– Это сделал ты, – сказала Келлер. – Ты обнаружил эти строки.

– Но они на твоем листе. Их могла бы найти и ты.

– А ты первым предложил изучить свитки.

– А ты… – Он вдруг осекся и с улыбкой посмотрел ей в глаза.

Их лица разделяли всего несколько дюймов, и они говорили шепотом. Глаза Галена цветом напоминали летние листья, ярко-зеленые, с явно обозначившимися зелеными прожилками.

И вдруг его лицо исказила боль. Он по-прежнему смотрел на Келлер, сжимал ее руку, но глаза его стали печальными.

– Ты – единственная… – наконец тихо произнес он.

Келлер сжалась.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты все понимаешь.

Он произнес эти слова так просто, так убедительно, что возразить было нечего.

Но Келлер стояла на своем:

– Послушай, Гален, если ты о том, что случилось в библиотеке…

– Наконец-то ты признала, что там что-то случилось!

– …тогда я не понимаю, что с тобой стряслось. Мы оба оборотни, в ту минуту мы утратили способность рассуждать здраво. Находились в состоянии стресса. Пережили минуту… физического влечения. Так бывает иногда, но не следует воспринимать все это всерьез.

Гален внимательно посмотрел на нее:

– Значит, ты убедила себя, что это была «минута физического влечения»?

И в самом деле, Келлер почти удалось убедить себя, что между ними ничего не было.

– Я же объяснила, – продолжала она хриплым голосом, – любовь – удел слабых. А мне чужда слабость, я никому не позволю заставить меня стать слабой. И потом, при чем тут ты? У тебя уже есть невеста. Илиана отважна, добра и прекрасна, скоро ее могущество будет безмерным. Чего же еще ты хочешь?

– Ты права, – кивнул Гален. – У нее множество достоинств. Я уважаю ее, восхищаюсь ею, даже люблю. Разве ее можно не любить? Но я в нее не влюблен. Я…

– Не говори так! – Келлер вроде бы сердилась, но слова Галена ее обрадовали. Однако она заставила себя продолжать: – Какой принц может ставить собственное счастье превыше счастья своего народа? Превыше участи целого мира?

– Это неправда! – вскипел Гален. Он был в ярости. Его глаза вдруг вспыхнули глубоким зеленым пламенем. – Я не отказываюсь от церемонии. Просто пытаюсь объяснить, что на самом деле люблю тебя. Ты – моя духовная супруга, Келлер. И ты знаешь это.

Духовная супруга… Эти слова поразили Келлер. Но она сумела выстроить преграду в душе. Слова ударились о преграду, но не улетучились, а попали в какую-то нишу, созданную для них, и улеглись в нее.

Наконец-то были найдены и произнесены слова, точно описывающие их отношение друг к другу: это не физическое влечение, порожденное стрессом, и не романтический флирт, а соединение духовных супругов.

Духовные супруги – Келлер и Гален.

Но это ничего не меняло: им не суждено быть вместе.

Келлер закрыла лицо руками и заплакала.

Она дрожала – Ракша Келлер, которая никого не боялась и никому не открывала свою душу. Она нелепо всхлипывала и скулила, как двухмесячный щенок. Хуже всего было то, что ей никак не удавалось взять себя в руки.

Но вдруг Гален обнял ее, и Келлер заметила, что он тоже плачет.

Однако, в отличие от нее, Гален не старался сдержать слезы, – наверное, потому, что от этого не становился слабее. Он гладил девушку по голове, не переставая шептать:

– Келлер, мне так жаль. Келлер… можно звать тебя Ракша?

Келлер яростно потрясла головой, смахивая слезы.

– Для меня ты все равно останешься Келлер. Просто… это ты, вот и все. И я сожалею обо всем, что случилось. Мне больно видеть, как ты плачешь. Наверное, ты думаешь, что было бы лучше, если бы мы никогда не встретились…

Неожиданно для себя Келлер вновь покачала головой. А потом, словно боясь, что другого случая не представится, обняла Галена, уткнулась лицом в его мягкий свитер и затихла, полностью растворившись в этом счастливом мгновении.

Всю жизнь она старалась спрятаться за высокими, прочными и неприступными стенами, поскольку знала: рухнув однажды, они навсегда перестанут существовать, обратятся в прах. В эту минуту Келлер чувствовала себя совершенно беззащитной.

