Меня заперли в отдельной камере. Рядом, в глубокой нише - за истонченной жарой и временем пластиковой решеткой КПЗ - торчали три восковые фигуры. Они изображали вечных постояльцев комиссариата: отвратительную на вид и мрачную проститутку, с виду старую уличную склочницу; пьяницу, валявшегося в эрзац-дерьме, и довольно-таки симпатичную старушку, страдающую выпадением памяти, которая вышла из дому и до сих пор в него не вернулась. Наличие подобной этой отборной компании привело меня к выводу, что данный пост имеет типичное оборудование - возможно даже нормализованное для большинства подобного типа комиссариатов.

В полдень я сообщил капралу о своем желании есть и пить. Получив пустую кружку и деревянный брусок, изображающий полбуханки ржаного хлеба, я совершенно разозлился: воспользовавшись невнимательностью стражей порядка, я располосовал скальпелем картонную стенку ниши и через образовавшуюся в ней неэстетичную дыру свободно - хотя и с некоторым удивлением - выбрался на улицу.

На безоблачном, голом небе немилосердно палило солнце. Еще мне казалось, что своим внешним видом я привлекаю внимание фальшивых прохожих. Но все равно - я был на свободе!

VI

В этом районе Уджиофорте я бывал довольно часто, иной раз и два, и три раза в неделю. Сюда я приезжал к Долли и Тому Йоренам, с которыми познакомился через Блеклого Джека. С Йоренами меня объединяла совместный интерес к заграничным путешествиям. Мы много чего могли сказать про экхотические страны и уже несколько лет планировали первую совместную поездку. Я охотно приходил к ним и всегда заставал друзей дома, в чем не замечал ничего особенного, поскольку - хотя в мечтах они проявляли интерес ко всему миру - в действительности же они были парой ярых домоседов.

С ними я проводил долгие, интересные вечера; случалось такое, что мы, заболтавшись за просмотром слайдов, которые Блеклый Джек приносил в своей шитой-перешитой сумке, а Том проецировал их на стенку для меня и Долли (более всего взволнованной живописными видениями ждущих нас приключений) разрабатывали проекты дальних круизов. В таких случаях я обычно зевал последний поезд на Таведу и оставался в Уджиофорте на ночь, чтобы на рассвете ехать прямиком в монотонную серость фабрики Пиал Эдин.

Пару раз я приходил к Тому и Долли вместе с Линдой, но она - и это нас разделяло - явно скучала там, хотя и делала все возможное, чтобы не показывать этого. Возможно, что по тем же самым причинам, которые в то время были мне неизвестны, Блеклый Джек тоже не засиживался в Уджиофорте. Он оставлял слайды и возвращался к своим бродягам, что шатались по восточному берегу Вота Нуфо.

Йорены жили на перекрестке Шестнадцатой Аллеи с Сорок Второй Улицей, то есть, недалеко от комиссариата карабинеров, из которого я сбежал через разрезанную скальпелем картонную стенку. Направляясь в сторону их дома, я подумал, что в нынешней моей ситуации, возможно, и не следовало бы приходить к ним сейчас, когда на мне висят многочисленные и ужасные обвинения. Известия о вчерашних событиях в Темале наверняка попали в утреннюю прессу, обо всем остальном должны были рассказать дневные газеты. Мог ли я убедить Тома и Долли в собственной невиновности? Могло случиться, что, обращаясь к ним за помощью на правах старого друга, я навлек бы на них судебные репрессии. Я не раз читал о наказаниях за укрытие преступников.

С другой же стороны, я крайне нуждался теперь в этой помощи: подгоняемый неприязненными взглядами фальшивых прохожих, я бы не смог безопасно добраться к себе домой, где и так не смог бы скрыться, поскольку там наверняка бы ожидали меня карабинеры из Таведы, которых явно предупредили по телефону. Мне следовало немедленно сменить измазанную краской рубашку, смыть с лица полосы от чернильных дубинок и, в конце концов, что-нибудь поесть. Более всего мне хотелось пить, а воды поблизости нигде не было видно. Именно из-за нее я и решился нанести Йоренам этот неприятный визит.

Имитацию их дома я сразу же узнал по оригинальному фасаду. Я со всей осторожностью поднялся по более-менее крепкому фрагменту лестницы на этаж, поделенный перегородками из фанеры и постучал в знакомую дверь. Сделана она была из картона. Мне ответила Долли:

- Проходите!

