Вигбольд взял в руки свои стекла и начал читать, останавливаясь на неразборчивых местах.

— Гнусные негодяи! — гневно крикнул Штертебекер и ударил кулаком по столу. — Вы избегли наказания бронированного кулака, ибо вы погибли среди льдов. Но вашу несчастную жертву мы должны разыскать. Может быть, нам еще удастся избавить его от ужасной участи. Действительно, место его заключения трудно определить. Загляни-ка еще раз, Вигбольд, нельзя ли установить что-нибудь более точное. А ты, Генрих, беги к «буревестнику» и скажи боцману Зальдзидеру, чтобы он немедленно взялся за приготовления к далекому путешествию. Пусть он отправит быструю лодку в Геландию, чтобы закупить все необходимое на дорогу, именно: теплую одежду, шубы, горючий материал, саней и много провианту, чтобы мы могли в случае необходимости пробыть более долгое время в царстве вечного льда.

Генрих, в восторге от предстоящего путешествия, бросился со всех ног к адмиральскому кораблю и настолько устал бегством, что поднявшись на палубу корабля, он несколько минут не мог выговорить ни слова.

Через короткое время отделилась от судна легкая лодка, с десятью гребцами, служившая для разведок и стрелой помчались к Голландии.

Магистр Вигбольд сидел в это время над документом, еще раз осматривая его в свои лупы.

— Невозможно, Клаус, узнать что-нибудь более определенное, — сказал он с печальной миной. — Бутылка, вероятно, долго лежала в воде. Это, как видно, около 28 градуса западной длиноты, 65 — северной широты.

— Это восточный берег Гренландии, к которому нельзя приблизиться круглый год, из-за льдин, помимо того, что берег сам испещрен скалами, как в Норвегии.

— Ты прав, Клаус. Негодяи выискали ужасную почти недоступную ледяную пустыню. Я считаю почти невозможным, чтобы человек мог там прожить так долго. Я бы настоятельно советовал бы тебе отказаться от этой экспедиции, тем более что ты даже не знаешь, кто он, этот несчастный.

— Это безразлично, кто он, пусть он будет хоть самого низкого сословия, я все-таки попытаюсь освободить его. Разве здесь ничего нет о личности несчастного?

— Ничего. Место, где было написано его имя, невозможно разобрать. Я уже пытался всякими способами.

— А имена мерзавцев, писавших этот документ, тоже неизвестны?

— Нет! Они вне сомнения были подписаны, но это стерлось. Видно только, что они из Гамбурга.

— Конечно, — горько усмехнулся Штертебекер. — О, я сочувствую этому несчастному, заброшенному в ужасную пустыню. Высокие сенаторы меня бы тоже высадили куда-нибудь в такое место, если бы я во время не ушел от них. Я во что бы то ни стало должен вернуть этого изгнанника на родину и наказать его мучителей.

— Я тебя еще раз предупреждаю, Клаус — сказал магистр. — Это, вне сомнения, хорошее и благородное дело. Но твое доброе сердце тянет тебя к опасностям, о которых ты еще не имеешь понятия. Обдумай это хорошенько, до утра «Буревестник» все равно не может выехать. Ты увидишь, что за ночь твое мнение переменится.

— Никогда, — твердо ответил Клаус Штертебекер. — Я знаю, что я делаю, и мое мнение не переменится за ночь. Но еще один вопрос, магистр: поедешь ли ты со мной или тебя пугают опасности.

— Клаус! — крикнул Вигбольд с упреком. — Меня никакая опасность не разлучит с тобой. Если ты завтра не переменишь твое решение, я поеду с тобой.

— Спасибо, друг и учитель! Оставь всякие вопросы и уговоры, меня ничто не удержит от этой поездки. Приготовь лучше все что необходимо в дороге, завтра утром «Буревестник» двинется в путь. Прощай.

Штертебекер сейчас же направился к «Буревестнику», где кипела уже лихорадочная работа. Оглушительное «ура!» раздалось на палубе стройного корабля, когда король виталийцев появился издали. Эти бородатые люди с сверкающими глазами радовались, как дети, предстоящим приключениям в дороге, на север, для защиты несчастного против его угнетателей. Генрих Нисен сообщил им, что дело идет о позорном преступлении, и этого было достаточно, чтобы их чувствительные сердца воспламенились восторгом.

— Да здравствует Клаус Штертебекер, наш король и руководитель, властитель морей и океанов! — кричали очи, бросая шапки вверх.

«Буревестник» был теперь приспособлен к путешествию по Ледовитому океану, и столяры и кузнецы всю ночь работали.

На второе утро прогремел из орудий «Буревестника» прощальный салют и кроваво-красное знамя на главной мачте три раза поклонилось, приветствуя оставшихся.

Это была прелестная картина, когда превосходный корабль, с высокими мачтами, раздутыми парусами, развевающимся по ветру знаменами, гордо носился по синим водам Северного моря.

В Геляндии корабль остановился ненадолго, чтобы запастись средствами у богатых виталийцев.

Здесь тоже узнали об предпринимаемом замечательном путешествии и все поспешили к берегу, чтобы пожать руку на прощание любимому королю, поцеловать край его платья или хотя бы увидеть его сияющее благородное лицо.

На второй день корабль опять отчалил, при громе орудийных салютов, чтобы пуститься к полярному полюсу — путешествие, которое представляло в былое время гораздо больше затруднений и опасностей, чем теперь.

Все следившие с гордой радостью, как удалялся красивый корабль, украшенный красными флагами с бронированным кулаком, задавили себе волнующий вопрос: удастся ли благородному королю узнать ужасную тайну, на которую указывала бутылочная почта?

Но король Виталийцев не знал сомнений, не ведал колебаний. Его жизнь, это цель невероятных приключений, которые превосходят даже самую смелую фантазию.

Там, где дело касалось восстановления справедливости, помощи обиженным и кары насильников, он не умел считаться с препятствиями и не допускал мысли о невозможности достижения целей. Его уверенность всегда имела хорошую опору.

Железные Виталийцы умели считаться только с желанием своего предводителя. Спокойно и хладнокровно они отправлялись в страну вечного льда, не задумываясь ни на минуту о том, что гибель стережет их там на каждом шагу.

— Чорт возьми, становится ужасно холодно, капитан, — сказал Рамбольд Штейн, стоявший рядом с Штертебекером.

«Буревестник» уже значительно приблизился к северу, так что перемена температуры давала уже себя чувствовать. Но все-такиеще не было до сих пор такого холода, как в эту ночь.

Если бы это не было так подозрительно, штурман не сделал бы свое замечание, ибо Штертебекер не выносил бесцельной болтовни.

— Действительно, необычный и такой неожиданный холод, увеличивающийся каждую минуту.

— Да, это мне тоже кажется подозрительным. Может быть приближается буря?

— Нет! — ответил Клаус. — Воздух был бы тогда яснее, а мы едем в настоящем тумане. — Зальдзидлер, — прервал он сам себя, взявшись за рупор. — Спустите паруса!

— Мы попытаемся, капитан. Все так крепко примерзло, что нельзя сдвинуть что-либо с места. Паруса стоят как доски, веревки похожи на ледяные палки. Я боюсь, что мы не справимся.