ЛЕСС. В английском издании книги Рудольфа Гёсса, коменданта лагеря Освенцим, есть кое-что о вас, чего нет в немецком издании. Я перевел это место для вас и читаю вам: "Я познакомился с Эйхманом после того, как получил приказы рейхсфюрера СС об истреблении евреев; это он посетил меня в Освенциме, чтобы обсудить со мной все детали процесса уничтожения. Эйхман был живой, активный человек лет тридцати с чем-то, всегда полон энергии. Он постоянно измышлял новые планы, всегда был в поиске новшеств и улучшений. Он не знал покоя. Он был одержим еврейским вопросом и приказом о его окончательном решении. Он должен был постоянно докладывать рейхсфюреру СС, непосредственно, устно, о подготовке и проведении отдельных мероприятий. Эйхман был полностью убежден в том, что если ему удастся уничтожить биологическую базу евреев на Востоке путем их полного истребления, то еврейство в целом уже никогда не оправится от этого удара". Хотите высказаться об этом?

ЭЙХМАН. В принципе я все это отрицаю как неправду. Полную неправду. На мне много вины, я это знаю, господин капитан. Но к убийству евреев я не имел никакого отношения. Я никогда не убил ни одного еврея. И я никогда не давал приказа убить еврея. И я знаю, что никто не может предъявить документ, в котором мне... о том, что я совершил такое. Я этого не делал. Может быть, это и дает мне какое-то внутреннее спокойствие. Я виноват потому... в том, что содействовал эвакуации. За это я готов отвечать. Внутренним оправданием для меня - я сказал бы, успокоительной таблеткой, было вот что: ну да, ведь огромные контингенты эвакуируемых используются на работах, к тому же установлен возрастной предел. Что потом все пошло прахом, что эвакуированных тут же хватали и... за это я не отвечал. Я не отвечал за детали... непосредственно при эвакуации, а только за выполнение приказов сверху - чтобы эвакуация происходила. И директивы на ее проведение я тоже должен был составлять, потому что так приказал мне рейхсфюрер. Например, он сказал: "Никто не имеет права брать с собой больше, чем в свое время немцы, которых изгоняли французы". Он имел в виду - после Первой мировой войны из Эльзас-Лотарингии, или потом из Рейнской области и Рура. Мне пришлось узнавать сначала - тогда разрешалось 50 килограммов багажа.

ЛЕТОПИСЕЦ. Ссылаясь на мероприятия союзников, в первую очередь французов при оккупации ими Рейнской области и Рура в годы после Первой мировой войны, Гиммлер явно передергивает - ведь обстоятельства были разными. Высланные немцы оказывали, пусть по призыву своего правительства, пассивное сопротивление распоряжениям оккупационной власти; их не депортировали в чужую страну, их не арестовывали и не посылали на принудительные работы. Они могли быть уверены в том, что им немедленно окажут помощь в Германии.

ЛЕСС. В протоколе одного из совещаний в Главном управлении имперской безопасности говорится: вместимость поездов всего 700 человек, евреев же надлежит сажать по 1.000. Разве не совершенно ясно, что лично вы приказали загонять 1.000 евреев вместо 700 в каждый эшелон, идущий в лагеря уничтожения, посылать людей на смерть?

ЭЙХМАН. Господин капитан, ясно, что я за это отвечаю, но сам я этих цифр не называл, это мой офицер, отвечавший за транспорт, гауптштурмфюрер Новак.

ЛЕСС. Вы все время пытаетесь убедить меня, что в рейхе были гауляйтеры, которые настаивали на скорейшем вывозе евреев из своих областей. Читаю из протокола одного из заседаний: "Об эвакуации надлежит сообщать гауляйтерам и, соответственно, крайсляйтерам, окружным руководителям, поскольку от многих гауляйтеров поступали жалобы на то, что их не ставили в известность о такого рода важных мероприятиях".

ЭЙХМАН. Разумеется, при таком огромном числе мероприятий местные учреждения, проводившие эвакуацию, не всегда придерживались директив. Но никогда наш отдел сам не отдавал таких команд - стоп, здесь у вас, допустим, в Рейнланд-Вестфалии, сидят еще... 2.000 или 5.000 евреев, тащите-ка их, и притом немедленно. Это не было задачей отдела IV В 4. Никогда мы этого в такой форме не делали, на нас и без того было столько нагружено рейхсфюрером и через шефа полиции безопасности, что отдел был рад, если кое-как удавалось получить транспортные средства в нужном объеме, распределить их по времени, согласовать расписание с министерством путей сообщения. Нам, отделу, вот уж незачем было думать о лишней работе. Мы были завалены ею по уши.

