Так как это был мадьяр, он стал кричать во все горло, когда люди 91-го полка из маршевого батальона захотели взглянуть на мертвого:

— Не подходи! Нельзя! Начальство не велит!

— Этот, по крайней мере, уж все перетерпел, — заметил бравый солдат Швейк, тоже, конечно, бывший среди любопытных, — а это имеет свои преимущества, потому что если человек получил свою порцию железа в живот здесь, то, по крайней мере, все знают, где его похоронили. Хорошо, что это случилось у самой станции и что не придется искать его могилу на всех театрах воины.

—Он очень аккуратно напоролся, — добавил Швейк с видом знатока, осмотрев мертвого капрала еще и с другой стороны. — У него все кишки остались в штанах.

— Нельзя, не подходи! — крикнул молодой мадьярский солдатик. — Начальство не приказало!

Вдруг позади Швейка раздался строгий голос:

— Что вы тут делаете?

Швейк отдал честь. Перед ним стоял кадет Биглер.

— Так точно, господин кадет, мы смотрим покойника.

— А какую вы тут ведете агитацию? Какое вам до всего этого дело?

— Никак нет, господин кадет, — с достоинством ответил Швейк, — я нигде не веду никакой агитации.

Позади них несколько солдат засмеялись, и вперед выступил Ванек.

— Господин кадет, — сказал он, — господин поручик Лукаш послал сюда ординарца Швейка, чтобы тот сообщил ему, что тут случилось. Я только что был в штабном вагоне и слышал, что батальонный ординарец Матушич по приказанию батальонного командира ищет вас, чтобы вы сейчас же явились к господину капитану.

Вскоре после этого был дан сигнал к посадке в вагоны, и все вернулись на свои места.

— Если где-нибудь соберется несколько человек, — сказал Ванек, идя рядом со Швейком, — то вы бросьте свои рассуждения, Швейк, потому что иначе вам это могут поставить в вину. Капрал-то ведь из дейчмейстеров, поэтому можно было истолковать ваши слова так, как будто вы радовались его смерти. Этот Биглер — ужасный чехоед.

— Да я ведь ничего не говорил, — ответил Швейк тоном, исключавшим всякое подозрение, — кроме того, что капрал аккуратно напоролся, так что даже кишки остались у него в штанах. Ведь он же мог бы…

— Ах, бросьте, вы, наконец, говорить об этом, Швейк. И старший писарь Ванек даже сплюнул.

— Это же все едино, — добавил еще Швейк, — здесь ли у него будут выпущены кишки во славу его императорского величества, или там. Так или эдак, он выполнил свой долг. А ведь он мог бы…

— Посмотрите-ка, Швейк, — перебил его Ванек, — как батальонный ординарец Матушич гордо шагает к штабному вагону. Удивляюсь, как еще он не споткнулся о рельсы.

Незадолго до того между капитаном Сагнером и старательным кадетом Биглером произошел весьма неприятный разговор.

— Странно, господин кадет Биглер, — говорил капитан Сагнер, — как это вы не доложили мне немедленно о том, что полагающихся ста пятидесяти грамм венгерской колбасы не выдали; мне самому пришлось пойти посмотреть, почему люди возвращаются из продовольственного магазина с пустыми руками и господа офицеры также ничего не получили, — ведь, если дан приказ, то надо его исполнять. Я же сказал: «В магазин выходят по-взводно, рота за ротой». Это значит, что и после того, как в магазине ничего не получили, надо было возвращаться в вагоны повзводно, рота за ротой. А вам, кадет Биглер, я приказал наблюдать за порядком, но вы не изволили этого исполнить. Вы были рады, что вам не надо возиться с пересчитыванием колбасных порций, и вы, как я видел из окна, спокойно пошли поглазеть на проколотого стрелкой капрала дейчмейстеров. И когда я потом велел позвать вас, вы не придумали ничего лучшего, как нести чепуху, будто вы ходили удостовериться, не ведется ли возле трупа этого капрала какая-нибудь агитация. ..

