Леонов выслушал майора стоя, не сводя с него глаз. Потом вдруг подошел к Голикову, склонился над ним и заговорщическим шепотом спросил:

– Что вы говорите?… Неужели убили? – и, не дождавшись ответа, уже в полный голос продолжил:

– Вот так дела!.. За что же ее убили?… Хотя сейчас развелось столько разной нечисти, что ничему удивляться не приходится… Жаль девушку, но, к сожалению, помочь вам ничем не могу, – и он так искусно всем лицом выразил участие, что на месте майора другой человек мог принять его за чистую монету.

Было ясно, что Леонов больше ничего не скажет. Александр Яковлевич поднялся. «Да, этот тип тылы себе обеспечил… Зато теперь кое-что прояснилось. Осталась надежда на Конюшенко… А нам надо искать исполнителя. Только он выведет на организатора убийства Петровой. Самое страшное, если мы не успеем и он окажется очередной жертвой, как это уже было в деле об убийстве водителя такси Моисеева… Задача не из легких. Найти единственного свидетеля организации преступления, который, в свою очередь, сам является убийцей. Тем, другим, проще. Они убийцу знают».

Голиков молча пожал руку Леонову и вышел из кабинета.

Визит Голикова на пищевкусовую фабрику не остался незамеченным. Не успел майор войти в свой кабинет, как позвонил Конюшенко и, как бы шутя, заметил, что, мол, не годится отбивать чужой хлеб, а затем пригласил к себе.

Кабинет Конюшенко резко отличался от голиковского. Он чем-то напоминал апартаменты Леонова, уменьшенные вдвое. Только телевизор был черно-белый и на столе стояла обыкновенная зеленого стекла пепельница.

– Я бы не советовал тебе ссориться со Струковым, – бесцеремонно начал он. – Убежден, что глубоко копнуть на пищевкусовой вряд ли удастся, а о твоем походе к Леонову уже сегодня известно наверху.

– Значит, на тебя я положиться не могу? – сухо поинтересовался майор.

– От меня мало что зависит, – подполковник развел руками. – Ты же знаешь, Яковлевич, что я тебе редко в чем отказывал. Но здесь, кроме неприятностей, ничего не жди. К тому же, у тебя самого нет твердой уверенности, что Петрова убита, а самоубийство, как я понял, никто в штыки не примет, – говорил Конюшенко уверенным голосом, глядя мимо Голикова, делая вид, что не замечает багрового от возмущения лица майора. – Пойми меня правильно, Саша. Я давно хотел бы тебя видеть подполковником, но если ты… Короче, пора уже тебе опуститься на землю.

– Ну и ну, спасибо… Удружил… А я, дурья голова, отказывался слухам верить, – Александр Яковлевич поднялся и, не доходя двух шагов до двери, обернулся. – А советы твои я постараюсь учесть, – не без иронии добавил он, уже выходя.

– Подожди! – крикнул Конюшенко и вскочил с кресла. – Все, о чем я тебе говорил, отражает реальную ситуацию. Ты даже не представляешь себе, с кем ты хочешь… – подполковник резко махнул рукой и оборвал себя на полуслове, заметив скептическую улыбку Голикова, потом близко подошел к нему и заговорил, понизив голос: – Ладно, не кипятись, я постараюсь тебе помочь. Учитывая положение, могу предложить лишь один приемлемый вариант, – он внимательно посмотрел на майора, как бы взвешивая, говорить или нет. С Александром Яковлевичем они работали давно, но таких серьезных разногласий между ними еще не было. – Все, что будет в моих силах, я сделаю, – наконец решился Конюшенко. – Но уговор – всю информацию буду передавать тебе лично. И об этом никто не должен знать… Это мое главное условие… А там поступай, как знаешь…

– Вот, значит, как! – Голиков достал папиросы, закурил и, криво усмехнувшись, сказал: – Боишься в открытую заниматься своей работой?… Хорош! И добавить нечего! – он поискал глазами пепельницу и со злостью загасил папиросу. – Или я ошибаюсь? Или я тебя неправильно понял?

– Твое дело. Я тебе все сказал откровенно…

А встревать в историю я не намерен, – Конюшенко замолчал и отвернулся к окну, чтобы не встретиться взглядом с Голиковым.