Беззащитной – но не одинокой. Она ощущала не только физическое присутствие Галена, но чувствовала силу его духа. Ее влекло к нему. Они тянулись друг к другу. Все ближе и ближе… пока не соприкоснулись.

Ей открылись его мысли, и вновь ее сердце чуть не разорвалось.

Ты – единственная. Ты – моя духовная супруга, – звучал у нее в голове его голос.

Новое чувство захватило Келлер, и она радовалась ему. Правда, она еще раз попыталась протестовать – по привычке, но не сумела. Келлер не могла лгать тому, кто читал ее мысли.

Когда я впервые увидел тебя, – продолжал он, – то был совершенно очарован. Но об этом я уже говорил, верно? Я впервые в жизни гордился тем, что и я – оборотень. А ты?

Келлер смутилась. Она еще не перестала плакать – нет, уже перестала. Теперь, когда в нее вливались его тепло и страсть, когда руки Галена обнимали ее, мысли его читались ясно, как свои. И было невозможно устоять перед искушением.

Кажется, и я горжусь, – отозвалась Келлер. – Но только отчасти. А в остальном…

О чем ты говоришь? – перебил он, стараясь уберечь ее от мрачных мыслей. – О нашей истории? О драконах?

Нет. О том, чего ты еще не понимаешь. О том, что присуще натуре зверя. – Даже теперь Келлер боялась полностью открыться ему. – Давай не будем об этом, Гален.

Расскажи мне все, – попросил Гален.

Нет. Я помню о том, что случилось давным-давно, когда мне было три года. Радуйся, что ты можешь выбрать, в какого зверя будешь превращаться.

Келлер, прошу тебя, – повторил он.

Тебе ведь ненавистна звериная жестокость, – возразила она. – Помнишь, как ты отдернул руку, когда коснулся моего плеча в кабинете музыки?

В кабинете музыки? – Гален задумался.

Келлер мрачно ждала, будучи уверенной, что воспоминания вновь пробудят в нем отвращение. Но не дождалась.

Вместо отвращения возникло неудержимое влечение, которое он едва сдерживал. Гален опять радостно рассмеялся:

Келлер, я отдернул руку не потому, что мне было неприятно. Я сделал это потому, что… – Он умолк, потом смущенно выпалил: – Мне просто хотелось приласкать тебя!

Приласкать?

Твоя шерсть оказалась такой мягкой, прикасаться к ней было приятно, как к бархату. И мне хотелось… провести по ней ладонью – вот так. – Он провел ладонью вверх и вниз по ее спине. – Я ничего не мог с собой поделать. Но я понимал, что это опасно, что ты можешь броситься на меня, вот и отдернул руку. – Он смущенно умолк, но тут же засмеялся. – А теперь объясни, чего ты стыдишься.

Келлер стало жарко, она не сомневалась, что ее лицо пылает. Хорошо, что Гален его не видит. Жаль, что ей никогда не удастся признаться ему: она была бы очень рада, если бы он приласкал ее…

«В конце концов, я ведь кошка», – вспомнила она и опять удивилась, услышав его смешок.

«Значит, при таком тесном контакте ничего нельзя утаить», – догадалась Келлер.

Чтобы скрыть смущение, она заговорила вслух:

– Я стыжусь того, что случилось в те времена, когда я жила в первой семье, куда отдал меня Рассветный Круг. Тогда я подолгу оставалась наполовину пантерой, наполовину ребенком. Так мне было проще, а мои приемные родители не возражали.

Я тоже не был бы против, – отозвался Гален. – В таком виде ты прекрасна.

– Однажды, когда я сидела на коленях у моей приемной матери, а она расчесывала мои волосы, меня вдруг что-то испугало – какой-то шум на улице, может, автомобильный гудок. Я сорвалась с места и спряталась под стол.

Келлер сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Она почувствовала, как Гален крепче обнял ее.

– А потом… приемная мать пыталась меня успокоить. Но я не могла думать ни о чем, кроме опасности, мне было очень, очень страшно. И я набросилась на нее, выпустив когти, – в то время я могла выпускать и втягивать их, – и была готова сделать что угодно, лишь бы удрать…