Синая Мергеева поддержали кулаки с подпевалами, они согласно кивали и носили в его сторону свои голосовальные камни. А цыганка Манделаки даже взяла слово и тоже сказала, что надо не партизанить, а работать, и если у человека есть талант и усердие, то он обязательно добьется успеха! Но споровцы только посмеялись над ней, так как знали, какими талантами и усердием живет Манделаки. У цыганки прозвище было “Мина”, потому что знающему споровцу страшно было на нее лечь, столько было в ней заразной начинки.
Прохор Залепин говорил устало, даже без куража. О том, что родина, география и другие науки. А фашисты враги. Сегодня соседа убили и ограбили, значит, завтра твой черед. А власть должна быть своя, народная. Которая заботится о своем народе и о каждом в нем человеке, а не о чужой стране и своем кармане. Не продает родину и соплеменников за толстозадую жену и бричку с кучером.
Сначала за Прохора стояли только военные. Потом прочие беженцы, и среди них самый шумный — Франц Балалаев (который говорил о себе, что он — чеченец, но это вряд ли) принесли свои камни на его сторону. Зажигательно выступил Сережка Шуганов, тот самый подпольщик, и споровские коммунисты приняли сторону Залепина. Это было понятно, все же они за советскую власть. Но все удивились, когда свой камень к Залепину отнес Демьян Фундуков, вождь монархистов.
Фундуков сказал: это мы потом разберемся, какая должна быть в России форма правления. Прежде сама Россия должна быть. И здесь мы с красными заодно!
Многие споровские бабы — а и бабы имели право голоса — несли свои камни к Залепину, потому что Прохор был красивый мужчина, вроде нынешнего Брюса Уиллиса, Фундуков вообще Аполлон, как Киану Ривз, а Овинов противный дядька, Мергеев тоже весьма неприятный тип.
Когда же свой камень на сторону Залепина отнес итальянский летчик, с овиновской пропагандой все было кончено. Оставшийся женский пол определился с выбором. Даже некоторые жены коллаборационистов проголосовали за Прохора и против своих мужей.
В конце спора у сельсовета Михи Лапотя, где стоял Прохор Залепин, высилась гора камней. А у суверенной управы Павлика Утина, откуда спорил Синай Мергеев, — только жалкая кучка.
По результатам спора сход постановил:
1. ликвидировать должность старосты и управу;
2. всю власть вернуть совету;
3. прервать торговые отношения с немецкими оккупантами;
4. запретить обмен и хождение оккупационных марок;
5. написать официально Березовскому бургомистру, что он предатель, изменник родины, немецкий холуй, жид, униат и свинья;
6. начать вооруженную борьбу с фашистскими захватчиками и продолжать до полного уничтожения врага;
7. сразу после победного окончания войны таки определиться, будет ли у нас в клубе церковь или в церкви клуб?
Проигравшему меньшинству предложили на выбор: присоединиться душой и телом к всенародному порыву либо подвергнуться остракизму из СССР — новой Споровской Советской Социалистической Республики.
В зарубежных источниках этот диспут, кардинально изменивший историю деревни Спорово и повлиявший на все последующие события Второй мировой войны, носит имя процесса “партизаны vs полицаи” или “народ против банкиров и рестораторов”.
Спорово активно выступило против оккупантов, сыграв немаловажную роль в партизанском движении. Уже в агонии и предчувствии краха немецкие захватчики пытались расправиться с плацдармом Сопротивления в Пинских болотах. В апреле 1944 года мощная группировка из нескольких отборных отрядов СС, 10 артиллерийских и минометных батарей, танков и бронемашин при массированной поддержке с воздуха штурмовала партизанский район. У деревень Здитово и Спорово гитлеровских псов встретили две партизанские бригады, имени Дзержинского и “Советская Белоруссия”, и 345-й партизанский отряд. Только на 7-й день боев немцы вошли в деревни. И остановились, а затем повернули обратно, не осмеливаясь начать штурм второй линии обороны армии партизан.