Голос ее прозвучал громко и донесся из самой глубины квартиры. Впрочем, так было и всегда: они не выходили в прихожую, чтобы приветствовать гостей. Я прошел по длинному коридору. Вместо двери, ведущей в комнату, висел лист грязной бумаги, растянутый гвоздиками на деревянной раме. Я провернул эту раму и вошел в средину картонного ящика.

Я уже был готов к наихудшему, поэтому увиденное мною за фальшивой дверью напугало меня не слишком.

- Привет, Карлос! - воскликнула Долли.

Я что-то ответил.

Только собственного голоса не услыхал. Из стола, за которым сидел Том, торчала какая-то доска. Когда я протянул руку Долли, чтобы приветствовать ее, мне показалось, что неправильно оценил расстояние и что вместо женской руки пожал именно этот обрубок.

- Мы рады, что ты заскочил, - флегматично заметил Том.

- Нет, мы ужасно рады, - прибавила Долли.

Я снова что-то промямлил.

Рука Тома была чертовски твердой, и когда он протянул мне ее над столом, заскрипела в суставе.

- Я всегда с удовольствием прихожу к вам в гости, - пробормотал я.

Когда же Долли со своего постоянного места на ящике, с огромным трудом имитирующем софу, указала мне на табурет, больше всего мне хотелось сразу же сбежать.

- Ну, и почему же ты так долго не появлялся, отшельник пригородный? Присаживайся! А если хочешь напиться кофе, что я прекрасно вижу по твоей глуповатой физиономии, то на сей раз налей себе сам. Я сегодня так натаскалась с уборкой в этом вечном балагане, что и не подумаю еще и прислуживать такому как ты лодырю.

- Да не беспокойся так, Долли. Я заскочил только на минутку, чтобы...

- Тогда или вари себе кофе, или немедленно садись.

- Иду, иду...

Только я и в кухню не пошел, где на полке стояла моя чашка, которую я всегда приносил в комнату, а вечером ставил на ее постоянное место, и не присел. Продолжая торчать столбом посреди картонного короба комнаты, я сравнивал сохранившийся в памяти туманный образ тогдашних Йоренов с жестокой версией действительности.

- Ох ты и лентяюга, - шепнула Долли.

- Что?

- Мне что, вставать?

Я вздрогнул, как будто меня разбудили самым грубым образом.

- Так ты идешь за кофе, - фыркнула она, - или мне самой придется за тобой ухаживать?

- Да нет, нет! - решительно воспротивился я.

Долли была прикреплена к тонкой крышке ящика в полусидячей полулежачей позе. В любом случае, если бы она поднялась с места своей вечной лежки, то поломала бы не только свой хлипкий постамент, но и порвала бы приклеенное к нему тело. Именно этого я-то и перепугался.

Я выскочил за картонную дверь и из замусоренной опилками пустой каморки принес в коробку комнаты одну чашку. Две другие уже стояли перед Йоренами на подпираемом тремя кривыми деревяшками фанерном листе. Чашку я нес осторожненько, чтобы не разлить притворного кофе. Я прошел под стенкой, украшенной книжными корешками, длинными рядами наклеенными прямо на картон, и уселся на расшатанную многолетней службой табуретку.

- Мамочка моя! - вскрикнула Долли. - На кого ж ты похож!

- Ты что, дрался с кем-то? - спросил Том.

Наконец-то заметили - подумал я.

Табурет, держащий на себе фигуру Тома жалостливо запищал. Какое-то время, глядя на красивую фигуру Долли, я слышал лишь шорох пластиковых костей ее верного товарища жизни, который рискованной дугой перегнулся через стол в мою сторону.

- Кто это тебя так разукрасил?

- Да это все мелочь, не стоящая и секунды вашего внимания, - попытался выкрутиться я.

- Ну да, кровь, и эти синяки на лице!..

Я поднес пустую чашку к губам. Йорены видели достаточно зорко, чтобы заметить на моей голове и рубашке страшные следы, оставленные карабинерами и толстяком, но, все же, недостаточно, чтобы под этими поверхностными изменениями заметить более глубокие преображения, придающие мне вид человека истинного.