Изнутри снова послышался приглушенный разговор.

—   Может, все-таки впустишь меня?

—   Подожди во дворе. Я сейчас выйду.

Сердце мое рке не стучало. Его вообще больше не было. К горлу подкатил какой-то огромный комок, так что труд­но было дышать.

—  В чем дело? — пискнула я.

—  Ты можешь подождать на улице? — снова сказал он, но уже немного громче. И опять за дверью раздался ка­кой-то шум.

—  Нет, — я повысила голос. — Впусти меня.

Он вышел как-то очень быстро и так же быстро и плот­но притворил за собой дверь. Я рванулась к ней. Но он с легкостью удержал меня.

—  Ради бога, не ставь меня в неудобное положение, — сказал он, глядя на меня умоляющими глазами.

Еще чего, подумала я. Там у него внутри кто-то есть. Но вряд ли он меня пустит.

Тут он схватил меня и потащил вниз по лестнице. Я отбивалась, как могла.

—   Черт побери, что ты делаешь? Куда ты меня тащишь? — орала я. Слышно было, как хлопают двери других спален в доме, и его соседи выползают полюбоваться, что там происходит. Он силой втащил меня на кухню. Да, сказал он, там у меня девушка. Подружка моего соседа. — На случайно оказавшейся раскладушке? — Нет, на моей крова­ти. — Кто она такая? — закричала я. Не ставь меня в не­удобное положение, соседи спят, повторял он то и дело. Ты всех разбудишь. Она медичка. Военный врач. У нее офицерское звание. Просто подруга одного моего друга. Но между нами ничего не было. — Ничего такого? И вы даже не трахались? И даже в постели вместе не спали? Послушай, у тебя же под халатом ничего нет, скажешь, не так? Я залезла рукой ему между ног. Точно, там не было и намека на какие-нибудь трусы.

—   Поверь, я тебе не вру, — умолял он. — А сейчас иди, посиди в кафе, там, в конце улицы. Посиди немного, по­дожди меня, я приду, и мы обо всем поговорим, ладно?

—   Поверить? Поверить тебе? Да разве тебе можно ве­рить?

Лицо его вытянулось и побледнело. Тогда он сам пере­шел в наступление, выдвинув против меня тяжелое ору­жие. Свою козырную карту. А ты, мол, сама-то кто? Кем ты, мол, работаешь, забыла?

Выражение «выйти из себя» мне всегда казалось очень неточным. И я никогда до конца не понимала, что имен­но это значит. Ведь, такие ввыражения, как «да кто ты такой?» или «на, получи!» не поддаются точному объясне­нию и имеют смысл только в контексте.

А тут как раз был контекст. Я вышла из себя.

— Ты ни разу не видел меня в постели с другим. И не увидишь. Так вот цена, которую я плачу за свою откро­венность?

Я сама себе копаю могилу, думала я. Люди, как прави­ло, правдой считают только то, что видят перед своими глазами. Да, я трахаюсь за деньги, таким способом я зара­батываю себе на жизнь, да, я рассказываю ему об этой стороне моей жизни столько, сколько он сам пожелает знать, но... О, как больно, как больно. Ведь для меня это только работа! Я уже не понимала ничего, все слова вдруг для меня обессмыслились.

В конце концов я ушла. Я пошла на набережную, по­дождала, пока откроются магазины, накупила целую сум­ку сладостей. Вода в море стояла высоко, был прилиз, сильный ветер дул против течения, и на волнах были бе­лые барашки. Мой телефон трезвонил, не переставая — конечно, звонил он, кто еще. Я взяла и просто выключила его. Но он послал еще и кучу эсэмэсок. Мол, ничего тако­го не произошло — он клялся и божился, что ничего не было. Это все нарочно подстроил его сосед, тот самый, который меня ненавидит. Эта медичка (блондинка, худая, как жердь, — я довольно долго просидела в засаде в кустах у дороги и дождалась, когда она выйдет, и она вовсе не красивая, совсем не красивая, уродина какая-то) накануне напилась в стельку и завалилась спать на его кровать в одном белье, а он был слишком усталый, чтобы поставить себе еще одну кровать или чтобы отправиться вниз спать

на диване. В общем, чушь собачья. Я не стала ему перезва­нивать. Села на поезд, приехала домой и отработала в тот день по трем клиентам. А потом, благоухая потом и латек­сом, сидела, слушала Чарлза Мингуса, пила портвейн и бегала в туалет пописать. Помирились мы через несколько дней, с помощью эсэмэс.