16 июля 1944 года город Береза и весь Березовский район были освобождены 48-й гвардейской стрелковой дивизией 28-й армии 1-го Белорусского фронта.
Как сложились судьбы героев нашей истории, интересных и противоречивых фигур, деятелей республики Спорово? Точных архивных данных в нашем распоряжении нет, однако из рассказов и воспоминаний современников и догадок потомков известно следующее.
Синай Мергеев и Мина Манделаки после поражения в дебатах эмигрировали из Спорова в Березу, под протекцию бургомистра Свиньи. С ними, пользуясь случаем, споровцы и передали бургомистру свою официальную ноту. Перед отступлением немцев Мергеев и Манделаки подали немецкому комиссару оккупационной зоны прошение об эвакуации их с имуществом в цивилизованную Европу. Немцы прошение частично удовлетворили: имущество погрузили в эшелон, но вспомнили о том, что Синай — еврей, а Мина — цыганка, и эвакуировали их в европейский концентрационный лагерь, где из Мергеева успели сделать кожаные перчатки для господ офицеров, а от Манделаки остались только волосы в шиньоне немецкой дамы.
Федор Овинов долго прятался в лесах от советской власти, перетаскивая с места на место свои мешки и коробки с денежными знаками в двух валютах. Однажды спасая тонущую в болоте коробку с RKKS (мало ли, вдруг еще пригодятся!..), утонул сам.
Павлик Утин ушел вместе с немцами, попал в западную зону оккупации и спокойно дожил свой век в ФРГ, выучив немецкий язык и поступив работать на автомобильный завод, а потом получая хорошую пенсию.
Бургомистра Свинью повесили то ли отступающие немцы, за растраты и махинации, то ли наступающие русские, за предательство и измену родине. А вот кум остался жив и неплохо устроился. Другая его свояченица оказалась замужем за первым секретарем Березовского райкома партии.
Чубатова случайно застрелил из ружья споровский охотник, промахнувшись по утке. Соснищев утонул в озере по пьяному делу. Байдаркину повезло, он выжил и стал после войны преподавателем в техникуме советской торговли.
Это все “полицаи”. А что стало с “партизанами”? Их судьбы также сложились непросто.
Прохор Залепин закончил войну в Кракове, с двумя орденами боевого Красного Знамени на груди. Но годом позже был арестован по доносу и расстрелян. Сергей Шуганов был отправлен в лагеря сразу по освобождении Беларуси; отсидев 12 лет, вернулся в родные края и стал егерем.
Деревенский дурак Соломон Королицый так и жил в Спорове, пока не умер сам, от усталости. Последнее его убеждение состояло в том, что любая общественно-политическая и экономическая система привела бы народ Спорова к процветанию, если бы дать ей время вызреть и настояться, а беда споровцев, что они бросают на полпути одну идею и хватаются за другую, чтобы и ее бросить на полпути и ухватиться за третью. Потому всегда пьют недобродившее вино, едят кислые яблоки и бьют худую утку, не нагулявшую жир. Квинтэссенцию своего учения Королицый излагал в виде короткого анекдота:
— Хочешь вчерашний борщ? Приходи завтра!
Эту фразу он твердил каждому встречному-поперечному. Только перед самой смертью он изменил себе и сказал стоявшим над ним фельдшеру со священником:
— Приходите вчера…
С чем и испустил дух.
Франц Балалаев собрался после войны вернуться домой, но уехал не в Чечено-Ингушетию, которая тогда вся уже переехала в Казахстан, а почему-то в Ленинград.
Говорят, он сильно сдружился с Демьяном Фундуковым, у которого потом все было хорошо: воевал в кавалерии, покорил Европу, освободил славян на Балканах и вступил в переписку с домом Романовых, после чего от плана вернуть их на российский трон отказался.
Итальянца, как положено, отправили в лагерь для военнопленных. Он вместе с пленными немцами строил русским город Северодвинск и отморозил себе… да ладно, хорошо руки-ноги целы остались. Через несколько лет он смог вернуться в родную Италию.