ЛЕСС. Вы все время повторяете, что ни за то, ни за это не отвечали. Интересовались сотнями и тысячами деталей, но за них не отвечали. Если вы не были за них ответственны, почему из всех документов следует, что вы в них все-таки вмешивались?

ЭЙХМАН, Да, господин капитан, но это всё вещи, связанные с эвакуацией.

ЛЕСС. Безусловно. Точно так же, как... Без эвакуации - некого душить в газовых камерах.

ЭЙХМАН. Да... да, если хотеть, то можно представить и так, хотя я ведь не имел никакого отношения к этому сектору.

ЛЕСС. Вы говорите, что не имели никакого отношения к убийству?

ЭЙХМАН. Так точно.

ЛЕСС. Но людей везли на убой.

ЭЙХМАН. Ну да, это верно, господин капитан, в том отношении, что я получил приказ их эвакуировать. Но ведь не каждого, кого я эвакуировал, убивали. Мне было совершенно неизвестно, кого убили, а кого нет. Иначе не нашлось бы после войны 2,4 миллиона, по какой-то переписи, живых евреев.

ЛЕСС. Что нашлись выжившие евреи, не ваша заслуга. Если бы война продолжалась дольше, не было бы в живых, наверное, и этих двух миллионов. Потому что ваш план состоял в полном истреблении всех евреев...

ЭЙХМАН. Не мой план. Я не имел к этому плану никакого отношения, господин капитан.

ЛЕСС. Конечно же, у вас был такой план, ведь...

ЭЙХМАН. В пособничестве я, конечно, виновен. Это совершенно ясно; я это уже признал. В этом смысле с меня нельзя снять ответственность, господин капитан, и было бы неразумно, если бы я пытался. Поскольку с юридической точки зрения в пособничестве я виновен.

ЛЕСС. Мы говорим здесь не о юридической стороне дела. Мы говорим здесь о голых фактах.

ЭЙХМАН. Да, но я считаю, что на основе этих голых фактов я... Юридически я виновен в пособничестве, это само собой разумеется. Я это признаю, я не пытаюсь... даже не пытаюсь как-то... оправдаться.

ЛЕСС. Хорошо, но в ваших объяснениях вы все время прячетесь за "это не входило в мою компетенцию", "это была не моя область", "таковы были предписания"...

ЭЙХМАН. Да, но я должен это делать, господин капитан, потому что в мою компетенцию как начальника отдела IV В 4 действительно входило не всё; мои полномочия были ограничены довольно узкой областью. И эту узкую область можно в любой момент установить, поскольку мы были центральным учреждением. Я же не мог делать что захочу.

ЛЕСС. Со временем я еще покажу вам документы, которые многое проясняют! Вот фотокопия письма вашему сотруднику в оккупированной Голландии, штурмбаннфюреру Цёпфу. Хотите прочесть?

ЭЙХМАН. Конечно.

ЛЕСС. Я выключу на минуту аппарат.

ЭЙХМАН. Конечно.

ЛЕСС. Вы прочли документ? Вы желаете высказаться?

ЭЙХМАН. Так точно, это мое письмо. Оно касается доклада командующего полицией безопасности и СД на территории Нидерландов; в нем сообщается, что разные евреи приобретают гражданство нейтральных стран. На это я писал: "Поскольку нежелательно, чтобы евреи, которые, согласно существующим предписаниям, подлежат высылке, приобретали гражданство нейтральной страны, чьих подданных мы не имеем права выслать, - в случаях, когда получение другого подданства было правомочным, следует, исходя из внешнеполитических соображений, воздержаться от высылки... Если же становится известно, что евреи только пытаются получить иное гражданство, то принимать это во внимание не нужно. Напротив, такие лица должны высылаться на Восток в первую очередь".

ЛЕСС. Что вы имели в виду в последнем предложении?

ЭЙХМАН. Чтобы евреи не прятались за другое подданство...

ЛЕСС. Чтобы прежде, чем они достигнут этой цели, их уже выслали?