– Если бы все случилось иначе, чувствовала бы себя еще хуже. Да. Рано или поздно. Так что спасибо. Ты меня понимаешь лучше, чем я сама себя.

– Мне это далось нелегко, моя дорогая.

Она взглянула на меня исподлобья:

– Что со мной такое? Почему я не могу любить тебя, а не его? Он совершенно ужасный человек. С ним я деградирую, Трев. Но когда он входит в комнату, я порой чувствую себя готовой растаять от любви. Наверное, поэтому... я так сочувствую Кэтти. Фрэнк – это мой Джуниор Аллен. Пожалуйста, помоги ей.

Я ответил, что подумаю. Проводил Чук в ласковую теплую ночь и долго смотрел вслед ее маленькой машине, с шуршанием увозившей ее со всей нетронутой зрелостью обратно к угрюмому Фрэнку. Я ждал рева аплодисментов, грома фанфар, речей и медалей. Вместо этого слышались шепелявый шепот воды, мягкое жужжание машин, проносившихся по гладкому асфальту, отделявшему нашу бухту от общественного пляжа, мешанина бессмысленных фраз, смех на катерах, алкогольные легато и песня комара, садящегося мне на шею.

Я пнул бетонный пирс и отбил себе пальцы ноги. Нынешние времена – времена партнерства, полного неприкрытого мошенничества. Считается, что место действия кишит восхитительно аморальными красотками, для которых секс – синоним лестного общественного признания. Новая культура. Такие красотки действительно есть, и они доступны в опустошающих количествах, но на всем этом отпечаток удивительной безвкусицы. Не берегущие себя женщины не могут представлять собой большой ценности для мужчин. Они становятся маленьким милым удобством, вроде полотенца для гостей. И все же их характерные словечки и томные стоны, означающие удовольствие и раскрепощенность, так же нарочиты, как вышитые инициалы на гостевых полотенцах. Акта любви достойна только гордая, сложная женщина с душой, полной глубоких, сильных чувств. И только две возможности заполучить такую. Или лжешь, омрачая отношения ощущением собственной подлости, или берешь на себя бремя душевной ответственности, соучастия и постоянства, которые по праву принадлежат ей. Есть только два способа сказать: «Люблю».

Но желание расслабиться – тоже реальность жизни, и я направился к большому, ярко украшенному колесному пароходу. Им владел некто Тигр из Алабамы, и веселье продолжалось здесь денно и нощно. Меня приветствовали невнятными возгласами. Баюкая стакан, я становлюсь особенно дружелюбным, в меру загадочным и остроумным – в общем, то что надо. Внимательно оглядев компании за столиками, я выделил двух. Наконец остановился на цветущей рыжеволосой девушке из Вако по прозвищу Техас Лучше Всех Вас и по имени Молли Би Луччер. Аккуратно извлек ее, слегка подвыпившую, из колоды и отбуксовал на «Дутый флэш». Она встретила это с готовностью, нашла, что «Флэш» – восхитительное суденышко, носилась, словно котенок, взад и вперед, ахая и охая над разными деталями и приспособлениями, пока не подошло неизбежное время ложиться в постель и она не принялась исполнять свой очаровательный общественный долг с натренированной умелостью и врожденным прилежанием. Потом мы отдыхали, обменивались необходимыми комплиментами, она рассказывала мне о своих ужасных проблемах: то ли вернуться на последний курс в колледж, то ли выйти замуж за ужасно в нее влюбленного восхитительного парнишку, то ли, наконец, поехать в Хьюстон работать в одной шикарной страховой компании. Она вздохнула, одарила меня сестринским поцелуйчиком и дружеским шлепком, встала, привела себя в порядок, втиснулась обратно в шорты и прочую сбрую, и, после того как я смешал еще пару коктейлей в стаканах, которые мы прихватили с попойки Тигра, я проводил ее назад и побыл там еще минут пятнадцать, выразив тем самым некоторую благодарность.

Лежа в темноте в своей постели, я почувствовал себя одиноким, дряхлым, безразличным ко всему и обведенным вокруг пальца.

К моей жизни Молли Би имела отношение не большее, чем могла бы иметь резиновая кукла вроде тех, что моряки покупают в японских портах.