Вот так вот. Притихшая, я сидела за столом в доме родителей, зажав в руке кружку с остывшим чаем. Папа сложил газету и подвинул ее к моему локтю. Отправляйся домой, продолжай работать, и все пройдет, уговаривала я себя.

mercredi, le 14 Janvier

Перед клиентом я быстренько забежала в банк и уже оттуда отправилась в гостиницу пешком, в полной боевой раскраске, строгом костюме и на высоченных каблуках. Когда я шла милю парка, прямо передо мной, как вко­панный, остановился какой-то мужчина.

—  Боже мой, — воскликнул он, — какая красивая! Держу пари, вы работаете моделью!

Вот те на! Мне действительно удается быть похожей на модель?

—  Нет, я работаю тут поблизости. — Соображай быст­рей, что тут такое находится, где бы ты могла работать. — В Королевском Альберт-холле. — Более неправдоподобное место трудно придумать.

Он: Ну и как, нравится?

Я: Очень. Со мной работает много таких интересных людей...

—  Примадонны, и все такое, верно?

—  Да. — Я озабоченно посмотрела на часы. — Извините, мне надо идти, у меня встреча с подругой, я уже опаздываю.

—    Это на вас настоящие чулки?

—    Конечно!

—    Боже, как все-таки вы красивы! Так и хочется пригла­сить вас куда-нибудь.

—    Может быть, но в другой раз. До встречи.

jeudi, le 15 Janvier

Постоянными упражнениями можно добиться того, что кулак твой довольно легко входит во влагалище. И для тех, кто действию предпочитает созерцание — а таких вели­кое множество, — подобное действо, оказывается, достав­ляет неизъяснимое удовольствие. Но, по моему глубокому убеждению, с анальным отверстием того же самого не добьешься никакими упражнениями; впрочем, был у меня один клиент, который захотел посмотреть, сколько паль­цев я смогу засунуть себе в задний проход, когда он ста­нет меня трахать. Я ощущала головку его толстого и упру­гого члена через тонкую преграду плоти, разделяющей оба отверстия; член его толкался в самые кончики моих паль­цев, которыми я щекотала его болванчика. Кончил он очень быстро, но скоро снова у него встало столбом, и все повторилось еще раз.

Он (раскинувшись на кровати после третьего раза всего за час): Когда-то у меня это лучше получалось, честное слово.

Я (натягивая чулки): Что вы хотите этим сказать? Он (кивая на свой член): Старик устал. Я удивляюсь, если он встанет раньше, чем через месяц.

—  Не знаю, я все-таки женщина, но мне кажется, что он вел себя великолепно, — и я слегка потрепала обвисший кусочек плоти. — Ты слышишь, дружочек, хорошая рабо­та! Ты заслужил свой отдых.

—   Вам нравится ваша работа, верно?

—   Думаю, нелегко бы мне было, если б не нравилась. У меня не так сильно развито воображение, чтоб оставать­ся холодной, когда меня трахают сразу в две дырки.

vmdredi le 16 Janvier

Мы с Н. пили чай у меня и слушали радио.

—   Ну ладно, — сказал он, — ты осталась одна на необита­емом острове в южных водах Тихого океана. Какие пять пластинок ты бы взяла с собой?

—   Рок и блюз. — Я немного подумала. — Не менее трех альбомов с блюзом.

—   На необитаемом острове, одна? Не слишком ли уны­лую музыку ты там станешь слушать?

—   Я и так живу на острове и совершенно одна. Правда, он не такой уж необитаемый, но зато здесь мокро и хо­лодно.

—   Не забудь, у тебя есть верный друг, твой странный друг Пятница, — сказал он, похлопывая меня по ноге.

Мы уснули вместе на диване под музыку Роберта Джон­сона.

samedi, le 17 Janvier

Вот список того, что я люблю больше всего (и что ни­когда меня не просят сделать мои клиенты):

Чтобы я кончила по-настоящему: А с чего бы им просить об этом? С человеком, которого я вижу впервые, которо­му совершенно незнакома карта моего безропотного тела, если даже он станет крутить своим языком, как пропелле­ром, на это понадобится миллион лет. И когда клиент просит меня об этом, я, разумеется, послушно отвечаю «хорошо», а сама устраиваю для него спектакль.