День прошел в суете и нервотрепке, но домой удалось вырваться раньше обычного, даже Марина еще не вернулась с работы. Голиков включил телевизор – ничего интересного. Посидел немного, после чего улегся, предварительно отключив телефон, чтобы хоть часок отдохнуть. По привычке он начал анализировать прошедший день: «Да, трудно будет доказать причастность работников пищевкусовой фабрики к убийству Петровой, а то, что это убийство, – нет никаких сомнений. Но за преступниками или преступником, судя по всему, кто-то стоит. И этот «кто-то» имеет немалый вес, положение в обществе… Черт бы их всех подрал!.. Правда, и раньше тоже приходилось закрывать глаза на делишки отдельных высокопоставленных должностных лиц, но тогда хоть начальство объясняло, что так надо, что нельзя бросать тень на заслуженных людей и подрывать авторитет партии. Противоправно, но убедительно… Но сейчас!.. Не понимаю. Неужели жизнь человека ничего не стоит?… Возможно, я заблуждаюсь, и убийство Петровой не связано с пищевкусовой фабрикой… Но даже если это и так. Закон для всех одинаков… Так дайте же мне возможность произвести обычную проработку версии в полном объеме, – Голиков, взбудораженный своими рассуждениями, поднялся, прошел в кухню, поставил чайник и закурил. – Алиби Борисова почти подтвердилось, хотя и есть небольшие несовпадения по времени. Правда, в кафе тоже могли ошибиться, но главное – доказано, что он был там. Заходил он и в суд. То, что Борисов чего-то боится, я еще могу понять, а вот поведение Конюшенко… Дожились!.. Что же происходит? Какое-то массовое равнодушие, настоянное на страхе… Вот даже Марина, жена, затаилась и молчит. Но я нутром чувствую, что она меня жалеет. Понятно, не оправдал надежд. До сих пор майор. Конюшенко и тот упрекнул в этом… И еще один парадокс: количество раскрываемых дел растет, но на фоне увеличения числа преступлений процент раскрываемости уменьшается. Прежний начальник на выговоры не скупился, хотя и прекрасно понимал, что моей вины в том не было… Но и с него требовали, а крайний всегда должен найтись. Спасибо, что хоть в дела не лез… А вот Струков… Кто-то мне говорил, что начальник инспекции личного состава Зубатов «Волгу» приобрел… А за какие шиши?… – мысли Голикова переключились на другое: – Хорошо еще, что Марина на работу вышла, а то моей зарплаты только на кормежку хватает… Сынишке надо одежонку справить, да и самому не мешало бы о новом костюме побеспокоиться… – и снова о работе: – А исполнители-то – профессионалы! Следов в квартире Петровой не оставили, вернее, – грамотно, со знанием дела уничтожили. Правда, с золотом явный перегиб, рассчитанный на дилетантов. Зато в остальном – ни малейшего прокола… Но как они выманили Петрову домой, заставили полезть в ловушку?… Может, Борисов и способствовал этому, а теперь боится признаться? Во всяком случае, вряд ли он мог предположить трагический исход встречи… Все, за что ни возьмись, – зыбко и расплывчато. Почему, например, Березин не слышал крика Петровой? Ведь в панельных домах слышно даже, о чем говорят за стеной в повышенном тоне. Но и врать старику не резон…»

Голиков настолько глубоко задумался, невидяще уставившись в окно, что не услышал, как щелкнул замок. Вошла жена. Он вздрогнул, услышав знакомый голос:

– Как же это ты умудрился раньше меня оказаться дома?… Чудеса да и только… А вот чайник у тебя, как всегда, выкипел! – она выключила газ и поставила сумку с покупками около холодильника. Александр Яковлевич никак не отреагировал на упрек жены. Он только вздохнул и полез в карман брюк за очередной папиросой.

– Не надо так часто, – попросила Марина, укоризненно посмотрев на мужа, и легко забрала из его рук пачку «Беломора».

Голиков повернул жену к себе и, заглянув в ее большие черные глаза, устало сказал:

– Понимаешь, Мариночка, никак не могу разобраться в происходящем вокруг меня… Такое впечатление, будто проспал много лет подряд, а сейчас вдруг проснулся – и волосы на голове дыбом… До чего мы докатились!