И в этой темноте мне вспомнились покорные карие глаза Кэтти Керр под копной соломенных волос. Молли Би, обладательница тугих белых грудей, слегка позолоченных веснушками, никогда не будет так унижена жизнью, потому что никогда не окажется в самой гуще этой жизни. Никто не растопчет ее иллюзий просто потому, что для них нет подходящей почвы. Когда старые иллюзии износятся, Молли всегда найдет новые. Кэтти же от своих неотделима. Иллюзия любви, злым колдовством превращенная в память о стыде.

В этот момент я презирал ту часть самого себя, которая ничем не отличалась от Джуниора Аллена. В какое изумление могли бы повергнуть мои ночные мысли беззаботных компаньонов жизнерадостного Тревиса Макги – большого смуглого разболтанного морского бродяги, светлоглазого жестковолосого охотника за девочками, грозу рыб и рыбешек, праздношатающегося любителя джина и острого словца, искателя приключений, ниспровергателя, неверующего, спорщика, подвижного, покрытого шрамами парии общества точного расчета.

Но чувства сострадания, гнева и вины лучше прятать поглубже от любых веселых приятелей.

И доставать их ночью.

Макги, старина, ты ведь вправду знаешь, как жить.

Восхитительный старина.

Я собирался спокойно провести этот вечер дома. Но появилась Кэтти Керр и принесла тревогу. Я, наконец, смог себе признаться, что отдающий резиной эпизод с техасским рыжиком произошел не из-за того, что я не позволил себе принять ванну с Чук, а из-за того, что пытался проигнорировать призыв Кэтти. Еще много месяцев я мог бы дрейфовать спокойно. Но Кэтти заронила в мою душу зерна беспокойства, негодования и осознания постыдной необходимости вскарабкаться на верную клячу, стряхнуть ржавчину с доспехов, взять наперевес старое погнутое копье и завопить «Ура!».

Что ж, я принял решение. И немедленно заснул.

На следующее утро я отвязал свой велосипед и направился к гаражу, в котором держал «Мисс Агнесс», оберегая ее от солнца и соленых брызг. В свои преклонные годы она нуждалась в любви и заботе. Уверен, что «Мисс Агнесс» – единственный в Америке «роллс-ройлс», переделанный в пикап. Это машина благородного урожая 1936 года. Видимо, при одном из прежних владельцев с верхней половиной: ее задней оконечности приключилось какое-то невероятное несчастье, и хозяин исправил положение таким вот экстравагантным способом. Она из племени больших автомобилей и, несмотря на жестокость хирургов, остается верна семейной традиции не издавать ни звука в течение дня, прожитого на скорости 130 километров в час. Другой идиот покрасил ее в ужасающий голубой «металлик». Увидев ее, съежившуюся и пристыженную, в последнем ряду гигантской автостоянки, я купил не раздумывая и назвал в честь своей учительницы рисования, которая красила волосы в голубой цвет того же оттенка.

«Мисс Агнесс» домчала меня до Майами, и я начал обходить торговцев катерами и яхтами, задавая им разные окольные вопросы. После ленча обнаружил наконец нужную контору «Кимби и Мейер». Согласно их записям, Амброз А. Аллен купил двенадцатиметровый таможенный катер марки «Штадль» еще в марте. В графе «Адрес» значилось: "Отель «Прибрежный». Самого маклера, по имени Джо Честно, не было. Ожидая его возвращения, я позвонил в «Прибрежный». А. А. Аллен у них не проживал. Джо Честно появился в два тридцать, попахивая хорошим бурбоном. Это был подвижный человек с дубленой кожей, каждую свою фразу он сопровождал смешками и подмигиваниями, словно рассказывал очередной анекдот. Узнав, что я не потенциальный покупатель, он слегка загрустил, но вскоре вновь просветлел, когда я предложил выпить. Мы отправились в одно местечко неподалеку, где каждый знал его, словно родного, и не успели усесться у стойки на табуреты, как он уже отхлебывал из молниеносно поданного стакана.

– По правде говоря, я не верил, что ему действительно нужен катер, – сказал Джо Честно. – Уж я-то знаю, как выглядят люди, покупающие такие суда. А этот мистер Аллен больше походил на матроса, которого наняли прощупать почву. Грязь под ногтями, татуировка на запястье. Очень крутой тип, загорелый, широкоплечий, я бы сказал – могучий мужик. И все время улыбается. Я ему кое-что предложил, и он сразу шустро так заговорил о цене. Тут уж я начал принимать его всерьез. Он остановился на «Джессике-III», как она тогда называлась.