Именно из этого источника растут корни тезиса массовой культуры "сатанизм — это христианство наизнанку". Как всегда, популяризация приводит к максимальному упрощению концепции вплоть до полной потери главного содержания — как мы показали в работе, сатанизм de facto значительно древнее христианства.

Частью этой тощей фантазии является и стереотип дьяволопоклонника, язычника, еретика, не говоря уже о ведьмах и колдунах.[133] Их портрет делается максимально отталкивающим для обывателя, причем обращение идет к одним и тем же образам (мы уже раскрывали эту тему на стр.17). Правда, христианским художникам фантазии явно не хватает, и они применяют одни и те же сюжеты к римским императорам, к язычникам, к представителям конкурирующих церквей, к еретикам, к опальным тамплиерам, к ведьмам, к евреям, к масонам, наконец, к неоязычникам и современным сатанистам. Им инкриминируются половые оргии, заклание младенцев, целование дьявола в задницу, всемирный заговор, патологическое стремление делать гадости[134]… И нет никакого намека на действительную суть того или иного течения. Это и понятно, ведь христианская доктрина зачастую куда более убога, чем представления ее оппонентов, не укладывающиеся по сей причине в христианские понятия, а идеология не занимается «сутями», ее прерогатива — состояние и реакции социума и ничего больше.

Появились и те, кто к радости христиан взялся реализовывать их сценарий дьяволопоклонничества. Фантазии стало возможным подкреплять хоть каким-то фактическим материалом, размахивая им, дабы заслонить этим дутышем реальную суть Сатаны.

Что интересно, наиболее связываемый с таким поклонением ритуал — Черная Месса — изначально обозначал вовсе не то, что сейчас. В момент возникновения термина так называли все то, что делалось не по канону католической церкви, включая службы других христианских конфессий.[135]

Естественно, такая деятельность привела к тому, что популярное мнение о сатанистах стало весьма своеобразным. Что характерно, не по их вине. Поиск запретных (для обычных людей) знаний был заменен в общественном восприятии на имидж примитивных идиотов, практикующих жуткие обряды. Обратите внимание: если ранее эта тема была побочной (а еще они детей режут!), то теперь стала главным лейтмотивом.

Классический образчик такого рода деятельности: вторая половина XVII века, Катрин Деше (Ля Вуазэн).

Однако даже из этого ушата дерьма, в котором радостно плескались отдельно взятые индивиды, к архетипу добавился интересный нюанс — ужас обывателя перед Сатаной. За все это сатанизм несет такую же ответственность, как Наполеон Бонапарт за выходки всех «наполеонов» — пациентов психиатрических клиник, но сказать, что это вообще никак не относится к архетипу — уже невозможно. Яркие образы часто привлекают психопатологических индивидов.

В XIX веке французский писатель Жюль Мишле, много писавший о ведьмах, увидел в черной мессе иной смысл: "Пренебрежение царством небесным, братство всех людей, поклонение божеству, олицетворявшему силы природы, принявшее неестественную и извращенную форму — вот истинный смысл черной мессы". Почти правильная мысль, разве что "братство всех людей" не имеет отношения к делу (а неестественность и извращенность рассматриваются с точки зрения христианства).

К сожалению, так называемый романтизм средневековья (возникающий в головах тех, кто реально не имеет познаний в истории, чтобы понять весь кошмар того времени), вкупе с непрерывной пропагандой христианами таких инсинуаций в течение нескольких веков, привел к забавному факту: отморозков, больных на всю голову, с которой не дружат, называют "истинными сатанистами", при этом напрочь забывая, что это мнение инспирировано как раз христианами. Картина полностью аналогична тому, что Россию обзывают "исконно православной", забывая про предков-язычников.

Обратите внимание, что по теме христианства ничего существенно нового к архетипу не добавилось, хотя повсеместно считается, что сатанизм в первую очередь является противостоянием именно христианству. Догадываетесь, почему? Правильно. Именно потому, что архетип уже давным-давно сложился, а вовсе не возник после распространения христианства, и добавлять к нему существенно уже нечего.

Единственное, в чем христианство сыграло значительную роль — это в фиксации в архетипе Сатаны гордости. Эта черта всегда была свойственна темным богам языческого пантеона, но именно в христианстве она зафиксировалась за архетипом. Богословы выдвигали разные теории причин, по которым Сатана отошел от бога, вплоть до зависти людям, но в конце концов пришли к верному (в рамках мифа) выводу, что в любом случае все сводится к гордости: Сатана пожелал не зависеть от бога, а быть источником собственной славы. Разумеется, христианская традиция, апологеты которой сводили роль всех к рабам бога, сочла этот грех главным.

Эта черта архетипа прочно связана со свободой воли — помните, в иудаизме ангелы не обладали свободой воли? Т. е. Сатане надо было перейти на новый уровень развития, обрести независимость. В язычестве свобода воли была естественной, христианство же пытается то скинуть ответственность за "плохие поступки" на Дьявола, то изобрести отмазку в виде "первородного греха", то вообще заявляет что-то наподобие Августина: "…свободная воля в управляемом дьяволом человеке только к греху достаточно сильна, к хорошей же и благочестивой жизни бессильна, если сама предварительно не призвана к настоящей свободе божьей благодатью". Как видите, здесь de facto признается, что свободное волеопределение ведет человека отнюдь не к богу. Причем оправдания с применением концепции первородного греха здесь не работают — это аргумент теологический, а не архетипический, и даже не метафизический. Более того, Августин просто подменил "свободу воли" некоей «свободной», но при этом довлеющей "божьей благодатью", предопределяющей волю и поступки человека: "…благодать дается человеку… все заслуги святых исходят от нее…венчая наши заслуги, Бог венчает только свои собственные дары". Сравните с Цицероном: "Своих добродетелей никто никогда не ставил в счет бессмертным богам".[137]