Следующий день в школе выдался трудным. Учителя перед концом четверти будто бы озверели. Жертвой пал на четвертом уроке Тема. Старый учитель литературы Роман Иванович очень некстати вспомнил, что восьмой «В» должен был еще неделю назад выучить стихотворение Лермонтова «Смерть поэта».

— Так, — улыбнулся в журнал старик. — Думаю я, попросим-ка мы к доске Мартынова.

Тема побледнел. Со стихами наизусть у него всегда обстояли дела хуже некуда. Он этому и сам удивлялся. Память его удерживала сотни самых дурацких песенных текстов, а вот стихи — никак. «Смерть поэта» он, правда, неделю назад честно пытался выучить. Но, оказавшись у доски, уверенности в себе не почувствовал. Поэтому начинать не торопился.

Слегка помявшись, Тема прочистил горло, потом бросил украдкой взгляд на часы. До звонка оставалось еще много. Тянуть время не имело смысла.

— Ну, Мартынов, — пробуравил Роман Иванович пытливым взглядом маленького щуплого Темыча. — Я жду.

— Погиб поэт. Заложник чести, — выдавил из себя Тема.

— А ну, повтори, — тихо потребовал Роман Иванович.

Тема чувствовал какой-то подвох, однако снова прочел:

— Погиб поэт. Заложник чести.

— Значит, «заложник», — вновь прервал чтение учитель.

Толстые его щеки начали заметно краснеть. Затем покраснела и лысина.

— Говоришь, «заложник»? — повысил он голос. — Великий поэт России погиб. Другой великий поэт России создал по поводу его смерти бессмертное произведение, а для тебя, Мартынов,

Пушкин — заложник! Совсем одурели! — вдруг треснул изо всех сил кулаком по столу Роман Иванович. — Только одни похищения и заложников знают! Им только компьютеры и видео подавай.

— Просто я перепутал, — вспомнилось Темычу, что у Лермонтова и впрямь поэт назван не «заложником», а «невольником чести». — Кстати, Роман Иванович. Я однажды подумал: если бы у Пушкина или у Лермонтова был телевизор хороший или видак, они, может, и на дуэлях бы драться не стали.

— Это еще почему? — оторопел старый учитель.

— Ну, посмотрели бы передачу какую-нибудь классную, и веселей бы им стало, — обосновал свою точку зрения Тема. — А если они бы еще на компьютере могли поиграть… — добавил мечтательно мальчик.

— Ты, Мартынов, вообще пустышкин! — взревел оскорбленно Роман Иванович. — Для подобных тебе различная электронная техника, видимо, выше культуры!

— Теперь все. Завелся. Больше уже никого сегодня не спросит, — шепнул с удовлетворенным видом Олегу Женька, который тоже не слишком-то твердо знал текст стихов Лермонтова.

Роман Иванович продолжал тем временем очень громко вещать. Теперь он от частного случая с Темой перешел к широкому обобщению и противопоставлял свету знаний тупость и необразованность в целом восьмого «В». Сделав еще несколько нелестных для восьмого «В» обобщений, он вновь обратился к личности Темы:

— Такие, как ты, нас лишают безвременно гениев. И фамилия у тебя подходящая, кстати. Лермонтов тоже погиб от руки Мартынова. Надеюсь, ты вовремя вывод сделаешь.

Тут наконец раздался звонок. Пообещав Теме, что вновь его послезавтра спросит, учитель покинул класс.

— Вечно мне все неприятности достаются, — принялся ворчать Тема, когда они с друзьями вышли наконец в коридор.

— Зато весь класс выручил, — засмеялся Женька. — Ничего. Сейчас отсидим два урока, потом развеемся.

— Да, — кивнул головой Олег. — Надо постараться в наш дом пораньше сегодня попасть. У меня этот тип, который вошел и исчез, прямо из головы не выходит.

— Главное, непонятно, куда он делся, — пожала плечами Таня.

— Ну, если он привидением был, ему черный ход не нужен, — сказал Женька. — Они и сквозь стены проходить могут. Правда, Олег?

— Естественно, — подтвердил мальчик. — Они в пространстве перемещаются по совершенно другим законам.

— Хорошо вам думать о привидениях, — буркнул Тема. — А я теперь «Смерть поэта» учу.

