Ему удалось схватить мальчика и выпрыгнуть обратно. Еще секунда, и Генриха Ниссена не стало бы. Загорелись реторты, и стреляющие огни увеличились.

— Воды! — приказал Штертебекер, и моментально два ведра воды были вылиты на бесчувственного мальчика и его тлеющую одежду. Трогательную картину представлял собою Штертебекер, этот суровый человек, державший на руках спасенного мальчика и с трудом удержавшийся от слез.

Рычание в лаборатории мало-помалу ослабевало. Долгое время слышен был еще стон и хрипение, затем стало совсем тихо. Изменника постигла страшная кара; его наказала совсем судьба.

Виталийцы таскали много воды и тушили огонь. Но какая странность! чем больше выливали воды, тем пуще увеличился пожар. Никто не мог объяснить причину этого. Тут явился Вигбольд, которого охватил страшный испуг при виде случившегося.

— Ради Бога, унесите воду, — крикнул он и бросился сквозь толпу к огню. Немедля ни минуты он выхватил из кармана какой-то порошок и сыпнул его в пламя. Огонь тотчас же стал уменьшаться, зато повалил густой едкий дым, от которого огонь совсем был затушен.

Чтобы не задыхаться от этого дыма, виталийцы вынуждены были отступить.

Вдруг услышались ужасные крики:

— Вперед! Бейте их, как бешеных собак! Бросайте в огонь! Задушите их! — Виталийцы были поражены неожиданным нападением и не могли понять, что произошло. Защищаться они также не могли в теснине между пожарищем и англичанами. Они мешали друг другу. Притом все были безоружны; они спешили на пожар, а не на битву.

И вот началась резня, кровавая борьба. Каждый хотел другого повалить.

Штертебекер, стоявший на коленях у лежавшего в беспамятстве Генриха, тяжелым ударом по голове был повален на палубу, весь обливаясь кровью.

Это было весьма скверно для виталийцев, потому что без своего гениального предводителя они были бессильны. Они хотя храбро защищались, но успех был на стороне англичан.

По хорошо обдуманному плану они окружили виталийцевсо всех сторон, и последние все были повалены и накрепко перевязаны, не имея возможности оказать даже малейшее сопротивление.

Штертебекер также был связан и даже чересчур крепко; он весь был окутан веревками. Кроме того, лорд Хурхиль приказал еще заковать его в цепи. Они прекрасно знали, какой он опасный враг. Однако, дабы триумф был краше и великолепнее, лорд Хурхиль решил привести Штертебекера в Лондон живым.

Штертебекер, «Буревестник» и весь экипаж находились в руках англичан.

Появился на палубе разъяренный Плутон. Кусая и опрокидывая всех на пути, он добрался до своего господина, лежавшего на палубе, и жалобным визгом стал облизывать его окровавленное лицо. Даже англичане были тронуты этой сценой.

Холодный лорд Хурхиль, однако, крикнул солдатам:

— Бейте эту бестию! Бросайте ее за борт! Она еще может освободить главу пиратов! Вперед, чего стоите?!

В этот момент Штертебекер открыл глаза и увидел себя связанным. Он пробовал порвать стянувшие его узы, но это было не в его силах.

— Тысяча дьяволов! — скрежетал он зубами, и глаза его гневно вращались в своих орбитах. — Я в руках англичан, этих трусов, собак? Они напали на меня из за угла! Голова еще трещит, как будто череп разбили.

Плутон между тем с любовью облизывал лицо раненого. Но солдаты решили его прогнать или убить и наступали на него с саблями и алебардами в руках. Яростно смотрело животное на наступавших, готовое умереть за своего господина. Но Штертебекер позвал его и шепнул что-то на ухо:

— Плутон, бросайся за борт и плыви к Годеке Михаэлю. Расскажи ему что здесь случилось. Он уже будет знать, что ему делать. Годеке Михаэль! Годеке Михаэль!

Штертебекер продолжал свои слова знаком глаз в ту сторону, где должен был находиться корабль Михаэля.

Плутон понял. Одним прыжком он был за бортом и плыл в указанное направление.

