мы.

— Ну, ладно, — согласился Василий, — верю, что до луны можно поточнее расстояние измерить. Поездом, говорите, пять месяцев надо бы ехать? Верю вам. А до солнца сколько?

— До солнца двести лет надо бы ехать, вот как оно далеко!

— Этак, пожалуй, за всю жизнь на билет не заработать, — сказал Пантелей Семеныч.

— Билет на луну и то тысяч семь стоил бы, по две копейки за километр считая. А чтобы до солнца доехать, миллиона три пришлось бы заплатить.

— Вот его куда угнало.

— Потому оно кажется нам таким маленьким, что далеко. А ведь на самом-то деле, если измерить его поперек, так окажется, что оно в сто десять раз больше нашей земли, а ведь земля-то в поперечнике — двенадцать тысяч километров.

— Примерно? — шутя спросил Василий.

— Нет, — улыбнулся Яков Иваныч, — уж это точно, почти совсем точно.

Яков Иваныч сидел в горнице и пил чай. На дворе было холодно, шел дождь и выходить не хотелось. Вдруг в оконце кто то постучался. Яков Иваныч подошел к окну и, глядя во тьму, спросил:

— Кто это? Не вижу.

— Впустите нас, Яков Иваныч, это мы!

Оказались Василий с отцом, Сергей Старцев и Окулькин, — товарищи Василия.

— Пожалуйте. Чайку вместе попьем.

— Спасибо, нам не до чаю. Дело есть.

— А что такое?

— Мы с отцом заспорили чуть не до драки. Разреши наш спор.

— О чем же?

— Отец говорит, что в четырнадцатом году, перед войной было затмение солнца и оттого война произошла. А я говорю, что не может этого быть, чтобы солнце нашими делами занималось. Да и не живое оно вовсе, солнце-то, что оно может в войне понимать? «А зачем же, — спрашивает он, — затмилось солнце?» А я говорю: наверно загасло, а потом снова загорелось. Он не верит. А Сережка Старцев его сторону держит, говорит к несчастью затмения бывают, это уж всегда. Как по-вашему, кто прав, а?

— Никто.

— А в чем же правда?

— Вот в чем.

Яков Иваныч подошел к стене, на которой висела лампочка, и заслонил ее раскрытой книгой.

— Что, темно?

— Темно, — ответил Василий и сразу же догадался — это вот и есть затмение, когда что-то закрывает солнце?

— Верно. Это и есть затмение.

— А что же закрывает его от нас?

— Луна.

— Вы ведь говорили, что луна совсем махонькая перед солнцем. Так, как же так? Как она его закрыть может?

— А разве пятак не махонький перед фуражкой, однако, он закрывает ее, если стоит перед твоими глазами.

— Правда, луна ведь ближе к нам, оттого она и закрыть может.

А если Пантелей Семеныч так про затмение думает, то это и неудивительно. Откуда же ему знать? Древние люди думали даже, что затмение делает чудовище, которое гонится по небу за солнцем и хватает его, хочет проглотить. Они начинали во время затмения кричать, бить палками в медную посуду, подымали страшный грохот, чтобы напугать и прогнать чудовище.

Пантелей Семеныч добродушно усмехнулся.

— Вот, выходит, что я древний человек и есть. Помнишь, как ты про осла рассказывал, что брюхо ему пороть собирались люди? Может, и я бы поверил, что осел луну проглотил: я темный человек.

— Хочешь, расскажу тебе, что от темноты бывало в старину?

— Расскажи, расскажи…

— Так вы присядьте, ребятки, чаю попьем, покалякаем.