— Ерунда! — махнул рукой Женька. — Послезавтра каникулы начинаются. Литератор просто забыл. Побежали. Звонок уже. Андрей наш не любит, когда мы опаздываем.

В класс, однако, вместо Андрея Станиславовича вошла завуч.

— Классный руководитель ваш заболел, — объяснила она. — Так что истории сегодня не будет. Можете идти по домам.

Три минуты спустя восьмой «В» с шумом и грохотом высыпал в раздевалку. Тетя Паша, завидев их издали, отомкнула проворно дверь гардероба и с неожиданной для ее семидесяти лет резвостью отпрыгнула на безопасное расстояние. Тотчас же после этого в дверях гардероба завязалась борьба. Каждый хотел протиснуться первым внутрь.

Наконец, красные и растрепанные от напряжения, пятеро друзей, натягивая на ходу теплые куртки, вышли на улицу.

— Удачно вышло, — радостно поглядел на друзей Женька. — Теперь можем раньше в наш страшный домик попасть.

— Эй! Стойте! — догнал их Лешка Пашков.

— Только тебя нам не хватало, — вздохнул Олег.

— К Андрею пойдете? — пропустил его замечание мимо ушей Лешка. — Наши сейчас собираются. Заболел все-таки.

— Да надо вообще зайти, — откликнулась тут же с сочувствием Катя. — Вдруг он из дома не может выйти, а есть ему нечего. Хоть в магазин за чем-нибудь сбегаем.

— Во! — расплылся в улыбке Пашков. — Я тоже так думаю. Тем более завтра последний день четверти.

К Андрею Станиславовичу собралась в результате чуть ли не половина класса. Его в восьмом «В» любили. И относились к нему скорей по-товарищески. В свои тридцать четыре года Андрей Станиславович был моложав, строен, носил длинную пышную шевелюру и был одет всегда не иначе как в джинсы. Кроме того, он ездил на мотоцикле. Покупал постоянно модные диски, которые с удовольствием давал переписывать всему классу. И обладал множеством других замечательных качеств, которые позволили Лешке Пашкову еще в пятом классе сказать, что Андрей у них — «крутой мужик».

Учителем Андрей Станиславович стал тоже не совсем обычным путем. После десятого класса он мечтал заняться классической филологией, но в университет на вступительных экзаменах провалился. Зато попал в армию. И не просто, а прямиком в Афганистан. Там как раз тогда только что началась война. Андрей Станиславович умудрился пройти ее без единого ранения. Впечатлений, однако, у него оказалось достаточно.

Вернувшись в Москву, бывший десантник Андрей Пирогов твердо решил: если есть ему смысл что-то дальше делать, значит, он должен учить детей. И не чему-нибудь, а истории. Поэтому, окончив педагогический институт, он пришел работать в школу № 2001, где сам учился.

В его выборе крылась еще одна тайная цель. В этой же школе преподавала математику бывшая одноклассница Андрея Станиславовича — Светлана. В конце десятого класса у них начался бурный роман. Когда же Андрей попал в армию, Светлана неожиданно вышла замуж. Теперь роман у них возник вновь. Продвигался он трудно. За его развитием следила вся школа, а особенно девочки из восьмого «В», которые с самого начала взяли любимого классного руководителя под свою опеку.

— Ну, пойдем, что ли? — нетерпеливо топтался на месте Пашков.

Олег внимательно оглядел компанию. Лешка Пашков, Мишка Сидоров, Боря Савушкин, Наташа Ильина, Марат Ахметов и, конечно же, они пятеро. Это было своеобразное ядро класса. С ними у Андрея Станиславовича установились особенно доверительные отношения.

— Вроде можно идти, — кивнул головой Олег.

— Нельзя, — покачала головой Катя. — Моей Длины нету. Если мы без нее навещать Андрея пойдем, она нас после убьет.

— Вот блин! — топнул в досаде ногой Пашков. — Опять жди.

Моей Длиной ребята называли пухлую блондинку Машу Школьникову. Она уже пару лет безумно была влюблена в Андрея Станиславовича. И старалась в те дни, когда есть история, одеваться особенно экстравагантно. Дошло до того, что однажды она пришла в ярко-красной юбке из какой-то очень блестящей синтетики. Впрочем, юбкой это можно было назвать разве лишь символически. Класс изумленно охнул. Нижняя часть Маши Школьниковой особым изяществом не отличалась.