Пока обсуждали, что да как, Рулав позволил Светораде подняться на стену ограды. Оттуда она опять увидела носилки Ипатия, заметила и Зенона, непривычно разгневанного, что– то возмущенно говорившего эпарху и грозившего тому перстом у самых глаз. Еще она узнала в одном из ромеев главу синклита Агира, который тоже стал отдавать приказы Юстину Мане, отчего эпарх так разозлился, что покраснел как рак, даже со стены это было заметно.

– Может, погодите вы с прорывом, – сказала княжна подошедшему к ней Рулаву. – Непростые люди прибыли к эпарху. И еще неясно, чем все обернется.

Рулав, похоже, был того же мнения. Более спокойный и рассудительный, чем рвущийся в схватку Фарлаф, он внимательно выслушал отправленного на переговоры схолария. Потом вернулся к своим, сообщив, что хорошо, мол, что они не забили пленных, – оказывается, один из них является родственником толстого евнуха, который сейчас наседает на эпарха. Светорада размышляла только один миг: у Зенона не было детей, не было другой родни, кроме брата. Сын Ипатия Варда был его племянником. Так неужели…

Княжна прошла туда, где держали пленных, велела пропустить ее к ним.

Ромеи сидели в маленьком темном помещении без окон, там было душно и дурно пахло. Светорада, подняв огарок свечи, осмотрела их и приблизилась к молодому комиту в алой накидке.

– Варда? Варда Малеил?

Он недобро осклабился, глядя на нее.

– Что тебе надо от меня, презренная шлюха?

Светорада какое– то время смотрела на него. Да, Ипатий говорил, как к ней относится его сын, но сейчас княжна испытывала только облегчение, оттого что этот озлобленный, избитый русами воин не ее Тритон.

Она перевела дыхание. А когда заговорила, голос ее звучал отчужденно и спокойно:

– Тебе, Варда, надо не оскорблять, а благодарить меня, что не позволила вас растерзать.

– Но это не помешало тебе, потаскуха, возиться с варварами, в то время как мой полоумный отец валяется в ногах у базилевса, умоляя спасти тебя.

Светорада отвернулась и пошла прочь. У порога, не оборачиваясь, сказала:

– Ты плохой христианин, Варда, если не знаешь, как надо почитать родного отца.

– Я почитаю свою мать! – услышала она злой голос комита уже из– за закрытой двери.

Но думала о другом: пусть Ипатий и молит Льва за свою невенчанную жену, но уж Зенон просто из кожи вылезет, чтобы спасли единственного наследника семьи Малеилов.

Как оказалось, она была права. Уже ближе к вечеру схоларии были отозваны от дворца Святого Маманта, окрестные жители, все время следившие за происходящим, тоже поспешили укрыться, а лично подъехавший на коне эпарх Юстин сказал, что, хоть товары русов и конфискованы, сами они могут выйти к морю и погрузиться на суда. Но чтоб ноги их больше никогда не было в Царьграде!

Что ж, для мятежников это был какой– никакой выход. Когда вопрос шел о жизни, не стоило пытаться выторговать свое имущество. Хорошо, что хотя бы ладьи вернули. Поэтому они спешно покинули дворец, только Рулав задержался подле Светорады, смотрел нежно.

– Может, с нами? Со мной… – Он покраснел, как девушка, и добавил: – Я тебя почитать и оберегать буду.

Она отрицательно покачала головой. Потом долго смотрела в проем раскрытых ворот, где исчезла высокая фигура русского витязя. Что бы ее ждало на Руси? Да и Ипатия не предашь…

Когда княжна вышла из ворот, первым увидела именно его. И побежала к нему, прижалась. Патрикий обнял ее, стал гладить по разметавшимся волосам, пытался успокоить, хотя, судя по его дрожащему голосу, надо было успокаивать не княжну, а его самого. Ипатий с укоризной сказал Силе, что тот, мол, не уследил за хозяйкой и виноват, что она оказалась в плену. Сила только хмыкнул. Ну ведь не оставил же ее в беде! Светораде бы умиляться преданности древлянина, но она не сбрасывала со счетов и то, что жизнь в богатой цивилизованной Византии для славянского раба имела свои преимущества.