— Честь имею доложить, что ординарец 11-й роты Швейк…

— Оставьте меня в покое с этим, Швейком! — воскликнул капитан Сагнер. — Не думайте, господин кадет Биглер, что вы можете безнаказанно интриговать против поручика Лукаша. Это мы послали туда Шьейка… Ну, чего вы смотрите на меня, как будто думаете, что я к вам придираюсь?.. Да, я к вам придираюсь, господин кадет Биглер!.. Если вы не умеете относиться с должным уважением к своим начальникам, если вы будете стараться их скомпрометировать, то я вас так стану цукать, что своих не узнаете!.. Вот хвастаться своими теоретическими познаниями — это вы мастер!.. Но погодите, когда мы прибудем на фронт, я назначу вас в офицерский патруль на разведку к самым проволочным заграждениям неприятеля. .. А где ваш рапорт? Даже рапорта я от вас не слышал, когда вы вернулись!.. Это вам не теория, господин кадет!

— Честь имею доложить, господин капитан, что людям было выдано на руки, вместо ста пятидесяти грамм венгерской колбасы, по две иллюстрированных открытки. Вот извольте, господин капитан.

Кадет Биглер передал батальонному командиру две открытки из серии изданий Военного архива в Вене, начальником которого состоял пехотный генерал Войнович. На одной открытке была изображена карикатура на русского солдата в виде бородатого мужика, которого обнимает скелет. Под карикатурой был помещен такой текст: «День, когда подохнет с голоду коварная Россия, будет днем освобождения для всей нашей монархии».

Вторая открытка была германского происхождения и являлась подарком Германии австро-венгерским воинам. Под заголовком: «Viribus unitis»[6] был изображен на виселице сэр Эдуард Грей, а под ним весело отдавали честь один австрийский и один германский солдат. Стишок на этой открытке был взят из книги «Бронированный кулак» Грейнца; это был сборник направленных против врагов памфлетов, о которых германские газеты писали: «Стихи Грейнца действуют как удар бича, они полны неиссякаемого юмора и блестящего остроумия».

Капитан Сагнер еще не окончил чтения этих стишков, «полных неиссякаемого юмора и блестящего остроумия», как в вагон быстро вошел батальонный ординарец Матушич.

Он был послан капитаном Сагнером на телеграф справиться, не прибыли ли какие-либо распоряжения, и принес телеграмму из бригады. Было совершенно излишне обращаться к ключу от шифра, потому что телеграмма была нешифрованная и гласила: «Немедленно накормить людей, двинуться дальше в Сокаль». Капитан Сагнер в недоумении покачал головой.

— Честь имею доложить,—сказал Матушич, — что комендант станции просит вас пожаловать к нему на несколько минут. Там пришла еще одна телеграмма.

И между комендантом станции и капитаном Сагнером произошел разговор строго конфиденциального характера.

Телеграмма должна была быть передана, хотя содержание ее было в высшей степени странным, так как батальон находился еще только на станции Раб. Что же это могло значить? «Немедленно накормить людей, двинуться дальше в Сокаль». Она была адресована маршевому батальону 91-го полка, копия маршевому батальону 75-го полка, который следовал за первым.

(Подпись была подлинной: «Барон фон-Герберт, начальник бригады».

— Позвольте обратиться к вам, господин капитан, совершенно конфиденциально, — таинственно сказал военный комендант станции. — Пришла секретная телеграмма, сообщающая, что командир вашей бригады сошел с ума. Его отправили в Вену, после того как он разослал во все стороны подобного же рода телеграммы. В Будапеште вы, наверное, найдете новую телеграмму. Само собою разумеется, все его телеграммы должны быть аннулированы, но мы еще не получили соответствующего приказа. У меня, повторяю, имеется только приказ из дивизии не считаться с нешифрованными телеграммами. Вручить ее вам я обязан, потому что я еще не получил по поводу этого ответа от моего начальства. Через мое начальство я запросил высшее военное командование, и делу дан законный ход…