Автор благодарен республиканским СМИ за поддержку и принципиальность при публикации достаточно полемичных материалов. Мы осознаем, что анализируемые в статьях процессы очень сложны и крайне динамичны. Время, возможно, уже по-новому высвечивает некоторые, описываемые нами моменты. Мы с благодарностью примем конструктивные предложения и замечания. Надеемся, что сборник поможет читателю оценить и понять место религии в современных политических процессах Дагестана.

В последнее время мы все невольно становимся свидетелями того, как на страницах газет и журналов разворачивается острая, порой непримиримая полемика о месте и роли религиоведения и его различных школ и направлений в нашей жизни.

Представители академических институтов и вузовских кафедр убеждают нас в необходимости религиоведения, изучения и постоянного наблюдения за процессами, происходящими в религиозной сфере. В ответ — люди, весьма далекие от этой науки: инженеры, зоотехники, вчерашние партийные и комсомольские функционеры, сменившие свои членские билеты на четки духовных лидеров, наполняют периодическую печать и телеэкраны такими суждениями, которые поражают своим теоретическим легковесием и вызывающей безапелляционностью. Скороспелые богословы, совершенно не утруждая себя раздумьями, попытками вникнуть в суть проблемы, стали говорить о вредности и анти-религиозностии и даже об а нти ч ел о вечности религиоведения. Научные традиции, которые на протяжении веков пытаются ответить на вопрос: «Что такое религия и религиозная вера?», стали обретать в рассуждениях новоявленных мыслителей черты ужасной крамолы. С высоких трибун во всеуслышание говорят о «лженауке под названием «религиоведение» и пишут о том, что оно «показало свою несостоятельность и свое негативное античеловеческое нутро».

Авторы известных опусов, не буду напоминать их имена, для которых «религиоведение» сравнимо с происками разве что шайтана, забывают о том, что интерес к исследованию религии возник не сегодня. Религиоведческие знания — философские, исторические, психологические и другие — накапливались на протяжении веков. Предметные узлы этой науки вычленялись и создавались в самих религиозных системах. Уже первые ханифы — проповедники единобожия в Аравии, если говорить об исламской традиции, невольно были вынуждены вникать в религиозные представления своих современников, часто казавшиеся им лишенными всякого смысла. Позднее мусульманские богословы стали заниматься описанием особенностей культа тех религий, с которыми им приходилось вступать в борьбу, главным образом для того, чтобы облегчить задачу тем, кто шел следом за ними. Благодаря их трудам нам стали известны религиозные культы и вероучения аравийских племен, сасанидов, гуннов и т. д. К этому добавилось и стремление отыскать критерии, которые позволяли бы решать, какие религиозные убеждения и действия достойны человека. При этом разброс мнений был достаточно широким.

Уже в VIII в. появились мутазилиты (отколовшиеся), которые выступили против буквального понимания атрибутов Бога и пришли к отрицанию извечности Корана. Именно они заложили начало «ильм ат таф-сир» — науке комментирования и фальсафа, первым представителем которого был аль Кинди.

Средневековые мусульманские философы обратились к вопросу о том, возможно ли, а если возможно, то до какой степени, подвергнуть научному рационалистическому анализу религию. Конечно, сама постановка вопроса и размышления на эту тему не были безобидными. Представители духовенства прекрасно осознавали опасность возможного вольнодумства, поскольку внутренняя перспектива таких изысканий была направлена в глубину таинственного феномена человеческой реальности — религии,

Подобные исследования определяли неоднозначное отношение к религии. Это отношение зачастую обнаруживало два полюса: теистический и атеистический. Естественно, в условиях средневековья, приверженцы последнего подвергались бесконечным гонениям. Таких исторических примеров тысячи. И 70-летний период внедрения атеизма, которым нас пугают уважаемые ораторы, ничто по сравнению с веками инквизиции и михны. Кстати, одной из жертв михны стал и Ахмад Хан-бал — основатель суннитского мазхаба.

Однако самые жестокие гонения не были способны подавить устремления критического разума, поскольку не всех устраивал тезис, провозглашенный Тертулианом: «Верую ибо абсурдно», точно также, как и принцип: «Не спрашивай, как», заложенный в Символе Веры Абд ал Кадира.

Можно спорить и о том, что знать религию или стать религиоведом человек может лишь тогда, когда он сделает для себя выбор в пользу религии и обретет веру. Разумеется, понятие «религия» в глазах атеиста имеет иную окраску, нежели для приверженца религиозной веры. Но, бесспорным является и то, что проникнуть в существо религиозной веры возможно и совершенно не разделяя ее. Ведь, когда мусульманский теолог изучает иную, скажем, политеистическую религию, или современные секты, он делает практически то же самое: описывает, анализирует и отвергает претензии на истинность чужих религиозных убеждений и ритуалов, поскольку им нет места в доступной для него действительности.

Поэтому высказываемый нашими алимами тезис о том, чтобы понимать религию и писать о религии, необходимо сделать выбор в пользу одной из них, представляется не совсем верным. «Зачем лезть в религиозную идеологию, — вопрошает один из наших оппонентов, — в которой они ничего не понимают?». Да, религию можно изучать изнутри, будучи ее последователем, симпатизируя ей, или снаружи, как критический наблюдатель, философ, и обе перспективы порождают определенные методологические проблемы. И все же, действуя с позиции верующего, возможность субъективизма и потери истинности гораздо выше. Любая религиозная система, ислам не исключение, говорит нам: если ты следуешь за мной, веди себя так-то, думай так-то, говори так-то, совершай то-то. Она требует поклонения и покорности. Здесь даже заблуждения ограничены определенными рамками и заранее известны.

И какая может быть свобода исследования религии в рамках религиозной покорности? Это невозможно точно так же, как слепому представить свет. Религиозные изыскания превратятся в апологетику. Все, что не будет вписываться в рамки данной религиозной системы, объявят ересью, нарушение заповедей почти неизбежно примет форму греха, оскорбляющего Всевышнего. При этом грехом объявляется не только неверие, но и иная вера. Ведь только апологет может написать: «Христианские миссионеры неустанно стараются развратить мусульман… они хотят разными путями ослабить силу мусульман и вытравить из душ молодежи страсть к борьбе за свою веру».

Услышать ответ на вопрос: чем же занимаются мусульманские миссионеры или проповедники в христианской среде? — не представляется возможным.

Вера отличается от философии прежде всего тем, что отталкивается от признания зависимости человека от сверхъестественного и выводит из этого все следствия. Поклоняется ли человек какому-либо тотему, пытается ли умилостивить духа природы или стремится к совершенству, следуя за муршидом, он — тот, чья мысль находится во власти объекта поклонения. В данной системе координат человек доверяется кому-то, кто, возможно, вовсе не существует и никоим образом с ним не связан. Для рациональной философии же не существуют извечные догмы, она способна возразить и сказать, а, может быть, Бога нет и человек должен уповать на самого себя, на свою совесть, на свой исторический опыт.

Для теолога максимальной истинностью и ценностью обладает информация, которая так или иначе вытекает из священных текстов. Для атеиста, и если угодно для рационального религиоведения, напротив, типично наличие доли скептицизма, особенно по поводу излагаемых в священных текстах описаний рационально необъяснимых событий. Этот скептицизм, это критическое рассмотрение иногда может оказать серьезное влияние на исследовательский процесс и на саму религиозную мысль.