Лорд Хурхиль сейчас же принял командование кораблем. Первым делом его было удержать за собою «Буревестника», то есть бежать, потому что против всего виталийского флота он был бессилен.

Бегство его облегчалось тем, что «Буревестник» был самым быстроходным судном виталийцев.

Он приказал натянуть все паруса. При таких обстоятельствах лорд Хурхиль должен был к рассвета исчезнуть с глаз виталийцев.

В то время, как лорд Хурхиль отдавал приказания, свободные от занятий офицеры отправились в буфетную праздновать свою победу. Разумеется, что гвоздем попойки представлял собою серебряный кубок Штертебекера. Его наполнили вином, и он должен был пойти круговую. Действительно, было чему радоваться. Вместо того, чтобы быть скорченным в бочках и мучиться голодом и жаждой, они сидели за столом Штертебекера в его же буфетной зале, стены которой были украшены старогерманскими тостами.

Теперь кубок обходил всех кругом, и каждый пивший из него должен был пословицей украшать их победу или осмеять побежденного. Но едва лишь три офицера выпили из него, как почувствовали себя скверно.

Когда четвертый приложил кубок к губам, первый, беспомощно опустившийся в кресло и бледный, как полотно, закричал:

— Не пейте — друзья — я думаю, — вино — это отравлено!

Сказав эти ужасные слова, он как убитый свалился на пол в страшных судоргах, второго и третьего постигла та же участь. Четвертый еще не успел пить, он приложил только край кубка к губам, которые теперь почернели и опухли.

— Яд, яд! — закричал он, — нас отравили.

Весть эта облетела всех. Также Штертебекера достигла она, так как англичане его обвиняли в этом.

— Собаки! — закричал он, дрожа от гнева. — Это у вас такие приемы, но не у меня. Вы говорите, в кубке был яд? Ну, так это дело ваших рук; это ваши негодяи хотели меня отравить!

Англичане были поражены и не смели сказать ни слова — слишком очевидно было то, что виталийский король говорил. Но последний продолжал:

— Спешите к магистру Вигбольду, может быть, у него есть средство против этого яда.

Англичане бросились за ученым и привели его. Но он увидел, что это его опаснейший яд, и сказал:

— Помощи тут никакой нет. Отравленные должны умереть, и это скоро совершится. Негодяй украл этот яд из моей лаборатории. Он тот самый англичанин, которого мы приняли к себе.

Как Вигбольд предсказывал, так оно и было. Один за другим в ужасных муках умерли три англичанина. Трупы их почернели и вспухли. Четвертому Вигбольд дал целебную мазь, чтобы лечить его губы.

Англичане, узнав, что Вигбольд сведущий в лекарствах, они его освободили, дабы он перевязывал раненых. Они потребовали от него присяги, что не убежит и не содействует побегу других. На что он ответил с гордостью:

— Я не присягаю. Слово человека должно быть достаточным. Поэтому, вот вам мое слово, что мою свободу употребляю только для лечения раненых.

Англичане довольствовались этим; они хорошо знали, что немцы сдерживают свои слова.

Тяжелее всех был ранен Генрих Ниссен. При своей геройской, но необдуманной попытке спасти человека, он был тяжело ранен и находился между жизнью и смертью.

Первым делом Арита Вигбольда было то, чтобы облегчить страдания бедного мальчика. Поэтому он искусственно привел его в бесчувственное состояние.

Какое счастье, что на корабле нашелся такой человек, как магистр Вигбольд!

Посмотрим теперь, что стало с Плутоном. Он прыгнул за борт, когда солнце стало показываться. Он прекрасно понял своего господина. «Годеке Михаэль, — сказал он к нему, — Годеке Михаэль».

Он хорошо знал, что Годеке Михаэль находится на одном из сопровождавших «Буревестника» судов. Судно «Железный Михель» он также знал, так как несколько раз был на нем вместе с Штертебекерем.

Поэтому ему нетрудно было найти нужное судно между тремя непосредственно за «Буревестником» следовавшими кораблями. Кроме того, попутный ветер об легчал ему плавание.

Он удачно отличил «Железного Михеля» и со всеми силами стремился к нему, держась стороны, потому что корабли шли ему навстречу.