А потом Светорада почувствовала, как обнимавшие ее руки Ипатия неожиданно напряглись. Он смотрел куда– то через ее плечо. И, оглянувшись, княжна поняла, что он увидел вышедшего из ворот пустого дворца сына.

Однако Варда прошел мимо отца, даже не взглянув на него, и направился к крытым носилкам, откуда ему махал пухлой рукой Зенон. Однако Варда не сел к Зенону, хотя тот и настаивал. Между тем к ним подошел Агир, высокий, важный, и почти обнял Варду. И только после того как Варда удалился, Агир приблизился к Ипатию и Светораде.

– Рад вашему освобождению, любезная Ксантия. Ну и прыть, я скажу, у этих скифов! Дерзости их нет предела, видит Бог. Но, Пречистая Дева, как же так вышло, что вы оказались их пленницей?

Спрашивает вроде любезно, но в глазах таится что– то колючее. Немудрено, что они не очень– то и волновались за нее, пока среди пленников не оказался Варда Малеил.

Светорада стала объяснять, что ходила в предместье с Дорофеей, что они случайно оказались на пути взбунтовавшихся славян. Но осеклась и, поглядев в потемневшие страдающие глаза Ипатия, сказала:

– Я убедилась, что твой сын и впрямь ненавидит меня, но самим Иисусом Христом умоляю: что бы он ни говорил про меня – не верь его словам и наветам. Я чиста перед тобой!

Она знала, как для Ипатия важны ее чистота, ее верность. Видимо, он многое передумал за время ее пребывания во дворце Святого Маманта среди людей с Руси. Знал ведь, что в душе княжна так и осталась русской. Ну и потом, столько мужчин было рядом с его красавицей княжной… Однако слова Светорады, блеск в ее глазах успокоили его. Он перевел дыхание, вновь обнял ее.

– Я верю тебе, моя янтарная девочка. – И шепнул совсем тихо: – Но я опасался, что ты оставишь меня и уйдешь с ними.

А ей вдруг стало так тоскливо от его слов.

Дома Дорофея просто кинулась своей госпоже на шею.

– Ночи и дни с колен не вставала, молила за вас Пречистую!

Светорада искренне растрогалась. Надо же, ее ворчунья Дорофея – и такая преданность. Нет, все– таки ее дом уже здесь, в Константинополе.

Сила, поев и переодевшись, куда– то ушел. Вернулся поздно, мрачный, подавленный. Разыскал хозяйку, которая успела привести себя в порядок и теперь чинно сидела с вышиванием, слушая читавшую ей из псалтыря Дорофею. Сила молча ждал, пока наставница окончит, но не дождался и, перебив чтицу, сказал по– русски:

– Наши ушли, их выпустили из Золотого Рога, но за ними вскоре отправили несколько больших дромонов.

Дорофея недоуменно переводила взгляд со Светорады на Силу, потом как ни в чем не бывало, продолжила чтение.

Через несколько дней Сила разузнал для хозяйки еще одну новость: боевые корабли ромеев пожгли уходящие русские суда греческим огнем. Только паре из них удалось избежать гибели и уйти на Русь.

В великой константинопольской Софии шло торжественное богослужение.

– Паки и паки миром Господу помолимся! – высоким сильным голосом выводил молодой архидиакон.

– Господи, помилуй! – привычно отзывались певчие.

Службу проводил с соизволения патриарха Николая архиепископ Кесарии Капподакийской Арефа.

– Яко Твое есть царствие, и сила, и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веко– о– в! – раздавался под сводами его голос.

Патриарх Николай, находясь в реликварии,[73] следил за Арефой. Усмехнулся пренебрежительно в бороду. Такая улыбочка не совсем шла владыке константинопольской церкви, ибо разрушала созданный им образ достойного и мудрого служителя Господа, однако сейчас его никто не мог видеть. Никто, кроме императорского спальника Феофилакта Заутца, смиренно стоявшего неподалеку от владыки. Но этот возвеличенный по протекции Николая дальний родственник императора немного значил, по мнению патриарха: сегодня возвышен, завтра – брошен в подземелье. Обычное дело. Особенно если учесть, как при дворе относились к семье Заутца.[74]